Читать книгу 📗 "Железный лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич"

А резцы?

Ведь именно они являлись главной проблемой тех лет, задавая тон буквально всему. Их ведь делали из углеродистой стали, из-за чего с ускорением интенсивности резания они перегревались и отпускались. Какие-то подвижки в этом плане, конечно, были, но, в целом, до появления резцов из карбидов в начале XX дела шли до крайности кисло[1].

Плохо?

Отвратительно. Так как резко повышало требование к количеству квалифицированных рабочих из-за низкой производительности каждого по отдельности. Поэтому Лев Николаевич собирался начать эксперименты с получением победита в Казанском университете… с непредсказуемыми перспективами. Здесь же попробовать внедрить охлаждение резца струей. Ее ведь тоже не ввели еще… она мало-мало только в начале XX века стала входить в практику, да и то — не везде.

Мастерская чем дальше, тем больше в этакую экспериментальную площадку, на базе которой мужчина пытался обкатать разные аспекты будущих производств. В том числе станочных. Вот и крутил-вертел эти вполне современные по местным меркам «средства производства», которые ему-то как раз казались весьма архаичными и даже в чем-то нелепыми.

Но не станками едиными…

— Все получилось? — спросил Лев с порога.

— Да! Да! — с горящими глазами воскликнул Игнат.

И крутанувшись на месте, направился к столу.

На нем лежало несколько листов с кинематическими схемами и эскизами одного интересного предмета. Его же кузнец и взял со стола.

Точнее, макет.

Увеличенный по размерам кинематический макет револьвера. Капсюльного. Отчаянно похожего на Remington 1858, во всяком случае, силуэтом. Его изготовили целиком из латуни, исключаю пружины. Просто потому, что так легче было вытачивать детали, подбирая их геометрия. Проверять. Переделывать. И так раз за разом.

И вот теперь Игнат этим макетом «щелкал», имитировал выстрел.

Раз.

Раз.

Раз.

Все отрабатывало как надо. Как одиночным взводом, так и самовзводом. Достаточно мягким, к слову.

Вся прелесть заключалась в том, что ни Лев Николаевич, ни Игнат оружейниками не являлись. Ну вот вообще. Первый имел хорошее техническое образование из далекого будущего и подержал в своих руках немало разного оружия, в том числе и револьверов. Второй же являлся практиком. Обычным практиком.

Вот и крутились.

Словно бы на ощупь. Из-за чего этот макет переделывался уже многие десятки раз. Проверяли. Крутили-вертели. И вносили новые правки.

Ну и отдельные узлы изготавливали. В первую очередь ударно-спусковой механизм, который Льву Николаевичу был совершенно не очевиден и вариативен. Ведь он-то видел револьверы мало, редко и совсем иные. Вот и крутились-вертелись, нащупывая эмпирически правильный вариант, опираясь на чутье и воспоминания графа…

— Испытать бы боем, — чуть возбужденно произнес кузнец после, наверное, сотни «щелчков».

— Успеется. Из стали надобно делать. Да под подходящий калибр, то есть, поменьше. И барабанов к нему несколько сменных. Тогда и испытывать станем. К тому же я пока его демонстрировать никому не хочу.

— Отчего же?

— Из-за привилегии. Посланный мною человек все еще ведет переговоры с Самюэлем Кольтом и его партнером. Я хочу все сделать чисто, красиво и прибыльно.

— Но он же за морем! — удивился Игнат.

— Знаешь о нем?

— Конечно. Вы же сами мне много раз рассказывали.

— И то верно. Впрочем, это делу не помеха. Мне нужно все оформить так, чтобы комар носа не подточил, чтобы меня не сожрали. — серьезно произнес Лев Николаевич, припомнив булавки.

Хотя, конечно, с ними все не так уж и плохо вышло.

Десять тысяч он официально выручил, уступив привилегию в России. Не считай той наценки от стряпчего за воровство. В Европе же патентами на булавки тоже удалось расторговаться на добрые пятьдесят восемь тысяч серебром. С учетом доли посредника и издержек.

