Читать книгу 📗 "Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич"

Меня к третьему периоду «отпустило», и я играл в своё удовольствие, получая положительные эмоции от слаженности, которая появлялась в команде с каждой сыгранной минутой. У меня, действительно, получалось дирижировать командой. И мне даже показалось, что ребята в третьем периоде играли значительно лучше, чем в первом. И, что странно, по сравнению с соперниками, совсем не выглядели уставшими.

Несколько раз я замечал странную мимику на лице тренера-трудовика. Он хмурился, кусал губы и что-то шептал себе под нос, вроде, как бы, молясь. В третьем периоде он уже почти не вмешивался в мою «перетасовку» игроков. Мальчишки могли играть хоть в обороне, хоть в атаке. Большой разницы в их подготовке я не разглядел. Вот и стал я «экспериментировать» по ходу игры, сам постоянно оставаясь на площадке, возле ворот.

По большому счёту, я смог бы индивидуально обыграть всю команду соперника, даже если бы они накинулись на меня впятером, что они и попытались сделать пару раз, но после забитых им моими напарниками голов, от такой тактики противники отказались. Чтобы не сильно травмировать психику Лучегорцев, я полностью отошёл в оборону,и игра более-менее выровнялась. Ровно до третьего периода, когда уже мои партнёры по команде, руководимые мной из обороны, стали всё больше и больше доминировать на площадке.

Расставшись с жизнерадостным Василием, я глубже погрузился в анализ сегодняшнего матча.

— А ведь, действительно, в третьем периоде команда стала играть лучше. С чего бы это? — спросил я сам себя.

— Понимаешь, — ответил «предок», — я и раньше замечал, что в моём присутствии, люди как бы подзаряжались энергией, бодрились. Я-то почти не уставал в многокилометровых рейдах. Просто делал вид… А ребята выматывались реально, да. Так вот, когда я о них начинал думать, они, словно бы, взбадривались. Может и у тебя такая, э-э-э, «харизма» стала проявляться? Харизма вождя, как я её назвал.

— Кстати, я вспомнил про Женьку Дряхлова… Он ведь в школьном ансамбле играл. В шестом классе учился, а играл, как настоящий музыкант. Э-э-э… Так вот… Славка Федосеев говорил, что когда приходил Женька, все начинали играть тоже, как «боги». Это его, Славкино, слово. Какое-то время без Женьки они играли так же, но потом «сдувались», словно их нужно было «подкачать». А приходил Женька и все, как ты говоришь, «бодрились».

— Вот это оно самое и есть, — согласился мой «внутренний голос». У меня тоже был опыт совместной игры в музыкальном ансамбле. С таким же эффектом. И люди, между прочим, к такому «вливанию» привыкают, как к наркотику. Я потом отказался от «помощи страждущим». Только в крайних случаях, когда это влияло на выполнение задания или на военный результат.

— Ты воевал, что ли? — удивился я.

— Воевал, — вздохнул «предок». — Что я только не делал. Чем только не занимался в своей жизни. Э-э-э… В жизнях, да-а-а…

— Расскажешь как-нибудь. Сейчас надо думать, как себя завтра вести?

— Да всё просто. Тренер отдаст тебе инициативу. За эти пару дней ты накачаешь ребятишек. Вы наработаете несколько схем атак и обороны. Это позволит Губеровцам победить районные соревнования. Потом придётся играть в краевых первенствах. Там тебе уже не удастся поучаствовать, но поприсутствовать ты сможешь, подкачивая их мотивацию. Они, хорошо сыграв без тебя, поверят в себя и продолжат громить соперников. В апреле будет проведён финал «Золотой шайбы». В Ленинграде, кажется. Вот там и ты сможешь поиграть. Ну, а что? Плохо, что ли и самому выиграть «Золотую Шайбу», и дать её выиграть команде, хе-хе, какого-то Губерово? Кто о нём сейчас слышал? А так, родительское Губерово прославится на весь СССР. Думаю, отец будет счастлив.

— Вот ты забежал вперёд! — мысленно рассмеялся я. — Не кажи гоп, покуда нэ перескочив. Ха-ха… Ладно… Там видно будет. Думаю, с Владивостокой командой они без меня справятся. А дальше и мне можно будет подраться с Хабаровчанами. Сейчас я заявлен по закону. И дальше буду в списках значиться. Нормально.

