Читать книгу 📗 "Воин-Врач VII (СИ) - Дмитриев Олег"
Тёмная лошадка светлеть и не думала, наоборот становясь темнее. Хотя, казалось бы, куда уж? Дед стремительно выпадал из коммуникации, перехваченный ею.
— На моей Родине принято обращаться по имени, не перечисляя род и заслуги. Не будет ли обидой тебе, уважаемый, если я стану именовать тебя по моему обычаю Абдуллой? — борясь с моим желанием пощёлкать пальцами перед профессором, привлекая внимание, спросил у него великий князь.
— Воля хозяина дома — всегда закон для воспитанного и вежливого гостя, Всеслав. Никакой обиды не будет, — кивнул он. По прежнему глядя на наложницу.
— Меня тоже покорили знания нашей гостьи и то, как умело она ими пользуется, являя нам острый ум и дивную память, — начал Всеслав. Но смотрел на Рысь, обозначая объект. Тот кивнул еле уловимо. Будто прижимая уши с кисточками к затылку. — Это почтенная Сенаит, пленница эмира, захваченная обманом и подлостью, в каких покойный был большим мастером.
— Хасан Абд Ар’Рахман ибн Исхак покинул мир живых? — рывком обернулся на князя профессор.
— Ещё как! — снова не удержался Гнат.
— Для того, что осталось, не получится выстроить приличного кургана или тем более мавзолея, — сурово глянув на друга, продолжил князь. — Боги осердились на клятвопреступника и наглеца, что надумал обмануть самого Аллаха. Поэтому хоронить там особо и нечего. Сойдёт речной лёд, унесут воды Итиля последнюю память о нём. Но не о Гасане речь. Видишь ли, почтенный Абдулла, я был бы рад, как и ты, пожалуй, порадовать уши беседой с почтенной Сенаит. Но ко прискорбию своему, как упоминал уже, не владею вашей речью. Не окажешь ли ты честь мне, поспособствовав?
Дед водил глазами по шатру, рассматривая каждого, но снова и снова возвращаясь к абиссинке, что сидела совершенно безмятежно, опустив глаза долу. Но если я ещё не ослеп окончательно, постреливала взором из-под длинных чёрных ресниц.
— Это ты, могущественный повелитель благостных земель Рус, окажешь честь мне, недостойному, дав возможность принять участие в учёной и наверняка интересной беседе, — дед даже на весу́ не терял академического веса, говоря как минимум как Капица.
— Орлы, сажайте уважаемого Абдуллу за наш столик… тьфу ты, на наш коврик… Короче, вон туда его, — махнул рукой Всеслав. — Гнат, сообрази!
Воевода не подвёл. Соображено было, как говорил классик, со знанием дела и использованием всех возможностей. Каких у новых хозяев города явно хватало. Дастархан накрылся сам собой и во мгновение ока почти что. За которое дед, усаженный и заботливо, но плотно «подконопаченный» подушками, крепко присел на уши Сенаит. Она отвечала явно вежливо, но немногословно.
— Друзья мои, — собрал внимание всех присутствовавших Всеслав, подняв походный серебряный лафитничек. — Сегодня важный день. Богам было угодно сохранить многие жизни, и русам, и булгарам, и народам лесов и Великой Степи. И все мы оказались здесь. Мы, каждый и каждая из нас, — отдельно отметил он тёмную лошадку взглядом, — обрели новых друзей. Линии наших жизней и судеб тянутся дальше, и узор их неизвестен нам. Но в наших силах не испортить его, оставив таким, который радует Богов. И пусть мы зовём Их разными именами, пусть кто-то уверен в том, что Бог един — это не станет помехой для того, чтобы наши решения и деяния соответствовали Чести и Правде. Которые в людях от веку одинаковые. И не зависят от количества, имён и прозваний Богов, от Их возраста и могущества. На Руси не принято теперь убивать людей за то, что они зовут Перуна Перкунасом, Тором или Юпитером. Нам, смертным, многое неясно в воле Их. Но это не может и не должно быть нам помехой в том, чтобы жить так, чтоб продолжать радовать Их.
— Это вышьют на шёлке и повесят на площадях, — обалдело проговорил Абдулла и начал переводить абиссинке, склонившись к ней ближе.
— Я повешу это в своей и отцовской юртах, — поддержал профессора Сырчан.
