Читать книгу 📗 "Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция (СИ) - Стивенсон Нил Таун"

И тут Тристан начинает завоевывать мое доброе мнение. Ибо приступает он к сэру Эдварду с видом разом почтительным и развязным, чуть сгибает одно колено, склоняет голову, снимает шляпу и опускает к правой ноге, целует себе левую руку, молвит: «Дай вам Господь доброго дня, милорд» — и тут же застывает, точно каменный, в ожидании, когда сэр Эдвард его заметит.

Сэр Эдвард поднимает взгляд от бараньего пирога, смотрит на Тристана и, возможно, не хуже Мэри отмечает его мужское пригожество.

— Приветствую, сэр, — молвит он, не зная, какого Тристан звания, потому как по его сборному платью этого не угадаешь.

— Нижайше прошу снисхождения, милорд, — говорит Тристан так, будто и не из эпохи и краев, где не ведают гнета английской знати. — Я солдат удачи с острова Мэн и молю вас о милости.

Сэр Эдвард не велит ему убраться прочь, так что Тристан продолжает довольно твердым голосом:

— О вас говорят как о друге графа Камберлендского, с коим я желал бы свести знакомство, но не имею способа быть ему представленным.

— А сами вы кто, сэр? — спрашивает сэр Эдвард любезно, продолжая внимательно его разглядывать.

— Я зовусь Тристан Лионс, и я авантюрьер с острова Мэн, недавно возвратился с Явы.

— Авантюрьер? — переспрашивает сэр Эдвард в некоторой растерянности, затем любезно указывает на стул напротив себя. — Прошу садиться. Какое у вас дело до графа?

— Сэр, на Яве я свел знакомство с людьми графа Камберлендского и услышал от них о некоем выгодном предприятии, управление коим поручено графу, его олдерменам и рыцарям.

— Да, Ост-Индская компания, — отвечает сэр Эдвард.

— Истинная правда, милорд. Все мои друзья в дальних краях, и я не успеваю написать им и попросить рекомендаций до того, как граф отрядит сэра Джеймса Ланкастера в следующее плавание. Я был бы премного вам обязан, если бы вы сочли возможным меня представить. Я не могу измыслить лучшего вложения для полученного мною наследства.

Тут я чуть не расхохоталась, ибо Тристан говорил без всякого чувства, а так, будто он вырезан из торфа и лишь наполовину оживлен. Но далее, Ваша милость, он принялся расписывать яванский перец в таких выражениях, что, ей-ей, у меня потекли слюнки, хоть я этой пряности в жизни во рту не держала. И я, зная его истинное намерение, только дивилась ловкости, с какой он это намерение скрывает и ведет речь так, будто и впрямь хочет вложиться в предприятие графа Камберлендского, а не склонить к тому сэра Эдварда.

Сэр Эдвард говорит, он-де сожалеет, но сэр Джеймс отплыл еще в апреле, а Тристан просит его извинить и спрашивает, нельзя ли все же как-нибудь вложить средства в следующую экспедицию?

Затем он продолжает и, будто бы просто размышляя вслух, принимается расписывать чудеса Ост-Индии. Особливо он восхваляет пряности под названием куркума и шафран, которые идут на ласкающую взор желто-рыжую краску для шелка и хлопка — и ту и другую ткань в изобилии производит Ост-Индия. И сэр Эдвард ловит каждое слово, а затем говорит, что он-де и сам склоняется к тому, чтобы поговорить с графом о подобном вложении, а если Тристан придет снова дня через два, то он, сэр Эдвард, охотно ему ответ графа передаст. Тристан рассыпается в благодарностях, превозносит сэра Эдварда так, будто сэр Эдвард — король, а он, Тристан, крестьянин, и так продолжается до тех пор, покуда я (не получив за все время ни одного взгляда от сэра Эдварда), не увожу его из таверны.

Однако прежде Тристан, к самой моей чувствительной признательности, успевает шепнуть сэру Эдварду, что в Тиршитской пивоварне, в Саутуарке, можно найти наиприятнейшие тайные утехи.

— Ловко ты обстряпал свое дельце, — молвила я, когда мы шли назад к реке. — Отчего ты заговорил про краску для ткани? И отчего это его так зацепило?

