Читать книгу 📗 "Железный лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич"
— И если по нему нанесу удар, то он либо примкнет к этим бунтующим бездельникам, либо уедет куда-нибудь в Европу и будет свои идеи претворять в жизнь уже там. Скорее всего — второе. Так что я прошу вас, Леонтий Васильевич, поговорите с Николаем Павловичем. От каждого года, что он живет с нами, земля наша пользой прибывает.
— Я видел его дело. Он драчлив и решителен.
— Так и есть.
— А может ли случиться так, что он попробует пойти бунтом против Николая Павловича.
— Нет. Он слишком рассудительный и здравомыслящий человек для этого.
Дубельт кивнул.
Молча.
Он думал.
Юноша, конечно, наговорил ему много крамольных вещей. Но в такой вот приватной беседе с ним в его словах не имелось ничего дурного. Как и любой молодой человек Лев Николаевич был склонен к максимализму, так что…
Что-то не складывалось.
Совсем.
Лев Николаевич на встречах выглядел, как юноша пылки и порывистый, пытающийся быть серьезным и взрослым. Однако же собранные на молодого графа сведения говорили об ином. Хладнокровный, жесткий, расчетливый. Способный на определенный кураж, но не впадая в безумство.
По всему выходило, что этот юноша играл.
Хорошо играл.
Иногда, кстати, это проступало, особенно в первый день. Нет-нет, да из-за придурковатого подросткового фасона выглядывал матерый волчара. Тогда он не придал этому значения. Мало ли юнца крутит? Сейчас же это припомнилось…
Кроме того, слова, сказанные Львом Николаевичем, не шли из головы у Леонтия Васильевича. Если отбросить крамольные вещи и игру, то взгляд на жизнь у юнца получался уж больно циничный… им под стать и предложения. От которых так просто отмахнуть он Дубельт не мог.
А вообще, все с Толстым было странно.
Очень странно.
— Гончие Анубиса… — прошептал управляющий третьего отделения. — Кто же ты такой на самом деле?
Шипов покосился на него, но промолчал. Ему тоже было очень интересно ответить на этот вопрос…
[1] Штат, вообще-то, это государства. И дословно «United States of America» переводится как «Объединенные государства Америки». Прошу заметить — в названии нет указания на то, что Северной. Просто Америки. Хотя в официальном обороте России было именно Северо-Американские Соединенные штаты.
[2] Компания Colt в 1836–1842 годах произвел 1450 револьверных винтовок и карабинов, 462 револьверных дробовика, 2350 револьверов-пистолетов. Еще 2–3 сотни револьверов произвел и продал до 1844 года Джон Элерс — партнер и кредитор Кольта.
Часть 3
Глава 8
1844, август, 29. Москва
Алексей Степанович слегка взбудоражено шел за слугой, освещавшим коридор подсвечником всего с одной толстой свечой. Окна были закрыты, однако, ее огонь трепыхался очень тревожно. Хомякову буквальные каждые пятнадцать-двадцать шагов казалось, что он сорвется с фитиля и потухнет.
Но нет.
Каждый раз пламя проявляло завидную цепкость.
И вот, наконец, толкнув дверь, слуга вошел в помещение, в котором, как и почти везде в этом особняке, в великом множестве располагались коробы, сундуки и прочее, так как владелец готовился к переезду. Да в таком количестве, что между ними оставались лишь проходы. Вот там-то и располагались люди, а также подсвечники.
— Мы уж думали, что с вами что-то случилось.
— Прошу простить мое опоздание. Но незадолго до отъезда ко мне приезжал Александр Иванович Герцен. И у нас, надо сказать, произошел очень занятный разговор.
— Опять вы с ним спорили?
— Ради этого он едва ли приехал ко мне домой. Герцен, знаете ли, публику любит. Красоваться. Нет. Дело совсем не в этом.
— А в чем же?
— Господа, я очень надеюсь, что мои слова не покинут пределов этого зала. — произнес он и только после того, как все присутствующие кивнули, продолжил. — Вы все знаете, что он время от времени получает деньги в пожертвование. Как многие из наших мыслителей.
— И пустобрехов! — раздраженно выкрикнул кто-то из второго ряда.
