Читать книгу 📗 "Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция (СИ) - Стивенсон Нил Таун"

Гобоистка-приколистка Джулия (почему-то нас всегда обслуживала она) открыла шампанское и налила мне и Тристану. Начались тосты. Эржебет, которая выглядела так, будто родилась с бокалом шампусика шампанского в наманикюренных пальцах, желала пить тосты правильно, на европейский манер — чокаясь с каждым. Она выглядела неожиданно веселой, учитывая, что ее драгоценный цамологеп похоронен где-то в Трапецоиде. Я сказала ей об этом. Она ответила, что (со всеми оговорками) довольна успехом нашего предприятия и своей в нем ролью, так что решила временно отложить переезд в Венгрию до тех пор, пока мы не отыщем других ведьм ей на замену.

Тристан быстро осушил бокал. Вид у него по-прежнему был несколько пришибленный, как будто в Центральном парке ему встретилось привидение. Шампанское он не особо любил, поэтому поднял руку, подзывая гобоистку-приколистку.

— Что вам принести? — спросила Джулия.

— Что всегда, — ответил Тристан, уже углубившись в обеденное меню.

Джулия замялась и даже чуть порозовела от смущения.

— Извините, — сказала она. — Я чувствую, что вроде должна помнить, но почему-то совсем из головы выскочило.

— «Лучшее старое тиршитское горькое»! — ответил Тристан, поднимая глаза.

Она нахмурилась:

— У нас такого, кажется, нет. Это импортное?

Тристан улыбнулся бойскаутской улыбкой, но ответил твердо:

— Я его заказываю, сколько существует ваше заведение. Вы мне его и приносили.

— Хорошо. — Она со скептическим видом записала в блокнотике. — «Тир-шитское»? «Горькое»?

— Да, — ответил Тристан.

Мы все еще читали меню, когда она вернулась и сообщила, что у них нет — и никогда не было — «Лучшего старого тиршитского горького». Тристан привстал и вопросительно глянул на бармена, тот пожал плечами, мол, никогда не слышал о таком эле. Эле, который он наливал Тристану много лет!

Эржебет потянула Тристана за рукав, усаживая на место.

— Диахронический срыв, — шепнула она. — Тиршитской пивоварни нет с первого сентября тысяча шестьсот первого года.

— Это почти такая же трагедия, как гибель Леса Холгейта, — вполголоса пробормотал Тристан.

В теплой, но в то же время странно торжественной обстановке мы сидели за столом, не заставленном бумажными кофейными стаканчиками и не заваленном маркерами и мобильными гаджетами. В руках у нас были настоящие, не пластмассовые ножи и вилки. Посторонняя девушка подавала нам еду, не разогретую в микроволновке в пластмассовых контейнерах. Мы ели медленно, смакуя каждый кусочек, отдыхали под гул разговоров вокруг и чувствовали себя частью человечества — по крайней мере той доли человечества, которая посещала «Апостольское кафе».

За едой мы обсуждали полученные уроки, и про каждый Эржебет считала нужным сказать, что знала это заранее.

— Отлично, — произнес Тристан, откладывая вилку. — Раз вы все знаете, сэкономьте нам время и нервы, расскажите, что мы не знаем.

Эржебет негромко фыркнула и мотнула головой. Надо признать, она за последнее время чуточку смягчилась и говорила с нами, как старшая сестра с надоедливой малышней.

— Вы не знаете практически всего. Буквально. Кроме того, что мой цамологеп мог предвидеть в конкретной Нити.

— Безусловно, мы еще только учимся, — сказал Тристан. — Нам надо еще много узнать, чтобы овладеть Нитями.

— Нитями нельзя овладеть, — возразила Эржебет. — Это как врачи и медицина. Можно только практиковать. А без цамологепа нельзя и этого.

— Мне представляется, в случае Нитей просматриваются определенные алгоритмы. — Фрэнк Ода легонько тронул жену за руку. Та, нагнувшись, подняла с полу пакет и дала ему.

— Всегда есть, как говорится, пространство для маневра, — поправила Эржебет.

— Это задача из теории сложности — области, которую математики называют теорией графов, — сказал профессор.

— Графов? Как титул? — спросила я.

— У математиков это слово означает нечто иное, — сказал Ода. — Структуру из вершин, соединенных ребрами. Как в цамологепе, в метле Грайне или в Ребеккиной семейной реликвии.

