Читать книгу 📗 "Железный лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич"

— Вам не положено иметь при себе клинок. Так, по улицам носите на здоровье. Но идя на прием, соблюдайте приличия.

— Да какой это клинок? Смех один.

— И все же — это непорядок.

Лев фыркнул недовольно, но вручил свою трость одному из дежуривших возле двери сотрудников.

— Как вы догадываетесь-то? Сначала Анна Евграфовна, теперь вы. На нем словно большими буквами написано, что он с клинком.

— Мастер очень узнаваем. — пояснил старший. — Кроме того, движение. Видна тяжесть трости. Я много за свою жизнь повидал много такого рода изделий.

Граф кивнул, принимая ответ.

У него еще оставались нунчаки, пара ножей и три дерринджера. И все это богатство было распихано довольно грамотно — так сразу и не найдешь. Поэтому он вполне уверенно вошел внутрь, продолжая воспринимать себя до зубов вооруженным.

Ну а что?

Его спрашивали о том, имеется ли у него при себе еще оружие? Правильно. Нет.

И обыскивать никто не стал — не принято это было.

Так что, никаких вопросов к нему и быть не могло. Жаль только, что трость временно забрали. Это, правда, не очень хороший звоночек. Могут попытаться задержать. Но просто так он себя скрутить не даст. И вообще: предупрежден — вооружен. Поэтому внутрь помещения он вошел решительным шагом, готовясь к тому, что слева и справа его попытаются схватить за руки на входе. Однако этого не произошло. Да и вообще — внутри было тихо и камерно. В чем-то даже уютно. И бойцов, способным с ним совладать, явно не наблюдалось…

— Здравствуйте, Лев Николаевич, — сразу засуетился, сидящий на месте посетителя Шипов. — Хорошо, что вы так скоро прибыли.

Ведь граф буквально влетел… ворвался в кабинет.

Да с таким выражением лица, что губернатора откровенно струхнул, полагая, что тот сейчас драку устроит.

То тут он замер, после слов генерала.

Быстро окинул помещение взглядом.

И ответил:

— Ваш вестовой застал меня перед самым отъездом. Я собирался ехать к плотине, мне сообщили, будто там опять намудрили с провиантом для рабочих. Видимо, Егору Кузьмичу все же надо будет… хм… внушить что-нибудь. А у вас что-то случилось? Почему люди из Третьего отделения караулят у ваших дверей? Вас арестовали? Вам нужна моя помощь?

— Нет, молодой человек. — произнес вместо Шипова, незнакомец, сидящий в кресле губернатора. — Сергей Павлович не арестован. Вам не стоит волноваться.

— Честь имею, — кивнул ему юноша и щелкнул по-армейски каблуками, — Лев Николаевич Толстой.

— Леонтий Васильевич Дубельт. — произнес этот мужчина с мягкой улыбкой, явно ожидая реакции.

Пауза затягивалась. Лев же был невозмутим. Он пытался вспомнить — кто это, но… память его явно подводила в этом вопросе.

И вмешался Шипов:

— Леонтий Васильевич управляющий третьим отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, начальник штаба корпуса жандармов и генерал-майор.

— Благодарю, — кивнул Дубельт губернатору. — Вы, молодой человек, разве не слышали обо мне?

— К сожалению, нет. Я еще очень юн и многого не знаю. Покорнейше прошу меня простить, но чинов у меня тоже нет. Я даже по университету в силу возраста не утвержден адъюнктом. Хотя и тружусь при физическом кабинете, проводя исследования и опыты.

— О, не стоит о том переживать. Какие ваши годы? К тому же нашей беседе отсутствие у вас чинов никак не повредит, — произнес Леонтий Васильевич с максимально доброжелательным видом.

А взгляд оставался холодным и цепким.

Впрочем, Лев смотрел на него таким же. Он, конечно, особистом не был, но кое-чего нахватался, когда курировал некоторые совершенно секретные объекты.

— Рад слышал. Это, наверное, вы вызвали меня от имени Сергея Павловича?

— Вы догадливы. Я не хотел бы придавать огласке нашу встречу. Сами понимаете — мое ведомство не любят.

— Что достаточно странно. Вы же защищаете державу от дураков и предателей.

— Неожиданно слышать такое. — улыбнулся Дубельт, вполне, кстати, искренне. — Но мы здесь вынуждены сейчас обсуждать совсем иные вопросы.

