Читать книгу 📗 "Железный лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич"

— Кондомы «Революция»! — хохотнул Орлов.

— Именно, — с трудом сдержав улыбку, ответил Дубельт. — В обсыпке из самого тончайшего порошка жгучего перца. Для усиления ощущений.

— Вся столица только и обсуждает эти ощущения! — хохотнул Александр Николаевич.

— Проказник, — по-доброму улыбаясь, резюмировал император.

— Ощутите всю страсть революции! — продекламировал Александр Николаевич девиз с оборота индивидуальной упаковки.

И все присутствующие заулыбались.

— Давайте вернемся к делу, господа. — произнес Перовский. — Судя по всему, Лев Николаевич просто жертва своего юного возраста, если я правильно понял ваш доклад, Леонтий Васильевич.

— Именно так. И Сергей Павлович Шипов очень за него ручался. С его слов Лев Николаевич объяснил свой отказ графини тезисом: «Береги честь смолоду». Юноша считает такие отношения неприемлемыми и аморальными. По моим наблюдениям Лев Николаевич не был замечен ни в одной интрижке. Хотя бордель посещает исправно и даже приложил руку к их усовершенствованиям.

— Отчего же? — оживился Чернышев, знатный ловелас в прошлом.

— Его позиция… довольно необычна. Он считает, что лучше пользоваться услугами «профессионалок», чем морочить себе голову амурными приключениями, рискуя при этом вляпаться в паршивые истории.

— Какой рассудительный, — покачал головой Меншиков и скосился, на многозначительно скалящегося Чернышева.

— А сколько графиня задолжала ему? — поинтересовался Александр Николаевич.

— Третьего дня она прислала мне роспись, в которой стояла сумма пятьдесят две тысячи серебром. И заплатить их она ему не может из-за необходимости обслуживать все возрастающее количество заказов. Она сама как белка в колесе. Кое-что отложила, но там едва десять тысяч.

— Прилично. — присвистнул император.

— Хуже того, папа, в Свете стали болтать о том, что вы папа, заперли Мари будто бы из-за того, что она сделала заказ и не оплатила его. — произнес цесаревич. — Но и сами платить не желаете за этот разврат и пошлость.

— Я⁈ Мари⁈ — ахнул Николай Павлович.

— Злые языки так болтают. — пожал он плечами.

— Я тоже слышал, — кивнул Орлов.

— И я, — согласился Чернышев. — Эта история уже сочными сплетнями обрастает.

Император хмуро уставился на сына.

Секунд пятнадцать так просидел, буравя его взглядом. Умом особым он не обладал, но прекрасно знал, что именно сынок выступает лидером либералов-западников. Так-то он от них открещивался, но встречи проводил. Посему он готов был об заклад биться, что сынок к этим слухам имел самое непосредственное отношение. Может, и не сам их выдумал, но как-то поспособствовал.

— Хорошо, — наконец произнес Николай Павлович. — Вечером можешь навестить Мари и сообщить ей, что ее заточение закончено. Но впредь пусть ведет себя приличнее… она должна сама придумать, как выпутаться из этой истории, раз втянула меня в нее.

— Понял отец. Я помогу ей, если ты позволишь.

— Хорошо. Но будьте так любезны — избавьте меня от необходимости краснеть за ваши любовные похождения.

— Конечно. Я все понял. Уверен, что Мари тоже.

— Леонтий Васильевич, — продолжил император, — Что там дальше? Вы говорили, что там всплыли какие-то важные сведения, которые вы проверяли.

— Государь, — начала управляющий Третьим отделением…

После чего сжато изложил три тезы Толстого. Сначала о вреде употребления наркотиков с алкоголем, дескать, от них снижаются умственные способности. А потом об идеализме Гегеля как крайне разрушительном инструменте для общества. Ну и, наконец, про разведывательные признаки грядущей научно-технической революции, открывающей невероятные возможности.

Это было не все.

Далеко не все.

Но Леонтий Васильевич прекрасно знал император и отлично понимал, что можно ему говорить, а что — нет. И своим местом дорожил. Поэтому даже отупляющие последствия употребления алкоголя и наркотиков подавал через затруднения в надлежащем исполнении службы. И Гегеля развернул за хвост фатализма, убивающего старательность, и диалектику, которая суть мистическая тарабарщина, позволяющая более изящно «заговаривать зубы честным людям и оправдывать за ненадлежащую службу». Ну и так далее. А потом он приложил результаты своей проверки этих слов. Очень показательным…

Когда же он закончил, то все в помещении выглядели весьма мрачно и напряженно. Думая о чем-то своем, находясь под немалым впечатлением.

— И что же вы предлагаете? — наконец первым спросил Александр Николаевич.

— Да, что вы предлагаете? — охотно поддержал вопрос император.

— Провести более глубокую и широкую проверку тезисов и сведений. Времени у нас мало, но оно пока есть.

— А по самому Толстову? — подался вперед Александр Николаевич.

— Просто внимательно наблюдать.

— Но он же вольтерьянец! — воскликнул Николай Павлович. — Никакого почтения!

Дубельт на мгновение замер, но мгновенно взял себя в руки. Осознав, что император ничего не знает и называет Льва обычным вольнодумцем.

— Государь, я много с ним общался и не заметил, что он вольнодумец. А даже если и так, то он ваш вольнодумец. Правильный. И прямо сейчас он трудится над тем, чтобы обеспечить вашу армию калийной селитрой высочайшего качества в подходящем количестве. Я посещал опытовые кабинеты и видел выдуманную методы — она работает. При мне сделанную селитру мне запаяли в стекло, и я ее отдал разным знатокам тут — на проверку. Она изумительная! Лучше самой наилучшей английской. Уже в будущем году он начнет ее отгружать в казну. А через три-четыре собирается закрыть все казенные потребности. Дурно ли это?

— А что потом? — хмуро спросил император.

— Он хотел бы заняться производством оружия для вашей армии, Николай Павлович. Лучшего оружия. Самого современного. Да он уже начал. Работы Остроградского опираются на его идеи.

— Хочет запустить лапу в казну? — скривился Николай Павлович.

— Напротив, он считает, что России надо производить как можно больше самого отличного вооружения, чтобы и вашу армию держать в исключительном могуществе, и торговать этим по всему миру. Через что наполнять казну.

Повисла пауза.

Тяжелая.

Вязкая.

Николай Павлович имел очень сильный перекос в образовании и интересах. Его не интересовало ничего кроме военного дела и политики, да и это — лишь поверхностно в силу от природы низкого интеллекта и плохого образования. И сейчас в голове монарха творился полный ужас.

С одной стороны, этот молодой проказник его раздражал.

Категорически.

Критически.

В его понимании приличный граф не стал бы возиться с женскими прокладками ради того, чтобы заработать. Да и выходка с кондомами выглядело чем-то на грани. А уж как его жгло от урона чести его… хм… гулящей доченьки — не пересказать. Да, Лев напрямую в этом не был виноват, но являлся истоком всех навалившихся бед.

Из-за чего Николай Павлович был на грани того, чтобы если не на каторгу этого юношу отправить, то уж точно куда-нибудь в почетную ссылку. Желательно за пределы державы.

С другой стороны, император испытывал полное, искреннее восхищение к новости о выделке селитры. Да и мысли о торговле передовым оружием для пущего наполнения казны ему были по сердцу. Так что его разрывали удивительные противоречия, аж глаз один стал подергиваться от того, как мысли бегали туда-сюда у него в голове, пытаясь достигнуть хоть какого-то единства…