Читать книгу 📗 "Колония лжи - Терри Тери"

А еще они называют Алекса — который вообще-то Александр — Ксандером.

И Келли — то есть Дженна — знала его как Первого. Алекс — Ксандер — Первый. Один в трех лицах?

— Кем это вами? Можете уточнить? — спрашивает Кай.

— И это вам тоже надо спросить у Ксандера.

Мы с Каем переглядываемся. Я задаю еще несколько вопросов — в том же направлении, но в другом оформлении — и даже осторожно применяю ментальное убеждение, но безуспешно.

Расспрашиваю водителя, а сама думаю: не пытаюсь ли я избежать ответа на вопрос, заданный ранее Каем?

Расскажи мне все. Просьба вполне обоснованная в данных обстоятельствах. У меня самой вопросов накопилось множество, и я хочу получить на них ответы: где он был, что с ним случилось, как он нашел нас. И кто такая Фрейя? Они явно близки, это чувствуется.

Но все это слишком после того другого, что произошло в один этот сегодняшний день, уже переходящий в ночь.

Я вздыхаю, откидываюсь на спинку сиденья, устраиваюсь поудобнее и закрываю глаза. Чемберлен растянулся отчасти на моем колене, отчасти на сиденье, до самой дверцы, и его негромкое урчание напоминает мне, что и я тоже устала.

Кай?

Да?

Поговорить есть о чем, я знаю, но сейчас у меня просто нет на это сил. Давай просто побудем вместе, а? Ты и я.

Секундой позже его рука ложится на мое плечо. Он гладит меня по волосам, и мысли начинают прыгать, хотя память переполнена мучительными видениями и картинами, беспорядочно проносящимися перед внутренним взором, пока я не забываюсь беспокойным сном.

Просыпаюсь внезапно, будто что-то вырывает меня из сна. Дождь, гром — наверное, гроза и разбудила. Едем в темноте, другие машины следуют за нами и едва видны за пеленой дождя. Чемберлен, похоже, простил Аристотеля и дрыхнет на переднем пассажирском сиденье. А может, ему просто не хватило места сзади.

Сознание проясняется, и минувший день напоминает о себе болью разбуженных воспоминаний, жутких образов и пронзительных чувств.

Меня спас Спайк. А потом Келли… Дженна. Кто она? Теперь уже не спросишь — поздно. Обеих нет. Я даже не сознавала, как важна была для меня верная, твердая дружба Спайка; теперь вместо нее пустота и стягивающийся узел боли.

Рядом Кай. Он здесь, где и должен быть, где я так долго желала его видеть. Он здесь, а мне не верится.

Что реально, что нет?

Келли не Келли; она не приходилась Каю сестрой. Она была кем-то, кого звали Дженной, и, по ее словам, именно она распространяла болезнь.

А еще она сказала, что Алекс — мой отец — тот самый Первый доктор, заправлявший всем в подземной лаборатории на Шетлендах, виновник первой смерти Дженны, когда ее «вылечили» огнем.

Правда ли это? Я знаю, что мама и Кай никогда не верили ему. Знаю, что он недоговаривает порой, что-то скрывает. Но способен ли на такое человек, несколько раз спасавший меня и других?

Сердце ускоряет бег и разгоняет кровь, как только я осознаю еще одно последствие откровения Дженны: а где же настоящая Келли? Где сестра Кая? Если Дженна приняла личность Келли за свою, то должна была действительно знать ее. И тогда получается, что настоящая Келли тоже была жертвой экспериментов? Жертвой собственного отца?

На все эти вопросы ответа нет, но есть один вопрос, ответ на который, настоящий ответ, без лжи, можно получить прямо сейчас. Я наклоняюсь и осторожно целую Кая.

Он ворочается. Открывает глаза и смотрит на меня.

Нам нужно сказать друг другу очень многое, но есть только один способ сказать самое главное.

Я целую его снова и снова, надеясь, что Аристотель смотрит на дорогу и ему не до нас.

Здесь и сейчас есть только мы, Кай и я.

29

КАЙ

Многозначительное покашливание Аристотеля — и нас как будто пружиной отталкивает друг от друга.

— Скоро будем на месте, — говорит он.

