Читать книгу 📗 "Я выжгу в себе месть (СИ) - Чайковская Диана"

– В прошлый раз Мрак убил десяток моих дочерей и двух сыновей. – Леший нахмурился. – Сколько он уничтожит в этот раз, страшно представить. Я понимаю твою злобу, но если ты задумала месть, то лучше тебе уйти из Леса. Мое царство заботится о тех, кто любит его. Ты же делаешь страшное, вредишь не только себе и не думаешь ни о чем, кроме собственной злобы. Так не годится, Василика.

Сердце кольнуло, из рук вырвались искры. Не помня себя, она метнулась от одного угла к другому, схватила кочергу и тут же уронила. Василика не знала, куда ей спрятаться, что делать с гневом и болью, которые рвались изнутри.

– Выбирай, – сказал Леший, прежде чем исчезнуть. – У тебя достаточно времени на раздумья.

А потом крик Василики смешался со всплеском силы. Вся избушка заскрипела и чудом не рассыпалась. Желто-красное пламя взметнулось до потолка, лизнуло доски и тут же опало, затихло само собой. Ведьма шипела, хрипела, рычала и царапала ногтями древесину, не зная, куда деваться. Больная правда слишком сильно резала, разрывая изнутри.

Теперь Василика вспомнила все. Ее точно так же разрывало, когда Мрак потянулся к телу и захотел большего. Пламя хлестнуло его по ладоням, а потом вся она превратилась в червонный ком и чудом не убила всадника Ночи. Немудрено, что он разгневался и захотел поквитаться.

Осев на пол, Василика вцепилась дрожащими пальцами в волосы. Чтобы спастись от разрывающих голову мыслей, она начала вырывать руками прядь за прядью. Было больно, но лучше так, чем разрываться от внутренних мучений. Кусок за куском, только не у лба – там слишком больно, лучше на затылке. Она рвала и рвала, а затем успокоилась и легла, уткнувшись лицом в обугленные доски. Еще теплые, но уже не горячие.

Кощей говорил ей не сдаваться и бороться до конца, но никогда не рассказывал, что случалось, когда плечи не выдерживали тяжелой ноши, и кости начинали трещать, и все в теле рвалось, стонало, а жуткая боль ослепляла.

Никто не научил ее справляться с этим. Как быть дальше, Василика не знала.

* * *

Шипы выпали из ведьминого сердца. Всполох сам видел, как вместе с огнем выходила накопившаяся боль, смоляная, как вороньи крылья, и тягучая, как смола. Василика вырвала эту черноту из-под ребер, а потом выдохлась и растянулась на полу. Она долго не приходила в себя. Вечер сменился ночью, а ночь – ранним утром. В ворота постучал Светоч.

– Я открою, – сказал Домовой. – Надо принять гостя.

Багряный всадник почуял неладное. Пришлось домашнему духу признаться, рассказать все, начиная с того, что задумала Василика. Светоч сперва нарочито медленно жевал пироги, а потом сделал глоток сбитня и, выдохнув, произнес:

– Дело и впрямь дурное. Но ваша хозяйка осталась жива, а это большая удача.

– Главное, чтобы пришла в себя, – добавил Всполох. – Вдруг она так и останется лежать или очнется и станет еще злее?

– Не станет, – улыбнулся Светоч. – Уж мне-то можете поверить.

Верить ему действительно хотелось. Всадник Зари чего-то недоговаривал, и Всполоху подумалось, что он знал все заранее. Может, боги давно уже приняли решение, и Морана не оборвала нить Василики потому, что последняя сослужит службу и сделает то, чего все ожидали от лесной ведьмы.

– Вы ее оберегайте, – добавил Светоч. – Молода еще, многого не знает. Да и горе горькое повидала, оно-то ее и сломало.

– Знаем, – буркнул Домовой. – Думаешь, просто так обратились к Лешему?

Светоч одобрительно кивнул и продолжил пить сбитень. Всполох выскользнул в соседнюю комнату, где лежала Василика. Она по-прежнему спала, ровно дыша. Может, ее душа витала где-то далеко, решая, мстить Мраку или нет.

– Прощать всегда трудно, – донесся голос багряного всадника. – Для этого великая сила и великое милосердие нужны. Не у каждого оно сыщется. Ведьмам особенно тяжко приходится: люди гонят их отовсюду, плюют, криво смотрят, а сами тайком к ним бегают, просят помощи. И отказать нельзя, иначе боги разгневаются. Я иногда поражаюсь, как ворожеи еще не обозлились и не прокляли весь род людской.