Приятно.

Очень приятно. Что и навело Льва Николаевича на мысль о том, чтобы предложить Кольту сотрудничество и партнерство. Ну и, заодно целую схему патентного троллинга.

Его, конечно, обойдут или даже проигнорируют.

Если очень приспичит.

Но, так или иначе, получится что-то «срубить» и выиграть время. А время — единственный невосполнимый ресурс…

[1] Скорость резания стали в середине XIX века около 0,1–0,3 кг в час. Очень усредненно.

Эпилог

1844, ноябрь, 7. Санкт-Петербург

Дубельт вошел твердым, почти чеканным шагом в малый кабинет Николая Павловича. Тот, что выходил окнами на адмиралтейство.

Здесь уже все собрались.

«Все», значит, этакий неофициальный Малый совет, который держал в своих руках большую часть власти в стране, обладая доминирующим влиянием на императора. Это граф Орлов Александр Федорович, сменивший Александра Христофоровича Бенкендорфа, оставившего свой пост в связи с отходом в лучший мир. Перовский Лев Алексеевич — министр внутренних дел. Чернышев Александр Иванович — военный министр. Ну и Меншиков Александр Сергеевич — морской министр. Тотально доминирующий блок силовиков.

Ну и цесаревич Александр Николаевич. Хотя обычно он на таких сборищах не присутствовал, старательно игнорируя их и уклоняясь от участия. Будучи по убеждениям своим либералом до мозга костей, он прохладно относился ко всей четверке. Но тут, видимо, судьба его любимой сестры тревожила, вот и явился.

— Леонтий Васильевич, — произнес император. — Вы порядочное время назад вернулись из Казани. Однако ни доклада мне не сделали, ни действий по порученному вам делу не предприняли. Как это понимать?

— Государь, я проверял собранные сведения, не желая доносить до вас вероятный вздор.

— Какие же?

— История с этим юным графом оказалась намного сложнее и интереснее, чем можно было бы предположить. Если вы позволите, я доложусь сначала о том пикантном эпизоде, который касался Марии Николаевны, а уже потом — об остальное, всплывшем в ходе изысканий.

— Извольте, — кивнул Николай Павлович, откинувшись на спинку креслу.

— Лев Николаевич не стал отпираться и юлить. Сразу признался, что эскиз его рук. Заявил, что отлично вас понимает и разделяет ваш гнев. Также он просился хоть в ссылку, хоть на войну, лишь избавиться от «бабских капризов и коварства».

— Вот так и сказал? — спросил цесаревич, немало удивившись, остальные же мужи загадочно хмыкнули.

— Анна Евграфовна, владелица скандально известного столичного салона, претендовала ранее на некоторую опеку над молодым графом и… хм… наставление. Однако он ее отверг. Но не грубо и постарался сгладить их конфликт, придумав для нее булавки, лифчик и… кхм… прокладки с гигиеническим поясом. Но… отвергнутую женщину не удалось этим всем разжалобить. Она сначала подослала ему стряпчего для ведения дел, который его обманул и ограбил…

— Это тот, что странным образом умер в Кронштадте? — подавшись вперед, поинтересовался Меншиков.

— Он самый, — ответил вместо Дубельта Перовский. — Совершенно удивительный случай. Разрыв сердца от страха. Выглядел одержимым.

— Совершенно так, но, при всем этом, — продолжил Леонтий Васильевич, — при непонятных обстоятельствах сгорела кузница, в которой делали в Казани булавки. А графиня Шипова попросту проигнорировала их с Толстым договоренности и не платила ему ни копейки. Хотя они были товарищами и партнерами в этих делах. В какой-то момент Лев Николаевич подумал, что уж Мария Николаевна и ее интерес вынудят Анну Евграфовну вести дела порядочно. Поэтому и придумал тот эскиз…

— Но не тут-то было… — резюмировал император.

— Так точно. За кондомы, которые также продавались через Анну Евграфовну, он тоже не получил ни копейки. Из-за чего, незадолго до моего прибытия послал ей партию новых, отвечая на многочисленные просьбы.