Читать книгу 📗 "Проклятый Лекарь (СИ) - Молотов Виктор"

Морозов сам отдал мне в руки ценный источник Живы. Либо он не понимает, что делает, либо это часть какой-то более хитрой игры. Скорее второе.

— Вы справитесь? — Сомов поднял на меня усталые глаза. — Она сложный пациент. Не в медицинском, а в человеческом плане.

— Разумеется, Пётр Александрович. Спасибо за доверие.

— Это не доверие, Пирогов, — проворчал он. — Это головная боль, которую вы же мне и создали. А теперь идите и разбирайтесь с ней. И постарайтесь больше не создавать прецедентов, из-за которых мне приходится оправдываться перед Морозовым. Это может быть чревато вашим увольнением.

Выходя из ординаторской, я позволил себе лёгкую улыбку. Живы много не бывает. В сосуде тридцать три процента. Надо набирать обороты.

Но сначала — Синявин. Его загадка интриговала меня куда больше, чем капризы старой аристократки. Воронцова подождёт.

Я шёл к его палате уверенный в своей гипотезе. План был прост: подтвердить её, назначить правильное лечение, получить свою порцию Живы. Но как только я открыл дверь, вся моя радость испарилась.

Палата превратилась в филиал реанимации. Пациент лежал в центре сложной паутины из прозрачных трубок и разноцветных проводов.

Кислородная маска с глухим шипением закрывала половину его лица, мониторы над кроватью отображали хаотично пляшущие графики, а капельницы создавали целый лес из металлических штативов вокруг кровати.

Атмосфера в палате была тяжёлой, почти осязаемой.

Монотонный, тревожный писк мониторов создавал саундтрек к поражению. А в воздухе смешался резкий запах лекарств и чего-то ещё — того неуловимого, сладковатого аромата.

Дежурная медсестра, молодая девушка с уставшим, бледным лицом, вскочила при моём появлении.

— Доктор Пирогов, вы пришли! — в её голосе было искреннее облегчение. — У нас ночью было резкое ухудшение. Сатурация — насыщение крови кислородом — упала до семидесяти, пришлось подключать его на максимальный поток.

— Антибиотики? — спросил я, подходя к кровати и глядя на пациента.

— Даём по вашей схеме, внутривенно, — она покачала головой. — Но… словно воду льём. Реакция нулевая. Температура не падает, хрипы в лёгких только усиливаются.

Я активировал своё некро-зрение, фокусируясь на потоках Живы в теле пациента. То, что я увидел, заставило меня мысленно выругаться.

Аура Синявина едва теплилась, как догорающий фитиль свечи на сильном ветру. Но хуже всего выглядели его лёгкие. Они почти не «дышали» энергией, жизненная сила словно обтекала их, не в силах проникнуть внутрь.

И что самое паршивое — я отчётливо видел следы воздействия антибиотиков, которые назначил вчера. Они не боролись с «мутью». Они, наоборот, подкармливали её. Тёмный туман в его лёгких становился плотнее и агрессивнее.

Что-то не так. Антибиотики должны были сработать.

Значит, нужно копать глубже. Я должен спасти этого пациента. А иначе вместе с ним умру и сам.

У кровати, сжимая в руках скомканный платок, сидела женщина лет тридцати пяти. Анна Синявина, его жена — я помнил её по документам. Глаза красные от слёз и бессонной ночи, но спина идеально прямая. Она держалась из последних сил, как солдат в последнем бою.

— Доктор? — её голос дрогнул. — Что с моим мужем?

— Скоро мы это выясним, — ответил я, доставая из кармана халата свой рабочий планшет.

Экран загрузился, показывая список исследований. Общий анализ крови, биохимия, посевы… Всё то же самое, что и вчера, только показатели стали хуже. Стоп. Что это?

В самом низу списка, добавленный кем-то другим, был новый пункт, которого вчера точно не было. «Анализ архивной пыли на содержание спор редких патогенных грибов».

Я моргнул. Перечитал ещё раз. Нет, не показалось.

Кто, чёрт возьми, назначил этот анализ? Я — точно нет. Сомов? Но зачем ему это? И откуда он мог знать? Кто вообще ходил в архив, чтобы взять пробу? Вопросов было больше, чем ответов.

Я открыл результаты анализов. И все встало на свои места.

