Читать книгу 📗 "Я выжгу в себе месть (СИ) - Чайковская Диана"
Богиня мертвых сотворила Навь и выткала черную речку, а чтобы заворожить ее, заклясть намертво и сделать речную воду отравой для живых, добавила туда несколько капель крови. Потому мертвая вода была очень ценной, хоть и смертельной. Пары капель из заговоренного мешочка или сосуда наверняка хватит, чтобы уморить коня. О том, где и как Мрак будет искать себе нового, если вырвется из оков, Василика не задумывалась – ее собственный Яшень умер из-за Мрака.
– Одумайся, – прокряхтел Домовой. – Недоброе это дело, а от недоброго добра не будет.
– Не будет, – согласилась Василика, откусывая румяный пирожок. Да, угощение удалось на славу – пышное, мягкое, со вкусом ягод – так и хотелось хватать один за другим.
– Так зачем оно тогда? – спросил дух.
– Не могу я иначе, понимаешь, дедушка, – вздохнула она. – Не мо-гу.
Василика знала: приступ вины ее не охватит, особенно если сходить к старому капищу Мораны и помолиться, мол, удружи, милая, напоследок, ты же богиня мертвых, покровительница мести и прочих недобрых дел.
Правда, в том капище давно уже обитала нечисть. Духи Нави нашли себе убежище возле деревянного кумира.
Временами Василика видела, как там загорался костер. Если прислушаться, то можно было уловить звон бубенцов и хохот. Почти живой, но нечеловеческий. Мертвецы пили лучшее вино и отплясывали, тряся масками. Вот ведь диво! Василика никак не могла вылепить одно обличье, а там – целая вереница, и у каждого по три разных лица, не меньше. Чудно, аж залюбуешься поневоле.
День потихоньку перетекал в вечер. Мрак не появился и на этот раз. Василика даже выглянула за ворота. Нет, не было там лихого всадника – только мавки трясли лохматыми кудрями, смеша лешачат. Убедившись, что все тихо, она вернулась в избу и принялась толочь засушенные травы. Запас снадобий потихоньку иссякал – деревенские часто бегали к Василике под покровом ночи. Приходилось помогать. Без ведьмы в деревне никак, да и ведьме тяжко жилось бы без деревни.
* * *
Всполох выжидал. Он верил, что Леший непременно появится или придумает, как помешать Василике. Пламенный дух верно служил ведьмам и всегда заботился об их жизнях. Отчего-то нынешняя неслась к краю пропасти. Видимо, сказывалось недавнее пребывание в Нави.
– Мы еще поборемся, – сказал Домовой, поправляя поленья в печи. – Ничего, хозяйка нас однажды отблагодарит, а пока будем ждать.
– Никуда не денемся, – хмыкнул Всполох.
Если Домовой мог умереть при разрушении избушки, то он, сам огонь, остался бы жить даже после смерти Василики, только один, без хозяйки и без своего угла. Одиночество Всполоху не нравилось – куда лучше, когда под боком живая ворожея с переливающимся внутри пламенем. Люди этого не видели, но Всполох не был человеком. В его глазах Василика вся пылала, при ворожбе ее кожа становилась багровой, а из рук летели искры.
Конечно, вместе с силой разгоралось внутри черное марево. То была боль, засевшая глубоко в сердце. Всполох видел, как тьма смешивается с червонными искрами, как что-то вспыхивает и гаснет. Это случалось, когда Василика злилась или бродила от угла к углу, планируя долгожданную месть.
– Конь, конь, конь, – бормотала она себе под нос. – Хватит ли одного сосуда или капель из мешочка на коня?
– Ну правильно, – хмыкнул Домовой. – Используй все, а потом будешь сидеть с пустыми руками, когда водица для дела понадобится.
– Ты, дедушка, говори, да не заговаривайся, – прищурилась Василика. – Не надо нам с тобой ругаться.
– Ягиня не одобрила бы, – едва слышно прошептал он.
Да, не одобрила бы. Прежняя хозяйка знала законы. Ругалась на Мрака, но никогда не покушалась на его жизнь. Да и можно ли убить всадника Ночи? Всполох в этом сомневался.
Вечерело. Василика зажгла пару свечей и принялась рисовать знаки на куске бересты. Новое заклятие плелось кружевом, текло, как бурная речка, казалось, еще немного – и зазвенит, защебечет или закаркает. В общем, оживет. Переплетенные знаки пылали и переливались золотом. Волшебство! Дивное и самое настоящее. Всполох улыбнулся. Василика тоже.
