Читать книгу 📗 "Княжна Разумовская. Спасти Императора (СИ) - Богачева Виктория"

Я сердито поджала губы. Ведет себя словно мальчишка!

— Вам должно быть стыдно, князь, — холодно произнесла я, — за такие мысли. А улыбалась я, потому что до ваших слов и не думала даже, что Николаем Устиновичем может руководить застарелая обида на моего отца.

Удивительно, но князь Хованский тотчас успокоился. Исчезло напряжение в плечах, и он чуть расслабился, вновь откинулся на спинку сидения.

— Простите меня, княжна, — повинился он. — Я и сам, признаться, не думал, что Николай Устинович позволил обиде взять вверх.

— Ненависть и любовь — самые сильные из чувств. Сколько жизней было отнято во имя любви? Сколько страданий причинено? — я пожала плечами.

Князь коротко взглянул на меня, и ощутила, как по рукам и шее невольно поползли мурашки. Что-то было в его глазах. Что-то, что прежде я не замечала. Какая-то глубокая душевная тоска; мука, терзавшая его.

— Вы меня ненавидите?

Мне показалось, что на меня вылили кипяток. Его вопрос заставил язык прилипнуть к небу, а сердце сперва подскочить к горлу, а затем рухнуть в пятки. С трудом сглотнув, я поднесла ладонь к шее, чувствуя себя так, словно ее обхватила тугая, мешавшая мне дышать веревка.

— Не отвечайте, — лицо князя Хованского исказилось, но спустя мгновение он натянул на губы привычную усмешку. — Не отвечайте, княжна.

Я не успела бы, даже если бы захотела: экипаж остановился, и донесся голос извозчика.

— Приехали, барин!

Князь вылетел прочь, словно его по пятам преследовал огонь. Подал мне руку, не глядя, и довел до особняка. Дворецкий распахнул перед нами двери, и мы вошли.

— Тетушка еще не возвращалась?

— Нет, Ваше сиятельство, — покачал тотголовой.

Я нахмурилась: сколько времени Кира Кирилловна уже провела там? Около десяти часов, если не больше!

— Где графиня Пален? — напряженным голосом спросил князь Хованский.

— Мы утром с ней говорили... решили, что тетушке следует попробовать попасть на аудиенцию к Государю, — ответила я, избегая на него смотреть.

Его отчаянный, горький, невольно вырвавшийся вопрос что-то изменил во мне. Наши отношения и так держались на тонком волоске, а теперь между нами и вовсе выросла стена, ведь я ничего не ответила, промолчала.

Жених вздохнул.

— Считаете, мы сделали глупость? — я все же искоса на него посмотрела, но он покачал головой и повернулся к дворецкому.

— Приготовьте нам чай, — властно велел он, и тот учтиво склонил голову, и ушел, подчинившись взмаху руки.

Мы остались в просторном холле одни. Князь Хованский выглядел так, словно собирался на допрос. Или на плаху. Сосредоточенное, напряженное лицо; залегшая меж бровями глубокая складка; тяжелый, пристальный, направленный на меня взгляд. Он стоял на вытяжку, как будто перед Государем-Императором.

— Георгий Александрович, — позвала я его по имени, что делала крайне редко. — Вы меня пугаете, — и сказала чистую правду, что делала также редко.

— Варвара Алексеевна, — князь с трудом сглотнул — я видела, как дернулся кадык, — видит Бог, я хотел бы, чтобы все сложилось между нами иначе... Ни к чему сейчас поминать старое... Нам нужно пожениться, княжна, и как можно скорее.

— Что?..

— Мы можем обвенчаться завтра же, — заговорил он, явно переступая через себя. — У меня в имении. Есть батюшка, есть церковь.

Мне пришлось опереться ладонью на стену, чтобы устоять на ногах.

Да в своем ли князь уме?!

Ситуация была...

... невообразимой? Дикой? Невероятной?

Мы стояли посреди холла, вернувшись только-только с допроса, где меня едва не обвинили в пособничестве Сержу, и человек, который несколько минут назад спросил, ненавижу ли я его, сейчас настаивал на скорейшей свадьбе?..

Усилием воли я взяла себя в руки. В обморок падать было нельзя, хотя хотелось куда сильнее, чем в кабинете обер-полицмейстера.