— Тогда давайте к делу. Я признать, очень устал и буквально валюсь с ног.

— Вы знакомы с Лебяжкиным Виссарионом Прокофьевичем?

— Был знаком. Мне уже сообщили, что он отошел в лучший мир. Раньше он работал на меня и был моим поверенным в делах. После того, как он меня обокрал, я уволил его. Последний раз видел, когда он возвращал мне украденное. Я пообещал не обращаться в полицию, если он все вернет. И он охотно пошел мне навстречу. Все вернул, после чего удалился, и я его больше не видел.

— Вы не находили его вид странным при последней встрече?

— Он был словно одержим и чем-то перепуган.

— При нем нашли вот такой пенал, — произнес он, снимая платок с изделия. — Что вы о нем можете сказать?

— Я много у кого такие видел в Казани. У самого с десяток разных. Вероятно, его не минула сия мода и он себе завел такой же.

— И все?

— Да. Леонтий Васильевич, простите меня великодушно, но я ни за что не поверю, что человек такого ранга прибыл в Казань ради расследования обстоятельств смерти одного вороватого стряпчего. К тому же мне говорили, что преставился он прилюдно и смерть была вполне естественна.

— Он был чрезвычайно напуган.

— Совесть заела. — пожал плечами граф.

— А вы остряк, — усмехнулся Дубельт и достав листок, поинтересовался: — Вам знаком этот рисунок?

— Да. Его сделал я. Анна Евграфовне требовалось что-то особенное для Марии Николаевна, вот и попробовал изобразить. Понятие не имею, как это дальше использовали. Я вручил этот листок покойному Виссариону Прокофьевичу и на этом все.

— И вы так спокойно об этом говорите? — удивленно выгнул он бровь.

— Леонтий Васильевич, а зачем лгать? Тем более в вопросах, которые легко проверяются. Это же смешно.

— Действительно, — усмехнулся он. — Николай Павлович был… потрясен вашим талантом. И даже помышлял отправить вас раскрашивать заборы на какую-нибудь дальнюю каторгу.

— Понимаю и не осуждаю. — серьезно произнес Лев Николаевич. — Я и сам много раз пожалел, что связался с бабами. Хотел им сделать как лучше, но… — он махнул рукой. — Ладно, все это пустое. Признаю свою вину, меру, степень, глубину и прошу меня направить на ближайшую войну, но желательно в июле, и желательно в Крыму. — выдал он с совершенно невозмутимым видом фрагмент из Сказа про Федота стрельца.

Дубельт пару раз моргнул удивленно, а потом расхохотался.

— Складно! Только не говорите мне, что вы еще и стихи пишите.

— Надеюсь, что нет.

— Надеетесь? — расплылся он в широкой улыбке.

— Так поэты же все пропойцы и гуляки. А у меня на эти шалости капиталов попросту нет.

— Когда и кого это останавливало? — хохотнул Шипов.

— Я серьезно, Леонтий Васильевич. Готов понести наказание. Только избавьте меня от этих несносных особ. Мне порой кажется, что старинные обычаи Домостроя были не просто так придуманы. А тут… я скоро или с ума сойду с ними, или по миру пойду. Столько уже всего им сделал, а в ответ только ворчание и раздражение… им все мало и мало. А взамен я не получил ни одной копейки.

Дубельт посмотрел на губернатора, но тот лишь развел руками, а потом спросил:

— Лев Николаевич, вам же вернули украденное. Там точно несколько тысяч. А вы в карты не играете и долгов не имеете. Да и по актрисам да певичкам не гуляете. На что вам деньги?

— Действительно, Лев Николаевич. Для чего? — поддержал его Дубельт.

— У меня планы-ураганы, как и свойственно молодым натурам. Алексей Крупеников выделил денег на плотину и агрегаты заводика селитряного на Киндерка. Архиепископ Владимир нашел средства на паровые машины еще одного селитряного заводика. Но на этом я останавливаться не хочу. В мыслях и иные производства ладить да ставить.

— Тут? В этой глуши? — удивился управляющий третьего отделения.

— Да, Леонтий Васильевич.

— Здесь сложно найти рабочих и инженеров. Трудно что-то привезти и вывезти. Ради чего? Почему именно тут?