– Обеты, – догадался Домовой. – Обеты, божьи милости и великое знание. Они ведают больше других, не зря же зовутся мудрыми. Потому и не обозлились.

– И все же… – Светоч вытер бороду, избавляясь от остатков еды и меда. – И в ведьмах есть что-то человеческое. Им не чужды слабости.

Всполох не знал, к сожалению это или к счастью. Он был рад, что Василика наконец-то избавилась от тяжелой ноши. Что с ней теперь будет? Осознает ли, что собиралась натворить? Хотелось верить и надеяться.

Леший сказал горькую правду. Василика поселилась в Лесу, приняла защиту и законы этого царства. А ведь оно всегда было щедро к ведьмам. Если от других он требовал крови, то от ворожей – ничего, кроме верной службы. Живи себе, приглядывай за хозяйством и сторожи Грань, чтобы духи Нави не лазали по деревням.

Василика, сама того не ведая, подставила под удар лесное царство, причем не единожды. Леший обошелся с ней мягко из-за Костяной Ягини – уж больно уважал старую хозяйку и не захотел, чтобы ее жертва оказалась напрасной. Но второй раз Лес не простил бы. Гнев чащобного царя мог обойтись слишком дорого всем, включая Мрака. А дальше – вражда с богами, нарушение миропорядка и разруха.

Впрочем, человеческие войны и вовсе начинались из-за нелепиц и путаниц. Неправильно сказанные слова, разбитое сердце княжны или отвратительный наряд царя – что угодно могло послужить поводом, особенно когда очень хочется пролить чужую кровь и немного – собственную.

Светоч поблагодарил за угощение и пообещал вернуться с подарком. Домовой проводил его с облегчением. Принимать гостей ему не нравилось, но приходилось. Всадникам нельзя было отказать в приюте, даже когда хозяйки не было рядом.

– Как думаешь, что будет дальше? – спросил он, убирая остатки угощения со стола.

– Если Светоч не соврал, то будет лучше, – ответил Всполох и юркнул в печь, чтобы посильнее разжечь пламя.

Он не ощущал холода, поэтому приходилось время от времени заглядывать в черноту и проверять, хорошо ли горит древесина. Так и задремал, примостившись среди копоти и гари.

За окном плясала Морозная Мать, бросаясь на первоцветы из последних сил. Снег падал на землю и тут же таял, а ветер больше не выл так люто, не сотрясал голые ветви дубов и хвою елей. Не зря поговаривали, что зима – время дикое, страшное, но завораживающее до смерти. Сам Всполох этого никогда не ощущал, зато много слышал от людей. Может, однажды огненному духу повезет переродиться добрым человеком из крепких костей и горячей крови? А что, вышло бы забавно. Чем боги не шутят, в конце концов…

* * *

Голову как будто набили камнями. Василика открыла глаза и не сразу поняла, что лежит в постели. Видимо, духи позаботились, больше некому. Рядом теплился Всполох. Домовой не показывался.

Она протерла глаза, села и хмуро уставилась на пламенного духа. Кричать, ворчать и злиться не хватало сил. Последняя вспышка выпила все, забрала злобу и боль, оставив покой и какую-то странную пустоту. Без-раз-ли-чи-е. Вот как это называлось.

– Пожаловались, значит, – прохрипела она. – Пошли на поклон к лесному царю и рассказали все.

– Что делать-то будешь? – В углу показался Домовой.

Ответа Василика не знала. Наверное, жить, дышать, таскать воду из ручья, ждать весеннего равноденствия, печь пироги, жарить блины и, может быть, искать плату за добротного коня, чтобы потом отправиться на городскую ярмарку и купить монисто-другое или усерязи. Больше, в общем-то, ничего и не хотелось.

– Можешь гордиться. – Василика прикрыла глаза. – Вы своего добились.

Нет, она не простила Мрака. Такое трудно простить. Но продолжать цепочку, множить злобу, погибель и липкую черноту желания не было. Опять внутри нее что-то переломилось, ушла злость, дававшая силу для мести. А задумка с цепями казалась такой нелепой, что становилось смешно.

– Ты больше не гневаешься? – осторожно спросил Всполох.

– Была гневливая, да вся вышла. – Василика зевнула и откинула покрывало. – Закончилась, считай.