Читать книгу 📗 "Смех лисы - Идиатуллин Шамиль"
Серега тут же вцепился в загривок недовольно вякнувшему Рексу и прижал пса к себе.
— Но ты должен железно слушаться, — добавила Валентина. — Железно, понял? Это не шутки, а вопрос жизни и смерти.
— Я буду, — глухо сказал Серега, прокашлялся и добавил: — Мам, правда-правда. Честное пионерское.
Валентина выждала паузу — не эффекта ради, а потому что уже вырубалась хоть стоя, хоть на ходу, — кивнула и приказала, уходя в дом:
— Далеко не отпускай его, сейчас держать будешь.
Она вынесла из дома санитарную сумку, взяла у возмущенного Рекса кровь на анализ и сказала, закупоривая пробирку:
— В курятник его заведи, запри и не выпускай, пока результат готов не будет.
Серега, отвлекавший Рекса от погружения в обиду, кивнул. Валентина на всякий случай добавила:
— Дверь на замок, ключ мне принеси и не вздумай подходить даже, пока я не разрешу.
Серега с Райкой, на ходу извиняясь перед Рексом, отконвоировали пса к затянутой рабицей отгородке на задах двора. Отгородка под дырявым шиферно-рубероидным навесом называлась курятником, хотя эпизод с разведением кур относился к незапамятным временам и был краткосрочным, нелепым и ожидаемо бессмысленным.
Последние годы в отгородке хранился хлам, который почему-то жалко было выкинуть: трехколесный велосипед, обрезки шлангов, дырявая бочка и старая обувь. Туда же Серега сховал волшебный сундучок из оврага.
— Это не тюрьма, а пещера Али-Бабы, понял? — убеждал он Рекса. — А ты, короче, джинн-охранник.
На Рекса доводы особого впечатления не произвели. Он громко страдал, вырывался и разнообразно демонстрировал глубочайшее поражение предательством так называемого братана. Когда Серега защелкнул замок на хлипкой двери и принялся, вдавившись коленями в квадраты рабицы, шептать Рексу, что второй-то ключ вот он, пес, ссутулившись, поморгал влажными глазами, повернулся к Сереге почти неподвижным хвостом и, потоптавшись, очень медленно и с явным омерзением улегся в бледную замусоренную траву.
Райка, сочувственно топтавшаяся рядом, шепнула:
— Прячься!
Серега вместо того чтобы послушаться, естественно, сразу попробовал приподняться и, может, даже застыть подобно суслику, видному всей округе и особенно — грозно надвигавшейся Людмиле Юрьевне. Райка надавила ему на макушку, быстро объяснила, что происходит, и рванула к калитке.
Людмила Юрьевна бурлила возмущением. Она еще не решила, взывать ли к родителям юных негодяев — тем более что родители Прокопова опять пропадали в загадочной командировке, а тревожить его заполошную бабушку было себе дороже. Но призвать к порядку хотя бы младших прогульщиков она вознамерилась твердо — потому хищно обрадовалась, увидев, что навстречу ей от калитки торопливо идет Еремина.
— Так-так, — сказала она зловеще. — На ловца, как говорится, и зверь бежит. И где же ты шляешься, скажи-ка на милость, Еремина?
Через минуту она пожалела, что вообще отправилась в карательную экспедицию, через три бросила попытки ввернуть хотя бы слово в бешеный поток красноречия обычно молчаливой Ереминой, а через семь обнаружила себя у школьной теплицы, удерживающей сразу четыре конца веревочек, которые замысловатой паутиной фиксировали все наличные ростки и саженцы трех грядок сразу. Еремина же, накидывавшая петли и узелки на самые неожиданные распялки, продолжала тараторить, как авиационный пулемет, про необходимость подходить к обустройству школьного хозяйства в соответствии с судьбоносными решениями XXVII съезда КПСС, про передовую технологию, увиденную в телепередаче «Наш сад», про Викулова, который, оказывается, был чудовищно занят подготовкой рассады той же технологии в рамках школьного эксперимента, но именно сейчас помогает маме-медику бороться с жуткой эпидемией.
— Еремина, — сказала Людмила Юрьевна, опомнившись наконец. — Ты что несешь? Какая эпидемия, как помогает бороться?
— Марлю гладит, — сообщила Еремина, лупая честными глазами. — Термическая обработка относится к самым простым и эффективным в санитарном деле.
