Читать книгу 📗 "Другие Звезды 2 (СИ) - Сергеев Артем Федорович"
— Чего-чего? — затупил я, не хуже, чем сама Кэлпи недавно, — какая ещё встряска?
— Стоп, — решительно вмешался Дима, — Саша, слушай сюда, и ты, Олег, тоже. Эмоции у Кэлпи есть, и они самые настоящие, не хуже, чем у вас, понятно? Концепция отторжения не вызывает?
— Ещё как вызывает, — переглянувшись с Олегом, в первый раз признался я, — как это, настоящие? То есть, мне не кажется?
— А-а-а, чтоб вас, — схватился за голову Дима, — вот оно, экспресс-обучение, какими сапогами были, такими и остались!
— Разрешите мне, — Кэлпи подняла руку вверх, как прилежная ученица, — я сейчас просмотрела свои базы по этому вопросу и у меня есть, что сказать.
Я кивнул ей в ответ, Олег со мной вместе, да и Дима был согласен, он вообще больше любил дополнять чужие объяснения с умным видом, чем объяснять сам, так что Кэлпи, чуть помедлив и с чем-то ещё раз сверившись, начала.
Оказывается, у людей нашего, перед нашим, и сразу за нашим идущего времени, туда-сюда лет двести, имелся один странный выверт в сознании. Мы почему-то были уверены, что эмоции — это что-то такое высшее, присущее только человеку, это прямо венец развития человеческой души, вместо которой, как известно, у животных просто пар, не доросли они ещё, не развились и потому не могут испытывать настоящих эмоций.
Эта уверенность — прямое наследие деревни, но там по-другому и нельзя, там с ума сойдёшь, если начнёшь в каждом поросёнке или курице личность разглядывать, разве же можно из личности борщ варить?
Но это ладно, а вот с так называемыми роботами дело для нас обстояло куда как проще, хотя и в другой крайности — там было одно сияние чистого разума и ничего больше. Во всех книгах и фильмах этого временного периода, что успела Кэлпи перешерстить за эти минуты, во всех, как под копирку, со всех сторон и точек зрения обсасывался один и тот же сюжет — бездушная машина, под влиянием людей и обстоятельств, обретала человечность путём получения эмоций или наоборот, открывая тем самым для себя и остальных дивный, новый мир. Или не дивный, но тут уже от сочинителя зависело, тут легко могла быть и трагедия-трагедия.
Она, Кэлпи, думает, что этот странный выверт нашего сознания гнездился в ещё более странном стремлении людей постоянно пытаться создавать себе подобных собственноручно, а не естественным путём, предусмотренным для этого природой. Вопрос странный и вопрос философский, она, Кэлпи, усматривает здесь и подражание гипотетическому Творцу, и… впрочем, не будем об этом сейчас, времени нет.
Но материалы и возможности ограничивались эпохой, когда-то это была лишь глина и опилки для големов, потом палки и нитки для марионеток, ну и, уже ближе к нашему с Олегом времени, пошли в дело шестерёнки и прочие рычаги с пружинами для механических манекенов, роботами, всё же, Кэлпи назвать бы их не рискнула, пусть даже они и умели играть в простейшие игры. Потом были программные методы, более изощрённые по факту, но ничем не отличающиеся по сути, что бы вам при этом не казалось.
И, как будто этого мало, в дело включалась третья наша заумь — мы охотно верили в возможность обретения этим человекообразным хламом разума, напрочь отвергая эту же возможность для эмоций. Трудно, конечно, глядя в мешанину шестерёнок, допустить, что где-то здесь скрывается душа, чувства и переживания, но ещё труднее ей, Кэлпи, предположить там же вместилище сознания.
А вот для нас, людей, эта проблема даже не возникала. Разум с сознанием в приборе из пяти шестерёнок и десяти лампочек — да легко! Действительно, почему бы и нет, что в этом такого? Но вот душа — а под этим термином она, Кэлпи, сейчас имеет в виду не личность, а именно эмоциональную составляющую этой самой личности — ни в коем случае!
На самом же деле всё обстоит с точностью до наоборот. Создать полноценный искусственный разум очень тяжело, а вот эмоции — намного проще.
Чтобы нам, Саше да Олегу, было понятнее, вот вам аналогия — эмоции существуют даже у рыб, эмоции — это когда думать не надо, это очень адаптивно и очень выгодно, эмоции универсальны.