— Давайте пройдем в малую гостиную, — губы не слушались, но я смогла пробормотать эти слова и, тотчас развернувшись, устремилась прочь из холла.

Можно сказать, сбежала.

В малой гостиной прислуга как раз расставляла на низком столике между двумя креслами чайный сервиз. Миновав их, я прошла к окну, завешанному плотными шторами, а князь застыл в дверях. Сняв шинель, он остался в форменном мундире, и стоял на вытяжку в противоположном конце комнаты. Он вглядывался в мое лицо с болезненной жадность, словно пытался предугадать мой ответ.

Но у него ничего не вышло бы, ведь я сама не знала, что ему скажу.

— Вы думаете, мне грозит опасность?

Это был единственный логичный вывод, который следовал из его предложения.

— Что?.. — он нахмурился, и я с трудом удержалась от неуместной улыбки.

Ради разнообразия приятно было, что на этот раз в замешательство своими словами ввела его я, а не наоборот.

— Не вижу иной причины, по которой вы хотели бы ускорить нашу... свадьбу.

— Да, — помедлив, он кивнул. И желчно усмехнулся. — Коли вы предпочитаете сухой язык фактов, то да, вам грозит опасность, и, став вашим мужем, я смогу вас защитить. Сейчас же я почти беспомощен. Обер-полицмейстер справедливо на это указал.

— Я предпочитаю сухой язык фактов? Я?! — я вскинула брови, смерив его уничижительным взглядом. — Прошу прощения, князь, видимо, я пропустила в вашем деловом предложении признание в любви. Не припоминаете, к слову, как в этих же стенах не далее как несколько недель назад сообщили мне, что любви промеж нами нет и — я вас цитирую! — и слава Богу!

От раздражения князь заскрипел зубами. Я довольно хмыкнула и резким взмахом руки откинула за спину выбившиеся из тугого пучка пряди.

— И я ничего, ничего от вас не требую и не прошу! Боже упаси. И даже не стала бы припоминать ваши слова, если бы вы не попытались уколоть меня первым. Сухой язык фактов, Ваше сиятельство?! А что мне прикажете делать?

Князь Хованский устало вздохнул и растер ладонями виски. Я стояла, забившись в угол поближе к окну, и пылала праведным гневом. С этим человеком невозможно было разговаривать! На языке вертелись упреки про милашку Долли и приказ о моем аресте, но тут я себя сдерживала.

— Варвара Алексеевна, — позвал он уже совсем изменившимся голосом и указал рукой на кресло напротив камина, в котором негромко потрескивали дрова. — Совсем у нас с вами разговоры не клеятся, да? Быть может, присядете, и мы попробуем еще раз?

Я не стала задирать нос и молча сделала, как он предложил. Несмотря на захлестнувшую меня обиду, умом я понимала, что князь — каковыми бы ни были его мотивы — сделал мне очень щедрое предложение. Таковы суровые реалии века, в который я попала. Прав у женщин из моего сословия практически не было. Или отец, или брат, или муж.

Серж отпадал по понятным причинам. И насчет старшего князя Разумовского меня грыз червячок сомнения... жив ли он еще? Доживет ли до дня, когда его отпустят? Если такое случится... И что будет потом со мной? Учитывая, что памяти Варвары у меня не было, я даже не знала, если ли у нее родственники помимо тех, которых я уже встретила. Вдруг объявится двоюродный дедушка троюродной тетушки? И сможет получить опеку надо мной и всем имуществом. Ведь он мужчина, а я — так, бесправный придаток.

И мои размышления были логичны, просты и понятны.

Только почему я чувствовала странную горечь, когда смотрела на князя Хованского и думала о том, что его предложение — сугубо деловое? Я ведь не юная барышня из романтического века.

— Вы оказались в самом центре чужой игры, Варвара Алексеевна, — жених заговорил первым.

Я покосилась на него и заправила за ухо упавший на лоб завиток. Надо признать, что голос его звучал уже гораздо мягче. Теплее и сердечнее. Я перевела взгляд на свои сцепленные в замок пальцы и нервным движением разгладила подол атласной юбки.

— И я приложил к этому руку.

Внутри живота словно кто-то сжал жесткий кулак. Я почувствовала тошноту и ледяной, сковывающий страх. Я резко повернулась к князю всем телом: он смотрел на меня, не отводя взгляда.