Читать книгу 📗 ""Фантастика 2025-102". Компиляция. Книги 1-29 (СИ) - Ковтунов Алексей"
— Я ничего не делал! — воскликнул он.
Значит, точно почуял.
— А чего так всполошился тогда? Как на пожаре, — сказал я. — Поедешь с нами, в Москву.
— З-зачем? — спросил он, наверняка уже рисуя в своём воображении эшафот, толпу людей и топор палача над его шеей.
— По делу государеву, — сказал Малюта.
Хлызнев не то всхлипнул, не то вздохнул. Выбора у него не было, поедет с нами, главное, чтобы не наделал глупостей сейчас или в дороге. Глядя на него, у меня возникало странное ощущение жалости и омерзения одновременно, с виду он не был похож на человека, способного отдать приказ на убийство опричников. Готов руку дать на отсечение, что Хлызнев служил этакой прокладкой, проводником чужой воли, не больше. Может быть, нашёл исполнителей, договаривался обо всём. Но идея убивать опричников точно принадлежала не ему.
Однако всю ответственность за содеянное придётся нести именно Богдану Хлызневу-Колычеву. Сомневаюсь, что боярский суд его оправдает.
Сотник Хлызнев покорно дал себя увести. Вероятно, понял, что глупостей делать не стоит, иначе можно серьёзно огрести, причём даже ногами. Я окинул взглядом его светёлку, по которой словно прошёл Мамай.
— Степан! Кирилл! Обыщите здесь всё, — приказал я. — Потом спускайтесь.
Опричники начали профессионально шмонать сундуки и шкафчики, а я пошёл во двор кремля, вслед за нашим клиентом. Тот растерянно озирался по сторонам, везде натыкаясь взглядом на фигуры в чёрных подрясниках. Звенигородские стрельцы к аресту сотника отнеслись, можно сказать, равнодушно. Поглядывали издалека, но не вмешивались, да шептали друг другу на ухо самые невероятные небылицы про опричников.
Воевода Звенигорода к нам так и не вышел.
Обратно в Москву мы отправились незамедлительно, на этот раз не жалея лошадей. В слободе их ждёт отдых, а нас — опять работа. Хлызнев ехал с нами практически добровольно, даже не пришлось его вязать его. Мы только забрали у него саблю и ножи, просто на всякий случай. Поначалу он пытался расспрашивать опричников, узнать хоть что-нибудь, но вскоре перестал, когда понял, что отвечать ему никто не собирается.
В Москву приехали уже затемно. Вернее, в слободу, потому что саму Москву мы проехали насквозь. Сразу проводить очную ставку не стали, разместили Хлызнева в одной из избушек, приставили к нему охрану. Ночью Хлызнев попытался выбраться через дымоход, но не преуспел.
Очную ставку с нанятыми татями устроили следующим же утром. Богдан Никитич старательно делал вид, что не знает этих людей. Он и в самом деле мог их не знать. Договаривался он с покойным уже татем, но мальчишка уверенно показал на Хлызнева, мол, видел его. Он, дескать, обещал им аж по рублю за каждого убитого опричника, и они вышли на охоту.
Показали и покойников, начавших уже пованивать. Я внимательно наблюдал за реакцией молодого боярина, и тут он тоже невольно выдал себя. Дёрнулся, завидев труп того, с кем заключал сделку, хотя на всех остальных смотрел равнодушно. Этого оказалось достаточно.
Хлызнева тотчас же взяли под стражу, посадив уже не в избу, а в холодную, ну а я вновь отправился в Кремль. Придётся Иоанна Васильевича немного расстроить.
Допрашивать сотника пока не стали, на это ещё будет время. Я уже и так знал, что он скажет, когда расколется. Что на всё это дело его подбил князь Владимир Старицкий, двоюродный брат царя, третий в очереди на престол Московского царства. Или его матушка, княгиня Ефросинья Старицкая, опытнейшая интриганка.
Царь принял меня в своём рабочем кабинете, крохотном закутке Кремля, от которого у кого-нибудь мог бы случиться приступ клаустрофобии.
— Здрав будь, государь, — поприветствовал я его. — Взяли мы Хлызнева, поспрошали. Виниться не винился пока, но чую, есть на нём грех. Только чужой.
— Чужой? — не понял Иоанн.
Он снова стоял у пюпитра и лично, собственной рукой, писал какое-то очередное письмо.
