Читать книгу 📗 "Общество гурманов (сборник) - Блэйлок Джеймс"
Кловер шмыгнула в кухню — голоса приблизились и у двери, которая вела в коридор, стали звучать громче. Девушке подумалось, что при желании можно набить сумочку ценными вещами и уйти, но это, конечно, будет недальновидно. Она тихо прошла по коридору мимо двух пустых комнат и остановилась у дверей, должно быть, в гостиную, раздумывая, постучать ей, объявив о своем приходе, или же подождать и послушать.
На сервировочном столике остался недопитый чай, два раскрошившихся печенья и последняя четвертинка сэндвича, на которую так никто и не позарился. Сент-Ив любил послеобеденный чай, когда у него находилось время, чтобы неспешно насладиться им, что случалось нечасто. Сегодня он еще ничего не ел после завтрака в «Малден-Армс». Миссис Тулли сделала превосходные сэндвичи с паштетом из ветчины, а Билл Кракен откупорил вторую бутылку шерри. Они собрались в гостиной на ферме «Грядущее», чтобы обсудить план дальнейших действий, который под влиянием радикальных идей и энтузиазма Матушки Ласвелл постоянно менялся в ту или иную сторону. Матушка объявила, что обратится с речью к девушкам на фабрике, чтобы призвать их к действию, к которому они давно готовы. Если работницы объявят забастовку, откроется ящик Пандоры и дальше все пойдет само собой.
— Я намерена обратиться к общественности, — сказала Матушка. — Я уже набросала статью для «Газетт» с изложением всех доказательств, чтобы любому дураку стало ясно. Яды убьют реку Медуэй, если оставить на фабрике все как есть, а потом погибнут и устричные банки в Лонг-Риче и Ширнессе. Река уже никогда не станет прежней, во всяком случае при нашей жизни, если мы будем сидеть сложа руки! — она хлопнула по подлокотнику кресла и энергично кивнула. — Это призыв к оружию. Господи, да я готова собственноручно бросить плуг в машины на фабрике, если не останется иного выбора!
— Не говори, не подумавши, — покачал головой Билл Кракен. — Ты сама напрашиваешься на арест и заключение в Ньюгейтской тюрьме, откуда ты мало что увидишь при своей жизни, не говоря уже об устрицах.
— Кому-то придется говорить, не подумавши, Билл, и ткнуть их носом, если не послушают. Как еще их остановить?
Сент-Ив не нашелся, что возразить на это, хотя Кракен, пожалуй, был прав. Тауновер пошел бы на уступки, чтобы успокоить «Друзей реки Медуэй», но наверняка встретит в штыки любые попытки грубого принуждения. Матушка Ласвелл горела рвением истинно верующего, и ей казалось, что остальные с готовностью поднимутся на общее дело, но такое случается редко. Людям не нравится агитация, особенно если агитация направлена против них.
Сент-Ив посмотрел сквозь застекленную дверь и увидел Ларкин верхом на многострадальном Неде Лудде и Эдди с Клео, пробирающихся вдоль стены амбара с подаренными Кракеном луками и стрелами. Наконечники стрел Билл сделал из кусков каучука и приклеил к древку мездровым клеем. Несколько минут назад в амбаре, несомненно, чтобы устроить там засаду, скрылась другая группка детей — трое сирот, живущих у матушки Ласвелл. Сент-Ив позавидовал их невинности. «Да останется она с ними подольше!» — подумал он.
— Давайте же, профессор, — обратилась Матушка Ласвелл к Сент-Иву, — Элис рассказала, что вы ходили на фабрику, схватились с Чарлзом Тауновером в его логове. Что вам удалось выяснить?
— Ничего полезного. Боюсь, я лишь привлек его внимание, повел себя с ним неуклюже. Прошу прощения, Гилберт.
— Ничего страшного, — отозвался Фробишер. — Сегодня утром я решил полностью отказаться от любых капиталовложений в фабрику, если таково общее мнение. Сегодня же вечером сообщу об этом Тауноверу, если хотите.
Он окинул присутствующих не слишком веселым взглядом, как показалось Сент-Иву.
— Пожалуй, если твоя болезнь продлится еще несколько дней, то перспектива твоих вложений может оказать на него некоторое влияние, — сказал Лэнгдон. — У меня сложилось впечатление, что он вполне вменяем и намерения его не так уж дурны; он лишь реагирует на события, если вы понимаете, о чем я.