Да что там у рыб, даже у миног, у которых нет ни плавников, ни нормального позвоночника, ни полноценного черепа, у примитивных бесчелюстных миног, так вот, даже у них уже имелся палеопаллиум — отдел мозга, отвечающий именно за вкус, запах и эмоции.
И да, она, Кэлпи, вкусы с запахами различает тоже, мало того, её органы чувств много превосходят человеческие, она может рассказать нам о таких нюансах, что не всякому профессиональному дегустатору будут понятны. Конечно, вкус и запах — это очень примитивно, это всего лишь вкусно-невкусно и приятно-неприятно, но от них и до любви с ненавистью не так уж и далеко, принцип-то один и тот же.
Естественно, у неё, у Кэлпи, стоят ограничители и подавители сильных эмоций, особенно на агрессию, поэтому бояться того, что у неё чувства возьмут вверх над разумом, не стоит совершенно.
Так что знает она, Кэлпи, что такое искренний смех, радость и печаль, знакомы ей и любопытство со смущением, может она и посочувствовать от всей своей псевдодуши, посопереживать, вот и попалась она, Александр, на ваше воспоминание, влетела в него со всего размаха, можно сказать.
Но пережила она это вместе с Олегом и со мной, многому научилась, сделала выводы, и поэтому смотрит теперь на мир и на себя немного другими глазами. А что зависла — так ведь неожиданно всё, внезапно, не готова она была к такому, вот и захлестнуло её с головой, до того это всё было странным, страшным, пугающим и одновременно до жути интересным и очень познавательным, если только вас, Олег, не покоробят эти слова.
Бортинженер только махнул рукой, мол, ничего-ничего, нормально всё, жги дальше, и Кэлпи продолжила.
Но знает она теперь, как с этим можно справляться, научилась, а потому торжественно обещает, что подобного в будущем не повторится, и благодарит нас за подаренный личностный рост и новые псевдонейронные связи. За сегодняшний день она уже столько получила от нас, и за время экзамена, и после него, и сейчас, что все остальные корабли её серии будут ей только завидовать, что тоже, кстати, эмоция. Она с ними, конечно, кое-чем поделится, но большую часть сохранит только для личного пользования, нужно же ей нарабатывать индивидуальность.
А засим, если вопросов больше нет, то она, Кэлпи, предлагает нам перейти уже наконец к инструктажу, ведь время не ждёт.
— Подождёт, — отмахнулся Олег, пересаживаясь поближе к её концу стола, с той стороны, где были окна, и окна эти, кстати, выходили на задний двор, на котором не было пока ничего, только берёзы, подстриженные кусты и травка. — А вот скажи-ка мне, подруга, это чего же получается, это таких искинов, как ты, с эмоциями да самосознанием, их ведь хрен да маленько?
— Можно сказать и так, — пожала плечами Кэлпи, — системные да планетарные, отраслевые ещё, там, где много людей и всего прочего в производстве задействовано, университетские — их правда немного, но они охватывают всё человечество целиком. В среднем в строй вводится один искин такого класса раз в год или два, не чаще. Ах да, ещё десять кораблей моей серии добавьте к общему количеству.
— Понятно, — я тоже уселся за стол, но с другой стороны, лицом к окнам, — резиденты и эмиссары, так, что ли? Продуманная система, контроль сверху донизу!
— А как хочешь, Саня, так и понимай, — рядом со мной разместился Дима. — Но не всё так просто, и не надейся. И объяснять тебе сейчас это никто не будет, не дорос ты ещё, подозрительности в тебе много, я же вижу, может во вред пойти, вон, пошёл уже теории заговора строить, совсем молодец. Зачем на тебя планетарного отвлекать, тебя и Анастасия так проконтролирует, век помнить будешь. Успокойся, Саня, не всё так плохо, тебе объяснят чуть позже, а сейчас лучше спроси чего-нибудь позитивного.
— Пока согласен, — помолчав, пожал плечами я, — действительно, маловато данных. Ладно, поживём подольше — увидим побольше. А насчёт позитивного — скажи, Кэлпи, а вот искины эти, системный да планетарный, они что, очень, — и я пошевелил пальцами в воздухе, подбирая слова, — тонко чувствуют?