— Мы давно так живём, — сияя от гордости брякнул, в третий раз не удержавшись, Рысь.
Узким кругом сидели недолго. Только для того, чтобы перезнакомиться и более-менее наладить общение. А после пошли на площадь, где лучами расходились от свежевыстроенного центрального помоста лавки с жителями и гостями.
Город торжествовал. Каждый житель, воин, торговец, вольный, раб, от мала до велика, понимал, что на подобный исход встречи с ужасным колдуном Запада и его воинством рассчитывать было нельзя. Тот, кто своей и Божьей волей рушил минареты, не подходя и не касаясь их, тот, кто, указав издали мечом, разрывал в клочья всадника-великана вместе с боевым верблюдом, должен, обязан был наказать за подлость и обман эмира весь его народ. Так, как говорили древние предания: чтобы память о том, что нельзя допускать и мысли, злой или лживой, сохранилась в соседях навеки. А вот о том народе, что позволил себе неуважение, и через тысячу лет говорили бы плюясь и осеняя себя охранительными жестами.
Но Чародей с Запада, князь-волк, князь-оборотень, сидел на помосте в окружении высоких вельмож и военачальников. Сын самого́ Шарукана, великого эмира с южных земель, говорил с ним с почтением, как и сам наимудрейший Абдуллах аль-Халаби ибн Нахви, чьи знания не имели равных в мире. Воины и мудрецы говорили с ужасным врагом, у которого сам Иблис был на посылках, а тот то слушал внимательно и отвечал неторопливо, то хохотал над шутками и шутил сам. Как обычный живой человек. Не гнушаясь общением с людьми попроще.
По слову Всеславову подводили к помосту торговых и мастеровых людей. Учёный человек, мудрый Абдуллах аль-Халаби ибн Нахви, переводил его слова, дивясь тому, что для каждого он находил свои, личные, и каждого называл по имени, заметно стараясь произносить непривычные звуки так, чтобы не обидеть собеседника невольной ошибкой. Знания дикого князя диких русов поражали старца. Он со знанием дела рассуждал о торговле, о земледелии, о ремёслах. О том, в чём воинам разбираться было невместно. А для вождей слишком мелко. Но каждый из подведённых к помосту с властителями и ратниками отходил от него окрылённым. И те, кто возвращался к своему месту, откуда был призван, и те, кто удостаивался чести сесть на одну-две ступени ниже самого́ Чародея. Златокузнецы, чеканщики, владельцы табунов и торговых лодий сидели рядом, переговариваясь негромко. Забыв кичиться знатностью родов и престижностью ремёсел. Поражённые примером нового правителя. Вокруг которого сидели не слуги, а друзья.
Казанский пир Леса и Степи, вечных врагов, уже ставших друзьями чуть западнее, продлился до половины ночи. Обсуждали же его булгары до утра. И продолжили на утро нового дня. Вспоминая и делясь новыми и новыми деталями и фразами, которые пропустили или недослышали вчера. Многих из них, как водится, Чародей-рус вообще не говорил, но молва додумала их за него, вложив в уста нового удивительного правителя, могучего колдуна и мага, свои самые сокровенные надежды и мечты. Но выходило так, что большинство из них чудесным образом нашли отклик или отражение в том, что Всеслав говорил и на самом деле.
Купцы-торговцы, узнав о новой экономической политике, сперва не поверили. Потом тоже. Но спорить с людьми Чародея не хотелось. А когда стало ясно, что от них и вправду никто не собирался брать золота на найм и прокорм вооружённых толп, на золотое убранство дворца и новых наложниц, на строительство огромных зданий, что не принесли бы им пользы и выгоды, удивились ещё сильнее. И, поддавшись этому удивлению, уже вечером «вписались» в торговые схемы Глеба и Шарукана, которые раскидывались от Аракса и Куры до мест с диковинными названиями: Роскилле, Готланд, Аннарюс. Нутром почуяв небывалый прибыток. Для правителя в первую очередь. Но даже малая доля в совместном деле с ним сулила сказочные богатства через несколько лет. Не говоря уж о том, что быть торговым товарищем земли Русь было не в пример престижнее и почётнее, чем одним из никчёмных рабов-торгашей Волжской Булгарии и её эмира. О котором говорить перестали вовсе, будто и не было его, будто вычеркнул кто-то его имя из народной памяти за один-единственный день.
