Читать книгу 📗 ""Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Белая Яся"

На периферии сознания возникает мысль — а надо ли оно мне? И я не могу внятно ответить на этот вопрос.

Снимаю с него ошейник. Потрепанный кусок зеленой плотной ткани, тускло подмигивающий мне тронутым ржавчиной металлом. Он ластиться ко мне. Облизывает пальцы.

Я поднимаюсь на ноги. Сжимаю ошейник в ладони. Я хотел сказать что-то о памяти, о надгробии. Но слова не были способны передать все мысли, бурлящие в моей черепной коробке.

Я захожу в сарай. Темно. Лампочки тут нет, а Луна не может сюда заглянуть на этот раз из-за туши дома.

Кузя не следует за мной на свою смерть. Я поднимаю его на руки, прижимаю к себе. Чувствую тепло его шерсти, его сердцебиение. Вношу в чрево пристройки. Он пытается лизнуть меня в щеку.

Я глажу его.

Слез не было. Только решимость.

Он отказывался просто стоять на месте, пытаясь лечь на спину и подставить под мою руку живот. Сжимаю его тело с двух сторон ногами, не сильно.

Вынимаю нож.

Я просто стою над ним и… не знаю.

Я вижу его глаза, окаймленные милыми светло-коричневыми бровями. Карие и зеленые. Добрые, преданные… понимающие?..

Зачем я это делаю?

Моя решимость не исчезла, она все так же растекается по моим конечностям, но я медлю. Еще крепче сжимаю рукоять ножа, почти до судорог. Я чувствую ее неровности через ткань перчатки.

Хватит. Остановись. Еще не поздно.

Я знаю, что могу отпустить его и все, конец, дальше ничего не будет.

Но…

— Прости меня за это, — шепчу практически беззвучно, — я запомню тебя.

Я хотел сделать это быстро. Как в фильмах, играх, книгах и прочем — одно движение, один глубокий порез на горле и быстрая смерть.

Это было похоже на прыжок с крыши, когда ты боишься высоты. Было четкое осознание того, что если я начну, прекратить это уже не получится. Я думал это будет проще. Я столько раз представлял подобный момент, когда я убиваю кого-то. В фантазиях не было колебаний, там все было красиво. Мрачно, жестоко и красиво.

Хватаю его за челюсти, крепко сжимаю их. Рывком прикладываю лезвие к его шее. Погружаю в плоть, почти пилю, а не режу, но… первая мысль — я делаю все тупой стороной. Нож вязнет в шерсти. Собака вздрагивает, жалобно-удивленно скулит. Я чувствую, что даже не поранил его. У меня дрожат руки и ноги.

Дернуть на себя, ничего. Тычок. И опять в жизни все было не так, как в фильмах. Кончик ножа вошел едва ли не на полсантиметра сбоку в шею. Скулеж перерастает в визг и сдавленное рычание. Пути назад нет.

— Простипростипрости… — я сломанным проигрывателем шепчу это слово и кажется забываю его смысл.

Почти черные в ночи капли крови падают на доски пола, на носки моей обуви.

Решимости и пустоты больше нет, как и разбившегося вдребезги ощущения собственной крутости — типа сотню людей замочу и даже не поморщусь. Нихера подобного.

— Прости!

Я бью его ножом в бок. Раз. Второй.

У меня дрожат руки. Я с трудом стою на ватных ногах.

Он вырывает морду из моей руки, пытается укусить ее. Дико визжит.

И у меня срывает чердак — я не хочу, чтобы соседи услышали это.

Еще два тычка, под ребра. Металл скользит по кости, вонзается в легкие. Я почти ничего не вижу. Все на ощупь и воображение, откровенно пасующее воображение. Кровь не брызнула мне в лицо брандспойтом. Одинокая капелька под правым глазом и все.

Кузя дергается. И выскальзывает из моей хватки.

Он хрипит и рычит.

Я не могу позволить ему выйти отсюда. Сарай поделен на две комнаты, отделенных друг от друга рассохшейся дверью. Там где мы сейчас хранятся дрова и остов старой кровати, в следующей бетонной коробке — накапливаемый поколениями бытовой хлам. Я швыряю пса в эту закрытую дверь. Он пытается укусить меня за лодыжку. Я бью его ногой. Хруст черепа или шейных позвонков под подошвой. Кость врезается в доски. Я бью несколько раз. У него пробито легкое. Он не может встать.

