Читать книгу 📗 "Колония лжи - Терри Тери"

4

— Нет, серьезно, ты не мог бы сделать что-нибудь с моими волосами?

Я смотрю в зеркало и пытаюсь подровнять то, что осталось, с помощью ножниц.

— Неблагодарная, — говорит Спайк. — И — нет, не мог бы. Твои волосы отмерли, к жизни их не вернуть. Ты, конечно, можешь попробовать их отрастить, но, думаю, образ подгоревшей пикси тебе очень даже к лицу.

Я делаю выпад в сторону Спайка, но он без труда отстраняется. Возможно, я еще не совсем я.

— В следующий раз достану, — говорю я, грозя ему пальцем.

— Попробуй.

— Ты действительно веришь, что мы можем придумать, как остановить эпидемию и все такое прочее?

— Надеюсь, что сможем. Алекс пытается установить связь с каким-то удаленным компьютером, где у него хранилась вся информация, которая есть у правительства о масштабах эпидемии, и все то, что они узнали от нас на секретном объекте, с которого мы сбежали. Елена уже начала просматривать имеющиеся в нашем распоряжении статистические данные и прочую информацию о распространении заболевания, а также материалы, которые сама смогла найти в интернете.

— У меня никак в голове не укладывается, что Алекс все это время был выжившим. И дело не только в том, что об этом не знали мы, но и в том, что об этом не знало и правительство!

— Да, чудно как-то, а?

— Ужин готов! — кричит Елена, и мы направляемся к лестнице, Чемберлену почти удается схватить меня, обмотавшись вокруг ноги. Теперь, когда я по-настоящему пришла в себя, мне даже немного стыдно. Они все были в моей голове, пока пытались меня исцелить. Я чувствую себя так, словно танцевала голой и распевала песни по телевизору, а весь мир смотрел на меня и потешался.

Вот такое шоу я бы не хотел пропустить, мысленно говорит Спайк и на этот раз не успевает отскочить достаточно быстро. Я бью его по руке.

Интересно, что еще я не спрятала сегодня или, если на то пошло, тогда, когда вы копались у меня в мозгу.

— Ай! — говорит он, потирая руку и мысленно добавляет: Не волнуйся, я находился там постоянно. Все были так заняты спасением твоей жизни, что не удосужились даже покопаться в твоих воспоминаниях.

Извини, покаянно говорю я.

Да ладно, я бы на твоем месте тоже переживал. Особенно, если бы сделал то, что сделала ты в седьмом году.

Спайк скатывается по лестнице, еще не успев закончить, а я начинаю паниковать: что такого случилось в седьмом году? Он смеется, а вслед за ним и я.

Вот же кретин. С ним я улыбаюсь, он смешит меня даже тогда, когда кажется, что я уже никогда не смогу рассмеяться.

Спайк напоминает, что смеяться это то же, что и дышать.

Он ждет внизу, глядя, как я спускаюсь, и протягивает мне руку.

— Ударь или пожми — выбор за тобой!

5

Люди, которых я знаю так хорошо и в то же время совсем не знаю… Сидим за столом, попиваем вино и едим пасту, которую Елена приготовила вместе с Беатрис.

— Салат делала я, — робко говорит Беатрис. — Вкусный?

— Очень вкусный, — заверяю ее я, радуясь в душе тому, что она говорит больше, чем прежде.

Алекс восседает во главе стола; Елена суетится. Награждает его теплыми взглядами и тянется за всем, чего он пожелает, порой даже опережая его желания. Теперь я вижу то, чего не замечала раньше, хотя и не понимаю, как могла упустить это, когда все было в ее ауре: она влюбилась в Алекса.

Похоже, они примерно одного возраста — лет шестидесяти или около того. Нравится ли она ему? Он часто произносит ее имя, растягивая гласные: Елена. Впечатление такое, что звучание ему по вкусу. Говорит, что его первую любовь звали Лена, и имя Елены напоминает о ней.

По какой-то причине, когда я представляю их вместе, как пару, у меня что-то не сходится. Может быть, потому что при этом я невольно думаю о фотографии, на которой он танцует с мамой. Думаю о том, как он держит ее, как смотрит в мамины глаза. Где-то неподалеку, рядом. Тревога грозит снова охватить меня, но тут, словно понимая это, Спайк отпускает неловкую шуточку про гриб. Такой Спайк парень — с ним весело.