— Боже, — сказала Людмила Юрьевна, нетерпеливо встряхнув руками. — Избавь меня от этого, умоляю. Мне девочек забирать пора.
— Да, конечно, — прощебетала Еремина, перехватывая веревочки и тут же сплетая их в подобие чайной розы. — Людмила Юрьевна, а можно я по всему участку такую подвязку сделаю?
— Чтобы все лбы порасшибали? Не вздумай. Ты с библиотекой закончила?
— Давно.
— Тогда иди цветы поливать, они в кабинете ботаники.
Людмила Юрьевна, сверившись с часиками, зашагала к скверу.
Старшеклассницы, по ее расчетам, должны были справиться с наведением на кусты марафета, даже если отдались процессу всерьез. Ожидать такого от девиц, оставленных без надзирательницы, было наивно. Стало быть, они пинали балду уже некоторое время — и каждую минуту могли придумать развлечение с сокрушительными последствиями для себя, школы и конкретно молодого, но уже бесперспективного педагога Романовой Людмилы Юрьевны. Поэтому молодой педагог торопилась.
На полпути она вдруг сообразила, что не выяснила у Ереминой, о какой такой эпидемии та вела речь. С другой стороны, мало ли что болтает препубертатная балбесина с избытком воображения и очень неплохо, оказывается, подвешенным языком — надо это иметь в виду, пригодится при отборе участников бесконечных творческих конкурсов, первенств и соцсоревнований. Это куда более важный итог разговора, чем тревоги по поводу несуществующей эпидемии — существуй она, весь поселок давно стоял бы на ушах.
Странно, что слухи до сих пор не вырвались, подумала Валентина, задергивая шторы поплотнее. Обычно любая сплетня облетает поселок, если не район, со скоростью ветра, заставляя шушукаться, гудеть и запасаться солью и спичками. Просто все, кто мог рассказать, слишком заняты в госпитале либо в направляющихся туда скорых, сообразила она утомленно. Естественно, долго это динамическое равновесие не продлится, новость вырвется и помчится от госпиталя расширяющимся кольцом. Но это произойдет не прямо сейчас, а через пару-тройку часов, и уж точно не с подачи Валентины, которая предпочтет проспать эту пару-тройку часов — а если повезет, то и все четыре с половиной, оставшиеся до начала вечерней смены. Если повезет, если не разорется Антоновна, если не разгавкается собака, с анализами которой надо разобраться как можно скорее, и если ненаглядное чадо не разбудит, как любит, совершенно неотложным вопросом вроде «А мы можем сами сделать пломбир, как в городе?», «Где лежат лыжные штаны?» или «А ты знаешь, что Солнце взорвется через три миллиарда лет?».
Повезло.
Серега ждал во дворе. Он дождался, пока Рекс забудет смертельное оскорбление и станет потихоньку подскуливать, намекая, что игра в темницу ему уже надоела и он готов к новым, более подвижным развлечениям. Он дождался, пока Рекс, задобренный парой солидно сточенных, но все еще любимых костей из загашника за конурой, разомлеет на жаре и тихонько захрапит. Он дождался, пока солнце перевалит зенит, а по дороге неспешно проедет на дребезжащем велике Кеша-почтальон, известный под неизбежной кличкой Печкин. Он дождался, пока полураскрытый ножичек, подбитый под закругление рукояти, перевернувшись, в сотый раз четко встанет на спинку. Он дождался, пока маятник на внутренних часах, неуловимо похожий на глаза часового клоуна из зала, тюкнет тысячный раз — и при этом из дома не донесется никаких звуков: ни бормотания телика, ни легкого хлопания дверью, ни звякания, журчания либо стука лезвия с кухни. Значит, мама уснула и не проснется, пока не зазвенит будильник.
Время есть.
Он пошел в лес.
Теперь он был собран, тих и спокоен.
Он прошел через лес так, что на него не заорала ни одна птица, присел на замеченную накануне развилку сосны, с которой была видна бо́льшая часть кустарников вдоль проходимого края оврага, и принялся ждать, очень медленно давя особенно наглых комаров.
Он дождался.
Когда он досчитал до двух тысяч, в дальних кустах зашелестело. Призрак подкрался незамеченным, но обшаривать кусты, совсем не тревожа веток, он не мог.