— То же верно, — согласился Хомяков, хотя и поморщился — ему явно не нравилась такая оценка. — Впрочем, сейчас это неважно. Александр Иванович, как он сам признался, получал деньги от одного господина, желавшего сохранять свое инкогнито, но всецело поддерживал его взгляды. Более того — подогревал их как мог, в первую очередь, материально. И даже заказывал раскрытие интересующих его тем на самые животрепещущие вопросы. И вот совсем недавно он буквально потребовал от него довольно грубую и жесткую статью про Лобачевского и Толстого. Что, дескать, они пустобрехи и воры, укравшие все у Гаусса. А тот по доброте душевной им и простил.
— Как «неожиданно», — скривился Константин Сергеевич Аксаков. — А разве не этим Герцен занимается все время, обливая помоями Россию?
— Да. Однако в этот раз Герцен решил не лезть на рожон.
— Отчего же?
— Я вам все уже рассказывал о состоянии бедного стряпчего, бывшего стряпчего. А его мы видели вместе с Александром Ивановичем оба.
— Неужели он испугался? — хохотнул кто-то.
— А что такого? — возразил Хомяков. — Вы не видели того стряпчего. Будьте уверены — вы тоже бы испугались. Но это — неважно. Увернулся Герцен от этой статьи и увернулся. Он находчивый человек и, полагаю, такое щекотливое обстоятельство возникает у него не первый раз. Однако тут его что-то зацепило и пошел по математикам проверять слова мецената. И довольно быстро выяснил, что ничего не сходится. Вообще ничего. Гаусс тот оказался самым ярым сторонником идей Лобачевского в Европе. И он ничего не забыл и не простил. У него даже статья есть, в которой он упоминает то, что сам работал над этим вопросом. Но совсем мало, освещая свои наработки. И оттого просто в восторге от того, как далеко сумел продвинуться Лобачевский со своим учеником.
— Неужели Герцена это остановило? — усмехнулся Аксаков. — За ним водились и более мерзкие делишки. Ну соврал. Чего же такого? Для него обычное дело.
— О! В этот раз его это еще как остановило. Он просто понял, что молодой граф его в порошок за такое сотрет. Уж будьте уверены — гуманизм и человеколюбие не про него. Он насквозь ветхозаветен. Око за око, глаз за глаз. Еще и проценты спросит, набежавшие за время ожидания.
— Такой юный, а уже впал в ересь жидовствующих? — хохотнул кто-то.
— Большой мой совет — не надо его провоцировать. — максимально серьезно произнес Хомяков.
— Вы, мой друг, как мне кажется, этого юношу боитесь больше, чем Дубельт или Палкина.
— И вам советую. Он нам не враг, нет. Скорее союзник в нашем деле. Но… скажем так, его взгляды на жизнь… хм… очень суровы и циничны. Так что заклинаю вас от того, чтобы болтать глупости всякие. Даже промеж нас.
— И что он сделает? Вызовет на дуэль? — хохотнул тот же болтун.
— Едва ли. Поляк, служащий при Казанской гарнизоне, в салоне имел неосторожность назвать его «русским псом», за что тут же получил в зубы, вылетел в окошко. А потом его ждал перевод в глухой угол и смерть в монастыре. Скоропостижная. Петр Леонтьевич Крупеников — торговый царь Казани, решил юного графа проучить. Я так и не понял причину этого противостояния, но, так или иначе, он подослал чужими руками к Толстому лихих людей, чтобы те его хорошенько избили. И что же? Граф сам голыми руками отходил этих ухарей так, что подоспевшая полиция оказалась вынуждена их тащить на горбу. А потом Лев Николаевич докопался до того, кто их отправил и теперь у Крупениковых другой глава. Этот же скончался. Стряпчий же обманул его и украл денег. В итоге вернул украденное, а сам скончался от разрыва сердца, пытаясь спешно покинуть Россию. И убегал он так, словно за ним гнались все силы ада. Но и это еще не все. Поговаривают, что из-за этого милого юноши сама великая княжна Мария Николаевна под домашним арестом. Вы уверены, что хотите дразнить и задирать такого человека?