— Или в ветвящихся Нитях истории, — добавила Ребекка.

— Суть в том, что за последние десятилетия в решении таких задач произошел заметный прогресс. Это не значит, что нет «пространства для маневра», — добавил он, предвидя возражения Эржебет, — просто теперь для таких вопросов есть отработанные алгоритмы и графический пользовательский интерфейс.

Он сунул руку в пакет.

— Мы лучше других людей умеем истолковывать то, что говорят нам Нити, — сказала Эржебет.

— Да, — ответил Ода, доставая из пакета айпад. Ребекка забрала у него пакет и поставила обратно на пол, а Ода положил айпад на стол перед собой. — Тем не менее компьютер может улучшить те способности, что у вас уже есть. Поверьте, даже ведьмам не помешает приложение.

Эржебет глянула на айпад:

— Что это?

— Подарок, — ответил Фрэнк Ода. — Я не посмел назвать его цамологепом, дабы не оскорбить память утраченной вами вещи, так что пусть это будет ваше кипу.

— Это же компьютер. Машина. У него даже движущихся частей нет.

Ода улыбнулся без тени обиды:

— Я взял принцип кипу, соединил с тем, что вы объяснили мне про цамологеп, и разработал программу, которая делает алгоритмически то, что вы делали интуитивно. Плюс графический интерфейс!

Он поднял айпад и показал нам экран. Там был ветвящийся чертеж, который проще всего описать как попытку математика изобразить те предметы, которыми пользуются ведьмы. Назовите их кипу, метла, цамологеп — в любом случае это ветвистая структура, и именно такую Ода-сэнсэй изобразил на экране. Это было созвездие ярких фигурок различной формы и цвета вроде рождественской елки; их соединяли тонкие цветные линии. Он провел пальцем по экрану, и структура повернулась. Стало ясно, что она трехмерная. Он поворачивал, увеличивал, нажимал пальцем — и от этого что-то происходило.

— Работа еще в процессе, — робко заметил он, — но, если время и ресурсы позволят, мы ее закончим.

Эржебет оскорбилась до глубины души:

— Вы хотите заменить меня машиной?

— Не вас. Ваш цамологеп. Только этот будет еще лучше.

Фрэнк умеет сказать нужные слова. Вот и сейчас лицо Эржебет смягчилось. Она взяла из его рук айпад, положила на колени и зачарованно уставилась на цветные линии. Пальцы заскользили по экрану, сперва неуверенно, затем все быстрее.

— Обалдеть, — уважительно проговорил Мортимер.

— Как красиво! — заметила гобоистка-приколистка Джулия, ставя нам на стол графин красного эля и тарелку луковых колечек. — Похоже на бабушкин яо цзисюань ци.

И прежде чем кто-нибудь из нас сообразил задать ей вопрос, она унеслась с подносом к столику бородатых нердов ученых юношей.

Ода-сэнсэй продолжал:

— Будь у нас нечто подобное, полностью завершенное, к началу операции с Массачусетской Псалтирью, мы, возможно, заранее бы узнали, что надо отправиться в более ранний ВиМН и отговорить сэра Эдварда Грейлока от вложений в Бостонский совет, чтобы предотвратить строительство фабрики. И, возможно, знали бы про опасность появления Марло в Тиршитской пивоварне.

— Нужна вечность, чтобы измыслить все такие возможности! — заметила я.

— Их не надо измышлять, — возразил он. — Мы загрузим туда исторические базы данных. А для улучшения этих баз можно отправляться в прошлое и выяснять, что было на самом деле.

— Не знаю, — проговорила я. — Мы только что на горьком опыте узнали, почему не следует полагаться на диахронические путешествия, а вы отвечаете на это словами: «Давайте найдем способ полагаться на диахронические путешествия».

— Мне крепко досталось, — признал Тристан. — Но первому человеку, выжившему в авиакатастрофе сто лет назад, тоже досталось крепко. Можно отойти от разбитого самолета со словами: «Человек не создан, чтобы летать». А можно сказать себе: «Я только что понял, как в следующий раз сделать это лучше».

— А какой смысл? — не унималась я. — Мы потратили кучу сил, погибли люди. В итоге мы заработали четырнадцать миллионов баксов. Мы бы заработали их проще и быстрее, если бы основали техностартап.