— Чужой, государь, — кивнул я. — Самому бы ему смелости не хватило чужую смерть покупать.
— Вот как? — хмыкнул царь. — И чей же грех на нём?
Он и сам прекрасно знал ответ. Знал, но не желал произносить это имя вслух, не хотел признавать, что его двоюродный брат пошёл на такое преступление, пусть и чужими руками. Хотел, чтобы я назвал имя. Чтобы всегда можно было пойти на попятную и сказать, что это я ошибся, а не он.
Вот только я не ошибался.
— Владимира Старицкого, государь, — сказал я.
Иоанн тяжело вздохнул, перекрестился, пробормотал короткую молитву. Я видел, как идёт борьба в его душе, как он не хочет признавать очевидное, как он устал от постоянных интриг и заговоров, опутывающих его с самого детства. Желание пресечь все эти заговоры всё-таки победило.
— Владимира, говоришь… — прикрыл он глаза, стискивая пальцами край пюпитра. — Будет тебе Владимир.
Глава 22
Обещанного, как говорится, три года ждут. Я рассчитывал, что царь даст мне приказ брать Старицкого немедленно, пока он находится в Москве, здесь, под боком, но Иоанн почему-то медлил, осторожничал. Это было полностью в его характере, царь семь раз отмерял, прежде чем отрезать, но лично меня это несколько раздражало.
Хлызнева-Колычева, однако, взяли под стражу по приказу царя, и на этом дело пока заглохло, а мы снова погрязли в рутине. Я негласно установил за Старицким наблюдение, насколько это было возможно с нашими ограниченными ресурсами. Всё же внедрить в его окружение своих людей было нереально, князь принципиально не набирал новых слуг в Москве, а привозил из своей вотчины. Так, в принципе, делали почти все.
Я каждый день мотался из слободы в Москву по делам и не только, регулярно встречался с Евдокией, несколько раз заехал к мастеру Рыбину и на Пушечный двор к мастеру Ганусову. Всё шло своим чередом.
Ездить приходилось в сопровождении, хоть оно мне и не нравилось, тяготило, как привязанная к лодыжке гиря. Привыкнуть к тому, что я теперь важная персона, которой требуется постоянный эскорт, я пока так и не мог.
К царю пока не ездил и не заходил, даже если по делам оказывался в Кремле, предпочитая лишний раз не мозолить ему глаза и не напоминать о себе, хотя, наверное, стоило бы. Как минимум стоило напомнить о его обещании выдать разрешение на арест Старицкого.
Время близилось уже к лету, вовсю зеленела листва на деревьях. Я с ужасом осознал, что уже почти год нахожусь здесь, а толком ничего так и не сделано. Ну, разве что патрон внедрил, да то бумажный, а не промежуточный. Самогонный аппарат, который я всё-таки смастерил, в промышленных масштабах я пока внедрять опасался. Споить русский народ, познакомив его с дистилляцией, так себе достижение для попаданца. Да, стрельцы применяли мой устав, единороги потихоньку поступали в войска, но этого мало.
Но сколько бы я ни думал о новых свершениях и прорывных изобретениях, ничего толкового в голову так и не приходило. Все мои мысли были заняты службой, и на этом поприще я добился гораздо больших успехов. Изменники и предатели лишались постов, чаще всего вместе с жизнью, а те, кто ещё не успел предать, получали шанс передумать, опасаясь за свои жизни. И одно только это, на мой взгляд, укрепляло государство.
В Ливонии война тоже шла ни шатко, ни валко, армия Мстиславского громила орденцев в поле, вела осады с переменным успехом и без громких побед. Все ждали, когда в войну вступит Сигизмунд со своими ратями. Но Сигизмунд осторожничал. Или ждал, когда русская рать ослабит Ливонию настолько, что её можно будет забрать самому.
Короче говоря, ни у меня, ни в Московском царстве ничего особенного не происходило. До тех пор, пока в мою избу не ворвался вдруг Леонтий, взъерошенный и перепуганный.
— Никитка! Пожар! — воскликнул он.
Я подскочил на месте. Пожар это серьёзно, учитывая, что абсолютно все здания тут, кроме Московского Кремля и церквей, строились из дерева. Москва горела регулярно. Её и строили-то, заканчивая улицы тупиками, «концами», чтобы огонь не пролетал сквозь весь город, а сам собой гас, после того, как выгорит тот или иной конец. Это даже за крупные пожары не считали.