— Не понимаю, — ответила Матушка Ласвелл. — Я считаю, что его намерения самые что ни на есть дурные.
— Прошу прощения, мэм, но в этом я согласен с профессором, — возразил Фробишер. — Чарлз Тауновер, безусловно, наносит вред. Но — как знать? — может, его еще удастся переубедить. Он производит впечатление человека, уверенного в собственной правоте, не допускающего никаких возражений. В конце концов, всю жизнь ему сопутствовал успех. А сейчас ему кажется, что со всех сторон его осаждают враги. Мне он не нравится, но он никогда не добился бы своего положения, если бы не видел очевидного.
— И что же нам, по-вашему, делать, мистер Фробишер? — спросила Матушка. — Я тоже способна видеть очевидное, хотя мы и смотрим сквозь очень грязное окно, если понимаете, о чем я.
— Я отношусь к этому очень серьезно, мэм. Но я скажу вам, что собираюсь сделать, раз уж вы спросили.
Фробишер кивнул и провел рукой по подбородку, а потом явно удивился, обнаружив, что его бокал шерри еще наполовину полон. Взяв его и задумчиво осмотрев, он одним глотком покончил с напитком и поднялся из-за стола, словно выступал на собрании.
— Я приехал в Кент с намерением вложить средства в бумажное производство. Фабрика «Мажестик» хороша, они делают превосходную бумагу, много рабочих…
— Превосходная бумага ценой болезней и смерти, — перебила Гилберта Матушка Ласвелл. — Это сделка с дьяволом.
— Да, мэм. Я этого не отрицаю. Но что, если избавиться от болезней и смертей? Что, если мы укажем дьяволу на дверь? Я готов предложить Тауноверу значительную сумму, но с непременным условием, что мои средства пойдут на удовлетворение требований «Друзей реки Медуэй», чтобы сделать фабрику, что называется, цивилизованной. Ему не придется потратить ни пенни из собственного кармана. Гилберт Фробишер возьмет на себя все расходы, но газеты провозгласят Чарлза Тауновера героем, и его дела пойдут в гору. Фабрика станет примером всему миру. Что скажете, профессор? Это возможно?
— Думаю, да — при достаточных затратах. Можно достичь очень многого простым осаждением, если отвести стоки на подходящее поле. Придется проконсультироваться с теми, кто понимает в таких вещах.
— Тогда нужно браться за дело, не откладывая, я считаю, — сказала Матушка Ласвелл, — а то Медуэй погибнет окончательно, как Лазарь, и нам останется лишь молиться.
— Что же, раз так, то возьмемся всеми силами, — Фробишер протянул руку к бутылке с шерри. — Тауновер поймет мои доводы. Фабрика станет другой, понимаете, и он сам тоже переменится, когда поймет свою выгоду. Он же деловой человек, в конце концов.
Кловер подслушивала, беззвучно стоя в коридоре, стараясь запомнить все детали разговора. Ей хотелось бы видеть, кто что говорит, но рисковать, заглядывая в дверной проем, не стоило. У нее за спиной послышался какой-то звук — шуршание юбки? Ощутив чье-то присутствие, девушка обернулась и окинула взглядом полутемный коридор. Футах в десяти от нее стояла молодая женщина, примерно ее ровесница: слепая, она смотрела перед собой невидящими молочно-белыми глазами. Она не из-давала ни звука, и Кловер показалось, что она могла стоять там уже довольно долго.
Кловер отвернулась от нее и решительно шагнула в гостиную. Толстяк, который, похоже, только что закончил свою речь, покосился на нее, и она постаралась одарить его самой очаровательной улыбкой.
— Не хотела вам мешать, — сказала Кловер. — Парадная дверь открыта, и дети сказали, чтобы я шла в дом. Я подруга Дейзи Дампел, «бумажная кукла» с фабрики. Мы с Дейзи жили в одном номере в «Чекерс». Я пришла к Матушке Ласвелл.
— Я Матушка Ласвелл, — сказала полная женщина в домашнем платье. Кловер это знала и без нее из принесенной листовки, где было несколько изображений Матушки. Рядом с ней сидел помятый мужчина с всклокоченной шевелюрой, напомнивший ей недокормленную дворнягу. Он смотрел на Кловер с подозрением. «С такими одни неприятности, — подумала она, — видно, на роду написано». В темноволосой женщине Кловер узнала Элис Сент-Ив: ее портрет тоже был на листовке.