И вот так мы втроем — клоун Спайк, серьезная Беатрис и я — даже не хочу думать, какую роль исполняю сама — составляем вторую половинку этой неблагополучной семейки.

Заканчиваем трапезничать, и мой единственный стакан вина растекается с кровотоком, согревая меня изнутри и подталкивая высказать вслух кое-что из того, о чем только думалось.

— Мы тут не под наблюдением, следить за языком, как бы не сболтнуть лишнего — а на базе ВВС такое случалось, — не надо, и, честное слово, мне действительно хочется узнать обо всех побольше.

— Это как? — спрашивает Беатрис. — Типа кто был моим лучшим другом, какие предметы мне нравились в школе, какой у меня любимый цвет?

— Да, все это. — Я улыбаюсь ей. — Но также и то, что мы, выжившие, можем делать? Я знаю, что мы можем, например, разговаривать телепатически, хотя и не думаю, что все, кто находился на объекте — а нас было там двадцать три человека, — умели делать это хорошо.

— Ты про разговоры в голове? — спрашивает Беатрис, и я киваю.

— Некоторые несли такой вздор. Мне приходилось чуть ли не кричать, чтобы меня услышали, когда мы показывали всем, как делать так, чтобы наркотики быстрее выводились.

— Полагаю, мы умеем еще много такого, чего раньше не делали, — говорит Алекс. — И если поделимся тем, что каждый обнаружил у себя, то получим что-нибудь друг от друга. А это поможет всем нам.

— Что я действительно хочу знать, так это как мы вообще все делаем, — вздыхаю я. — Они же проводили сканирование мозга и всякие тесты на том объекте, так? Удалось ли что-нибудь выяснить?

— Я могу показать вам данные, — отвечает Алекс. — Иногда получались весьма странные, не поддающиеся объяснению паттерны, но ничего особенного они там не выяснили. Я вообще не уверен, что, используя прежние методы, они вообще могли что-то открыть. Им бы следовало вовлечь в процесс вас, но они не захотели.

— Так что же мы все можем? — спрашивает Спайк.

— Есть внутренняя сторона, — отвечаю я. — Вроде самолечения и ускорения метаболизма наркотиков с целью минимизации их воздействия. И есть внешняя сторона: мысленный контакт, возможность выбора — что проецировать в чужое сознание, а что оставлять при себе.

Когда помнишь, говорит Спайк мне одной. Я проецирую образ кремового торта, растекшегося по его лицу. Он усмехается.

— И внушение мысли другим, не из числа выживших, — говорит Алекс.

— Нам нужно какое-то короткое слово для обозначения невыживших, — говорит Елена.

— Типа чего? — спрашиваю я.

— Давайте назовем их маглами [6], — предлагает Беатрис, и Спайк смеется.

— Почему бы и нет? — говорит Алекс. — В общем, внушение чего-то маглам, закладывание в их головы определенных мыслей, чтобы они делали то, чего от них хотим мы.

— Хорошо бы еще уметь определять, лжет магл или же говорит правду, и что он чувствует, — добавляю я.

— Я чуть-чуть это умею, но не уверена, что всегда получается, — признается Елена.

— Нужно смотреть на цвета, — замечает Беатрис.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Елена.

— Цвета вокруг людей.

— Она имеет в виду их ауры: в них есть что-то от цвета, что-то от звука, — говорю я. — Все люди разные, а это что-то вроде их собственного, уникального голоса. Это их Vox.

— Точно! — говорит Алекс, но Спайк и Елена все еще смотрят на меня; они не понимают, о чем я говорю. Зато Беатрис понимает, и Алекс тоже. Более того, когда я сказала, что у каждого есть свой собственный голос, зрачки у него расширились.

Я объясняю, как видеть ауру. Спайк схватывает на лету; Елена понимает только тогда, когда я устраиваю ей мысленную демонстрацию.

— Ауру можно использовать и для исцеления. Елена, у тебя ведь болит голова?

— Да, слишком долго сидела за компьютером в неподходящих очках. Откуда ты знаешь?