Щеки у Шэй горят. Я смотрю на нее и не могу насмотреться: настоящая, живая, она здесь, рядом со мной. Ну разве не чудо! Я беру ее руку. После всего случившегося, после всего увиденного и навеки отпечатавшегося в сознании, при всем том, что еще нужно узнать, целовать ее и держать за руку — вот самые ценные, самые важные истины. Тем не менее есть кое-что, что я должен сказать прямо сейчас, пока не забыл.

Нам нужно поговорить.

Да, отвечает она и снова меня целует.

Я отвечаю и тут же мягко, но решительно ее отстраняю. Так не разговаривают.

Разговаривают. Она улыбается и смотрит на меня так, как будто в целом мире больше не на что смотреть.

Перестань. Просто послушай. Дело серьезное.

Хорошо.

Я очень сильно на тебя разозлился, когда ты ушла от нас на острове. Я поверил тебе, а ты усыпила меня, и когда я проснулся, тебя уже не было.

Но ты ведь понимаешь, почему я так сделала?

Ты думала, что поступаешь правильно. Но выжившие не переносят болезнь — здесь ты ошиблась.

Теперь я тоже это знаю, но тогда думала, что эпидемия распространяется из-за меня, что только я виновата в гибели сотен людей. Может быть, я была неправа, но тогда считала, что обязана сдаться властям. Что хорошего, если бы нас обоих не стало?

Не хочу спорить с тобой о том, что уже случилось. Но ты должна пообещать мне кое-что.

Что пообещать?

Что никогда больше меня не бросишь, не исчезнешь, как тогда, не попрощавшись, не обсудив. Если решишь, что надо уйти, скажи об этом прямо, в лицо, объясни почему. Между нами больше не должно быть секретов.

Ты прав. Извини. И, да, обещаю — больше никаких секретов. И никаких фокусов с исчезновением. По ее щекам катятся слезинки, и я хочу поцеловать ее, но как только наклоняюсь, она упирается руками мне в грудь.

Я тоже должна рассказать тебе кое-что.

Давай.

Я пыталась сделать это раньше, но после взрыва все смешалось, и ты, наверное, плохо меня слушал. Меня спасла не Келли. И погибла от бомбы не Келли. Та, кого мы знали как Келли, на самом деле с самого начала не была ею. Это была девушка по имени Дженна. Она присвоила личность Келли.

Я недоверчиво качаю головой. Невозможно. Она все знала. Обо мне, о доме. Знала то, что могла знать только Келли. Есть еще кое-что, о чем я не говорил тебе, но что может многое объяснить.

И что же это?

У нее еще в детстве были воображаемые друзья, а иногда она сама притворялась одним из них. Думаю, после всего случившегося у нее включился защитный механизм психологического приспособления, регрессия.

Шэй молчит, обдумывает сказанное мной, но потом качает головой. Я была близка с ней и уверена на все сто: она не Келли. И тоже должна сказать кое-что еще. Она была носителем возбудителя болезни.

Что? Ты серьезно?

Да. Я винила себя, но оказалось, что причина в ней. Она принесла болезнь и в Абердин, и на Шетленды. Я поняла это недавно, а потом она сама подтвердила это и призналась, что знала уже какое-то время.

Я смотрю на Шэй и не знаю, что сказать. Столько всего и сразу, что это трудно усвоить.

В это тяжело поверить.

Но машина уже начинает притормаживать, а значит, мы подъезжаем, и мне нужно сказать кое-что еще, с чем нельзя тянуть. Я откладываю все в сторону — потом разберемся.

Послушай, есть еще кое-что, о чем мне нужно тебе сказать. Извини.

За что?

Это касается нашего мысленного разговора. Знаешь, я долго сопротивлялся, но теперь понимаю, почему был против. Из-за Алекса.

Шэй смотрит на меня озадаченно. Из-за Алекса? Не понимаю. Что ты имеешь в виду?

По-моему, я рассказывал тебе, что он за человек и как манипулировал нами. Но раньше я не все понимал. Не понимал, например, почему он всегда так меня злит. А дело в том, что он поступал так же, как ты, делал то же, что и ты, но никогда не спрашивал разрешения. Просто залезал мне в голову и говорил, что нужно делать, а я в то время еще не умел ничего и был вынужден подчиняться. Я ненавидел Алекса.