Читать книгу 📗 "Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович"

– Мои приборы надежно закреплены, – быстро сказал Мурашов. – Им ничто не угрожает.

– Для меня гораздо важнее, док, – веско произнес Татор, – чтобы ваши приборы не угрожали обшивке корабля.

Со стороны инженеров донесся неясный звук, подозрительно схожий со сдавленным смешком.

– Вопросы? – спросил мастер.

Кратов и Мурашов отрицательно замотали головами.

– Примите удобное положение, – сказал Татор. – Позвольте креслам подстроиться под ваши габариты. Нажмите выступающий элемент снизу правого подлокотника. Он очень тугой, но уж постарайтесь.

Выросшие из кресельных боковин мягкие лапы деликатно и в то же время напористо вдавили Кратова в спинку. Ему даже пришлось слегка повозиться, чтобы ослабить путы.

– Постойте, – вдруг сказал Мурашов. – Но разве мы не должны надеть скафандры?

– Скафандры? – переспросил Татор. – Гм… Мне только что пришлось употребить властные прерогативы, чтобы заставить третьего навигатора Грина сменить шлепанцы с ужасными помпонами на более подобающую ситуации обувь. А также развеять бесхитростную ложь инженера Белоцветова, когда он пытался мотивировать свое появление на посту в джинсовых шортах тем, что у него якобы пришли в негодность партикулярные брюки. Порядок, знаете ли, на то и порядок…

– Но если корабль внезапно разрушится… – не уступал Мурашов.

– Тогда скафандр вряд ли сильно вам поможет, док, – успокоил его Мадон.

– Я знавал одного пациента, – сказал Мурашов, коротко глянув в сторону Кратова, – которому скафандр весьма помог.

– Смею вас заверить, Роман, – промолвил Татор, – «Тавискарон» не так просто разрушить. Во-первых, это довольно-таки крепкое судно. Во-вторых, мы такого не допустим.

– А в-третьих, – сказал Феликс Грин, – это всего лишь рутинная операция. Нырнуть и вынырнуть. И так несколько раз. То, что мы этого раньше никогда не делали, вовсе не значит, что такого не делал никто и никогда. В 104 году Длинный Эн и его команда на трампе «Арабелла»…

– Я не напуган, – вдруг сказал Мурашов немного сердито, глядя в упор на Белоцветова. – Просто хотел минимизировать шансы на собственную смерть. Contra vim mortis non est medicamen in hortis. [56] Да, это испарина! – повысил он голос, обращаясь почему-то к Мадону. – Здесь вообще жарковато, не находите? Я не звездоход и не научен регулировать персональный теплообмен. – Он перевел взгляд на мастера. – И никакой в том нет ошибки! Знали бы вы, какие у Корпуса Астронавтов были мне альтернативы, обеими бы руками крестились… Человеку вообще свойственно нервничать в необычных для него обстоятельствах! – сообщил он Феликсу Грину. – Что никак не означает, будто кто-то намеревается кому-то доставить слишком много хлопот. Спасибо, Ян, но это не смешно, – кинул он через плечо невозмутимому Брандту. – А вы, Консул, вы… впрочем, вы всегда читали нелюдей лучше, чем людей. Хотя на сей раз вы почти угадали.

С этими словами Мурашов внезапно сбросил с лица тревожную маску, сделался совершенно спокоен и с иронической ухмылкой позволил креслу заключить себя в объятия. Инженеры переглянулись с одинаковым выражением «Что это было?» на лицах, Феликс Грин едва заметно пожал плечами, а Брандт, отворотясь в сторону, небрежно выдул особенно внушительный розовый пузырь.

– Вот и прекрасно, – сказал Татор. – Если кто-то еще желает исполнить какие-то ритуалы, ну, там, помолиться, постучать по твердой поверхности, почесать левой пяткой за правым ухом, то пускай делает это прямо сейчас. Нет? Давайте приступим. Надеюсь, будет интересно и познавательно. Вперед.