Глава 17

Я смотрел на экран планшета. Результат анализа архивной пыли был открыт на нём.

Чисто. Абсолютно чисто. Никаких патогенных грибов, никаких аномальных спор, ничего, что могло бы объяснить критическое состояние Синявина.

Моя красивая теория не подтвердилась. В медицине это нормальная практика. Здесь часто бывает, что для нахождения верного ответа нужно отработать не одну версию.

Кто-то достаточно умён, чтобы назначить правильный, нетривиальный анализ, но сам анализ ничего не дал. Загадка становилась только интереснее.

Это означало одно: мы ищем не там. Это не грибок, а что-то другое.

Я вернулся к показаниям приборов, просматривая динамику температурной кривой за последние трое суток. И тут я заметил то, на что не обратил внимания раньше.

Цикличность.

Пики лихорадки приходились не на случайное время. Они повторялись. Каждый день, примерно в одно и то же время: резкий скачок поздно ночью и ещё один — рано утром.

Это была не хаотичная борьба с инфекцией. Это была системная, предсказуемая реакция. Реакция на что?

— Анна Михайловна, — я подошёл к ней. Она дремала в кресле у кровати мужа, уронив голову на грудь. — Простите, что беспокою. Мне нужно задать пару вопросов. Очень важных. Ваш муж встаёт рано?

— Да, — она вздрогнула и подняла на меня усталые, красные глаза. — Всегда. В шесть утра, как по часам. Даже в выходные. Говорит, привычка с детства.

— А вечером? После работы? Есть какие-то постоянные дела, ритуалы?

— Ну… — она замялась, её щёки слегка покраснели. — Он обычно возвращается к семи, мы ужинаем и ложимся спать.

Я терпеливо ждал. В медицине, как и в некромантии, иногда самое важное скрывается в неловких паузах.

— Иногда смотрим телевизор, — наконец добавила она, избегая моего взгляда. — Муж берёт себе бутылочку пива. Иногда две. Ну, может, три максимум. Говорит, это его отдушина после пыльных архивов.

Пиво.

Каждый вечер.

Регулярность, которая идеально совпадает с цикличностью симптомов. Пик лихорадки и интоксикации приходится как раз на ночь и раннее утро — через четыре-восемь часов после… употребления.

Только с чем он контактирует? С некачественным алкоголем? С каким-то токсином, который попадает в пиво? Или дело в самом пиве?

Я отошёл к окну, делая вид, что смотрю на город.

— Нюхль, — позвал я мысленно.

Мой костяной помощник невидимой тенью постучался в мои ноги, обозначая свое присутствие. Я передал ему мысленный образ Синявина, его ауру, его «запах» Живы.

— Проследи за этим человеком. Не за его телом здесь, а за его следом во времени. За его жизнью. За его привычками. Вернись в его дом. Ищи источник. Ищи то, что он делает каждый день. Обрати внимание на пиво. Марка, место покупки, как он его пьёт.

Прелесть некромантских фамильяров, подобных Нюхлю, — они не привязаны к линейному времени так, как мы. Они могут двигаться сквозь пространство, следуя за остаточными эманациями Живы человека, как ищейка идёт по запаху. Не на большие расстояния, но этого было достаточно.

Он мог увидеть то, чего не могла вспомнить или не хотела говорить его жена.

— Анна Михайловна, — я повернулся к ней от окна. — Я сделаю всё возможное для вашего мужа. У меня появилось несколько версий, и я их сейчас проверю. А пока продолжайте поддерживать его. Ваша забота сейчас — лучшее лекарство.

Она с надеждой кивнула, сжимая в руках мокрый платок. А я ждал. Ждал доклада от своего маленького костяного шпиона. Потому что я был почти уверен: разгадка этой тайны лежит не в пыльных архивах. Она лежит в обычной московской квартире среди обыденной жизни Синявина.

Делать здесь было больше нечего.

Нужно было дать Нюхлю время. А у меня, согласно расписанию, был следующий пациент. Ещё одна загадка, но уже другого рода. Женщина, которая одним своим капризом обеспечила мне головную боль, но и открыла новые возможности.

Палата Воронцовой находилась в другом крыле, и пока я шёл туда, то просматривал на планшете результаты её первичных анализов, которые ей наспех сделали в кардиологии.