– Осталось всего ничего, – вздохнула она. – И волнуюсь, и не терпится. В Нави только и думала о том, как бы выжить и не сойти с ума, а теперь вот, – усмехнулась. – Аж удивительно.
– Нет тут ничего удивительного, – отозвался Домовой. – Мудрости прибавилось, жаль, не особо много.
Василика не выдержала – сделала вид, что хватается за кочергу. Дух мигом скрылся за печью. Всполох вздохнул, но осторожно, так, чтобы не поджечь избушку.
В ворота громко постучали. Удивленная Василика пошла глянуть, кто явился. У ворот стоял высокий и статный старик. Всполох пригляделся и усмехнулся: за обманным обличьем прятался Леший, и настроен он был серьезно, судя по тому, как искрились огоньки по его телу.
XIV. Гниль в ребрах
Домовой выставил на стол самые румяные пироги, налил свежего чаю и скрылся. Василика хмуро смотрела на гостя. Она догадывалась, что перед ней находился не обычный старик, но разгадать его никак не могла.
– Устал с дороги-то, – качал головой тот. – Шел вот в Радогощь внучку проведать, подумал, что через лес быстрее будет, а оно, вишь, как вышло. Ноги уже не те, болят.
– Помочь? – хмыкнула Василика. – Ногам-то.
– Не трать зазря снадобье, – сказал старик. – Я все равно скоро того… Да и идти тут всего ничего осталось, мне бы только ночь переждать.
Точно не человек. Человек не отказался бы от мази или снадобья, тем более что с бедных стариков ведьмы не брали платы. Да и брать там было нечего, кроме клюки и потертых рубах. Подобными вещами только падальщики и стервятники не брезговали.
– Ну пережди, – ответила Василика. – Вот тебе угощение, а если надо, помогу на полати забраться, там и отдохнешь после ужина.
Сама она, поев, уселась за шитье, чтобы заниматься делом и краем глаза наблюдать за гостем. Нитки и иголку Василика по-прежнему ненавидела, но до чего же нравилось выводить кривые швы, когда в избу приходили необычные гости или когда Месяц и Светоч, наевшись досыта, засыпали. И не поворожишь при чужих, и не уснешь сама.
– Доброе у тебя сердце, девка. – Старик с прищуром взглянул на Василику. – Доброе, и не смотри так. Жаль только, что больное, больнее моего.
– Мое сердце, мне с ним и жить, – нахмурилась она. – А ты, видимо, смелый, дедушка. Не каждый решится так с ведьмой говорить.
И не каждый после этого уйдет живым. Конечно, если то был простой человек, а не хитрец невесть откуда. И как только слепил обличье? Морщины ладные, совсем как настоящие, если не посмотришь колдовским взглядом, то и не поймешь ничего.
– Так-то оно так, – согласился старик. – Только соболезную я тебе, девка. Такая молодая, а уже всех духов распугала. Вишь, Домовой забился за печь и боится показываться. Где ж такое видано, чтобы духи своей хозяйки боялись?
– Уж не нажаловался ли он тебе? – Василика развернулась и со злобой глянула на печку.
– Много же в тебе боли. – Старик глотнул чая и вздохнул. – А боль, она как хворь, зараза. Забирается в душу и губит, губит, питается страданиями и убивает самое человеческое нутро.
– Понимаю, в какую сторону клонишь. – Василика отложила шитье и скрестила руки. – Признавайся, кто послал тебя? Светоч? Месяц?
– Посланники Дня и Ночи мне не указ, – спокойно ответил старик. – Как и я – им. Поэтому и пришел к тебе, Василика. У тебя даже земляничный чай и тот горечью отдает, как будто полынный отвар пью.
Дед ходил кругами и не хотел говорить напрямую. Впрочем, она уже догадывалась, чего от нее ждали, и не собиралась уступать.
– Устала я от твоих речей, – выдохнула она. – Или говори как есть, кто ты и зачем пришел, или ешь молча. Кровом и угощением не обделю, а вот разговоры – уж изволь.
Старик усмехнулся и на миг ослабил защиту. Этого хватило, чтобы Василика разглядела истинное лицо, далекое от человеческого: мшистые кудри с застрявшим мхом, смарагдовые очи и землистая кожа. Ни с чем не спутаешь и не забудешь, узнав однажды.