Я пришёл домой довольный.

— Ну, как, поиграли в хоккей? — спросил дед.

— Поиграли. Лучегорцев обыграли. Восьмого с Иманом играем. Значит, и я уезжаю восьмого, дед.

— Ух ты! Молодцы. Сам-то забил гол?

— Пять шайб, деда, ха-ха.

— Ух ты! А они?

— Они всего пять забили. Обыграли мы их со счётом «десять-пять».

— О, как! Молодцы! Значит, помог нашим пацанам?

Дед был слегка выпившим. Он всегда доставал заначки, когда бабушка уходила в магазин.

— Помог, деда!

— Ну, молодец-молодец. Садись обедать. Баба твоя где-то задержалась в магазине.

Поев вчерашнего борща с фасолью и свиной поджарки с толчёной картошкой, я прилёг отдохнуть на разложенное для кресло-кровать. Спина и тело приятно «гудели». Всё-таки, хоккей — это настоящее единоборство. Недаром шутники называют его «драка палками за кусок резины». Вот уж и впрямь — рыцарский турнир… Хе-хе… Потянувшись до хруста в позвоночнике, я, встав на «задний мост» без рук, упёршись только на затылок и, крутнувшись на нём, перевернулся на левый бок и заснул.

Разбудили меня бабушкины причитания по поводу дедушкиного подпития. Глянув на будильник, всё ещё стоявший на круглом столе, накрытом белой, вышитой цветами, скатертью. Рядом стоял высокий куст «чайной розы», комод и шкаф. Вся мебель была старинной, оставшейся ещё с довоенных времён, когда и построена была эта лечебница и жилище для первого ветеринарного врача. Потом ветврач выстроил себе дом побольше, а в этой части дома поселили деда с бабушкой, ставшей санитарным помощником. А деда, прошедшего японскую войну, сначала назначили уполномоченным по заготовкам, потом бухгалтером в совхоз, а потом посадили за растрату. На восемь лет… Да-а-а… Пьянки и бабы довели дедушку до цугундера.

Потом дед работал в совхозе счетоводом, а сейчас, с семьдесят второго года, был на пенсии и частенько пил. Пили они вместе с дядей Колей, тёти Марусиным мужем, но того вот уже год как разбил инсульт, и теперь мой дед пил в одного, и значительно меньше. Но, однако, пил… А кто в деревнях и сёлах не пил? Если уж даже шестнадцатилетний Василий с трудом пережил новогодние праздники, и если бы не игра, так и бухал бы до конца каникул. Самогона в деревне варили много.

Остаток дня я отдал рисованию и рисовал до «самого допоздна», пока уже «рука бойца колоть устала». Вернее, руки «бойца», как назвал меня Михалыч. Рисовал я, с некоторых, пор обеими руками, развивая и правое полушарие тоже.

Вторая половина следующего дня прошла на коньках. С утра я снова рисовал, а весь оставшийся день после полудня я гонял пацанов, давая им только краткосрочные перерывы. Но они не жаловались. Михалыч, после того, как я внёс в его план тренировок несколько важных изменений, сказал, что лучше посидит и посмотрит, и «может чему-нибудь научится». Это он сказал очень серьёзно и так, что даже его ученики не удивились, а восприняли такое заявление, как правильное.

Во-первых, я всё-таки распределил ребятам обязанности, отобрав защитников и нападающих и дав им уроки защиты и нападения, и пару часов их натаскивал, развивая умение. Потом мы пару часов поотрабатывали разные схемы, нарабатывая навыки. Потом немного поиграли, разбившись на пятёрки. В пять часов мы разошлись, причём, тренер просто пожал мне руку.

Следующий день прошёл в том же ключе и результат мне понравился. Восьмого числа я собрал свои вещи, попрощался с дедом, бабушкой, тёткой Марией и дядей Колей, и уехал с ребятами в Дальнереченск.

Мы приехали примерно за час до игры, и ещё оставалось время, забежать к родственникам. Брат Мишка в хоккей «профессионально» не играл, поэтому удивился, что играю я, тоже ранее не проявлявший в этом виде спорта особой сноровки. Мы катались на коньках и в прошлом году, и раньше, когда я приезжал, но в хоккей не играли. У них был отличный большой полноценный футбольный стадион, который ежегодно заливался под каток, и я любил брать с собой коньки.

— О, привет! — удивился Мишка.