Я склоняюсь над ним и всаживаю нож в брюхо. Дергаю в право, ничего, обухо. Дергаю снова, в другую сторону и лезвие вспарывает несколько сантиметров его шкуры вместе с потрохами, затрагивая диафрагму.

Он булькает и шипит на полу.

Меня бьет крупная дрожь. Тяжело дышу.

Одновременно хочется кричать и замолчать навсегда.

Опираюсь о дверной косяк. Шумно вдыхаю и выдыхаю прохладу. Меня всего люто колбасит.

Выхожу во двор.

Смотрю в небо и почему-то поднимаю в стороны руки в интернациональном жесте "Ну и хули ты мне сделаешь?" Я не знаю к кому обращался и в принципе ли это не было чем-то наподобие судороги на фоне психического истощения.

Я прислоняюсь к стене дома и медленно сползаю вниз, пока не скрючиваюсь в подобии позы эмбриона на холодном асфальте.

Я слышу его хрипы.

Я слышу как кровь забивается в его легкие.

Я слышу шорох его тела, дергающегося на полу.

Я слышу, как жизнь уходит из его тела.

Шок.

Упираюсь взглядом в стену. На этот раз по-настоящему пустым взглядом. Докуриваю сигарету до фильтра. Выкидываю и достаю следующую.

Я не знаю сколько так просидел.

Мне мерещился надрывный хрип, даже когда тишину не разрывало мое собственное дыхание.

Когда я вошел в сарай, подсвечивая себе дорогу фонариком, он уже остывал. Трупное окоченение. Будто деревянная игрушка, которую туго обмотали шерстью. Кровь. Она была ярче чем я думал и не такой густой, как я предполагал. Лужа растеклась под дверью. Кровь была на моих штанах и кроссовках. Слипшаяся шерсть. Темные точки ран и выглянувшая лента пищевода, буро-желтого, из той раны в живот.

Я заматываю тело в мешок из-под крупы. На вытянутых руках затаскиваю в огород. Швыряю на дно ямы. Вроде нормальная глубина. Закапываю. Курю и закапываю.

Топчу могилу.

Закидываю облезлыми деревяшками, листьями и грушами.

Я устремляю взгляд в небо, силясь найти в нем… что?

Шел снег.

Группа выживших

Олег Игоревич Лунин не верил в случайности, совпадения, магию, экстрасенсов и высшие силы. В первую очередь, он военный и его вера распространяется исключительно на оружие в руках, сослуживцев и выполнение поставленного приказа. Теперь же он верит в пресвятой рок-н-ролл — один из основных догматов Учения Четверых. Точнее, довольно весомые обстоятельства в виде Апокалипсиса заставили его поверить.

Надо же… какая ирония, там где не справились автоматы, пистолеты и гранаты ныне орудует старый добрый "Rammstein".

Шесть человек, запертых в бетонной коробке, где из достопримечательностей только разбавленный вискарь и под сотню гигабайт музла, варьирующейся от "Nickelback" до симфонического постапокалиптического оленебойного антихристианского экстремального языческого финно-скандинавского метала.

Сейчас их шестеро.

Раньше было больше. Насколько?.. хороший вопрос.

Олег перестал воскрешать в памяти их лица, тех с кем тянул лямку несколько лет и за кого был готов подохнуть. Почему-то при отзвуках этих имен подкорку мозга насиловали красочные, ослепительно-яркие картинки того, как они захлебываются собственной кровью, как истошно вопят в никуда, как под наслоением клыкастой, слюнявой и голодной плоти исчезают их тела, их потроха, их кости и самыми последними во тьме восставших псов из самых дальних глубин Преисподней скрываются глаза. Пустой взгляд точно в душу, точнее то что от нее осталось.

Нарвались на горстку слетевших с резьбы псевдовояк. Когда в руки бывших обывателей попадает оружие с их мировосприятием может произойти… всякое. Насколько нужно быть отмороженным, дабы обстрелять и забросать коктейлями Молотова военный конвой, когда на руках пара обрезов и несколько трофейных Макаровых?

Огнестрельное оружие, безусловно, отлично показывает себя в городских боях, но у него есть существенный минус — звук. Раскатистые отголоски выстрелов отражаются от стен и резонируют в ушные раковины новых гостей. Гостей, которых привычнее было бы увидеть на Бале Сатаны, нежели в декорациях современного мира.