— Он обручен с одной фрейлиной, — сказал Тристан. — Мы изучали ее портреты. Она очень любит этот оттенок, которого трудно добиться английскими или даже европейскими красителями. Женятся они, похоже, не только по расчету, но и по любви, и я предположил, что, коли так, он должен знать ее вкусы, а также захочет ей угодить. Сдается, я угадал верно.

— Да, — согласилась я. — Хоть и не по такой любви, чтобы отказаться от тайных утех. Так что благодарствую.

— Мне подумалось, это наименьшее, чем я могу отплатить за потраченное тобой время.

Мы шли узеньким проулком к широкой улице. Тристан мог бы пропустить меня вперед и тогда, возможно, все обернулось бы иначе. Однако для него разговор, видать, был так важен, что он хотел непременно идти бок о бок, заглядывая мне в лицо. Он пытался втиснуться в проулок, для двоих чересчур узкий, и при этом задел — я не хочу сказать толкнул, просто чуть коснулся плечом — щегольски разодетого говнюка, который подпирал стену и сосал длинную трубку. Физиономия у него была длинная и унылая — небось не получил аудиенции у старухи Елизаветы, как сулила ему маменька. Тристан ничего не заметил, но я краем глаза видела, что говнюк глянул на него пристально.

— Я буду рада завязать с тобой деловые отношения, Тристан Лионс, — молвила я. — Чай, мы оба с тобой можем быть друг другу полезны. Так что будешь в Саутуарке, заглядывай.

Он не ответил, только посмотрел мне в лицо. А я посмотрела на него, ибо мне нравилось любоваться его пригожими чертами. Но в то же время я через плечо покосилась на щегольски разодетого говнюка, который отлепился от стены и теперь мерил моего спутника взглядом.

Я крепко взяла Тристана под руку и потянула прочь.

— Что такое? — спросил он, озираясь.

Когда мы отошли достаточно далеко от щеголя, чей нездоровый интерес Тристан только что привлек, я молвила:

— Любопытствую, о чем ты думаешь.

Как вы догадались, сударыня, я желала вызнать, известно ли Тристану про Нити и все прочее.

— Показался ли я тебе знакомым, когда ты впервые меня увидела?

Значит, да. Что-то он знал.

— Не будем зря тратить слов, — молвила я. — Тот, кто тебя перенес — тот, кто измыслил весь этот план, — отлично знает, что не довольно совершить что-либо в одной лишь Нити. Оттого-то ты и готовился. Учился произносить мое имя. Смотрел на картины и примечал, какого там цвета ткани.

— Бесполезно было бы это отрицать, — ответил он, кивая точеным подбородком.

— В это самое мгновение я во многих других Нитях иду с тобой по той же улице и веду ту же беседу.

— Да, насколько я понимаю.

— Верно ты понимаешь, и для меня не великий труд просновать в те Нити — или снайхе, как называем мы их на моей родине — дабы встретить тебя там и вновь насладиться твоим приятным обществом.

— Я желал бы этого всей душой, — ответил он. — Есть ли здесь и другие, с кем я мог бы работать?

— Не наглей, любезный. Давай прежде посмотрим, можешь ли ты быть полезен мне, а дальше я решу, захочу ли тобой делиться.

— Коли ты будешь моей союзницей, это вполне возможно. Подумай, что я могу тебе предложить.

— Подумаю, — заверила я. — Уже думаю. А покамест, коли у тебя есть толковая ведьма, скажи ей, пусть на другой раз перенесет тебя во вчерашний день.

— А что?

— Сегодня понедельник. Явись ты вчера, все были бы на воскресной службе. Не то что я против видеть тебя голым в моей каморке при всяком твоем посещении, но тебе же проще, коли это будет происходить без лишнего шума.

— Ты готова пропустить службу, чтобы меня встретить?

— Если заплатишь за меня штраф за непосещение церкви в воскресный день, — сказала я и, поскольку он вроде бы задумался, продолжила: — Нет, дорогой, не могу. Мне нельзя уклоняться от религиозного долга, и без того подозрительно, чего это я, ирландка, поделываю здесь, в то время как Ирландия с оружием в руках поднялась против англичан. Но ты ни к одному приходу не приписан, так что тебя на службе никто не хватится. Явись в воскресенье. Где лежат рубахи и подштанники, ты уже знаешь, так что оденься и жди меня.