4

Гравитационный прибой холодно и упрямо раз за разом отбивал «Тавискарон» от границ шарового скопления. Корабль, а именно – десантно-исследовательский транспорт класса «ламантин-тахион», немалых размеров даже по галактическим меркам конструкцию, швыряло по невидимым в оптическом диапазоне волнам, словно жалкую щепку. Несколько раз Кратов ощущал себя перевернутым вверх тормашками и неосознанно начинал прикидывать траекторию своего полета на случай, если страховочные лапы не удержат его в кресле. Какие-то внутренние жидкости в неожиданно солидных объемах то приливали к голове так, что глаза набухали и рвались из орбит, то откатывали куда-то в предполагаемую область местонахождения кишечника и чуть ли не в пятки. Иногда все тело наливалось не свинцом, в соответствии с старинной затасканной метафорой, а скорее ртутью, ледяной, текучей и наверняка ядовитой, а спустя самое короткое время место ртути заполняли какие-то летучие субстанции, возможно, инертные газы, и они тоже пытались всевозможно проявить свои неприятные свойства, распереть изнутри вплоть до взрыва, вытеснить из головы остатки мыслей, превратить взрослого и самолюбивого мужика сорока трех лет в идиотский надувной шарик с суицидальными наклонностями. «Плюс восемнадцать мегаметров», – доносился до него, не оставляя отпечатков в сознании, чей-то голос, негромкий и неуместно спокойный посреди этого ада. Хотя ад творился по большей части внутри него самого, а снаружи все выглядело вполне пристойно и обыденно. Никаких огненных вспышек, клубов дыма, надсадного рева сорвавшихся в форсаж двигательных установок и скрежета лопающихся переборок. Если отвлечься от муторной смены внутренних наполнителей той куклы, каковой не без оснований с самого начала операции ощущал себя Кратов, и вернуть органам восприятия вменяемость, если забыть о враждебном гравитационном прибое снаружи, то обнаруживалась дивная картинка людей за работой. Системы корабля гудели чуть сильнее обычного. Свет мигал несколько чаще, чем всегда… хотя в штатном режиме он вообще никогда не мигал.

В перерывах между бросками Кратов успевал кое-как разглядеть изображение на экранах. Ничего способного порадовать пытливый взор стороннего наблюдателя там не присутствовало. То внимание, с каким вглядывались в экраны сами навигаторы, казалось удивительным и даже неестественным. Колонки бегущих цифр. Энергично вращающиеся объемные диаграммы. Всплески многомерных волновых графиков… Когда-то он не был сторонним наблюдателем. Когда-то он был драйвером, звездоходом, и вся эта непонятная тарабарщина на экранах была для него открытой книгой, понятной и увлекательной. Когда-то… целую вечность тому назад.

Голоса звучали непривычно резко и отрывисто. «Плюс двадцать мегаметров». – «Тангаж десять градусов, провожу коррекцию». – «Цель перекрыта, делаю повторный захват». – «Критический объем ошибок, нужно уходить». – «Уходим, мастер». – «Санти, Мадон, что с энергией?» – «На два выхода в субсвет с запасом, затем понадобится подзарядка». – «Хорошо, уходим». И ад пресекался. На какое-то время… Уходя из субсвета, корабль не погружался в экзометрию. Он оставался в лимбической области, где пространство уступало место дефициту классических метрик, но законы отсутствия законов не входили в полную силу. Здесь, в лимбике, зарождаются убийственные нуль-потоки, здесь же призраками дрейфуют их жертвы, мертвые корабли, высосанные и замороженные, а еще те, которым не хватило энергии вскрыть изнутри казуальный портал и выброситься в спасительный субсвет. Летучие Голландцы вселенной. Шанс на нежелательное соседство настолько мал, что никому в голову не приходит принимать его в расчет. Но в лимбике, в отличие от экзометрии, не все курсы параллельны, они все же пересекаются, хотя и где-то в безумной дали… «Как вы, Консул? – спросил Мурашов из своего кресла. – Не желаете успокоительного? Или, наоборот, стимулирующего? Я тут, грешным делом, задремал». Задремал он… Навигаторы, не оборачиваясь и, вполне возможно, позабыв о пассажирах, окончательно перешли с общепонятного человеческого языка на какой-то потусторонний жаргон, и это был не традиционный «экспо», темный для непосвященных социолект технарей, но что-то совсем другое, еще более заковыристое, чуждое языковых норм и традиций, а для Кратова, давно покинувшего драйверское сословие, абсолютно недоступное. Ничего он не желал. Ему было хорошо и покойно. Закрыв глаза, он и сам едва не провалился в сон посреди внезапного затишья. Как корабль в экзометрию…