Читать книгу 📗 "Странная погода - Хилл Джо"

Родж прислал ей эсэмэску с просьбой постараться приехать на работу за полчаса до открытия. Бекки отстучала, мол, сама страсть как хочу того же, но он не ответил.

В машине она мазнула губы бледной помадой, отчего рот ее будто покрылся легкой ледяной корочкой спермы. Она оправила кардиган, так чтобы была видна кружевная отделка ее черно-изумрудного бюстгальтера, и, подумав, залезла под юбку и стащила с себя трусики. Сунула их в бардачок рядом с подарком на день рождения, который лежал там с Рождества.

Торгцентр «Чудо-Водопады» был прохладен и тих в этот час, почти ни души, большинство магазинов закрыты, стальные решетки над широкими входными дверями опущены. У обувного «БИГ» ограждение было поднято, но те два пижона, у которых началась утренняя смена, дурака валяли, делая трехочковые броски в стоявшую посреди магазина мусорную корзину. Их радостные вскрики и визгливый скрип кроссовок разносились по всему проходу до самого центрального зала.

На всем пути до «Бриллиантов посвящения» Бекки никого больше не видела, если не считать Келлауэя, главного копа торгцентра… хотя, само собой, копом он вовсе и не был. Родж рассказал, что настоящим копам он стал не нужен, что он натворил каких-то мерзостей в Абу-Грейб [44] в Ираке и был выгнан из армии с позором. Родж говорил, как Келлауэй ходил по пятам за черными подростками по всему торгцентру, помахивая фонариком в фут длиной, будто только и доискивался повода расколоть кому-нибудь башку. Бекки с Келлауэем оба шли в одну сторону, но она отстала на несколько шагов, дав ему возможность проследовать дальше и подняться по центральной лестнице. У него были странно бесцветные глаза, оставлявшие неприятное впечатление слепоты. Оттенок его глаз напоминал студеную воду поверх очень бледного камня.

«Бриллианты посвящения» находились сразу возле лестницы, прозрачные двери магазина были полуоткрыты. Свернув вбок, она проскользнула в них.

Зал с витринами для нее всегда был напоен ароматом денег, как салон нового авто. Драгоценности еще не были выставлены, а по-прежнему оставались взаперти в ящиках.

Дверь в контору, когда закрывалась, сливалась с панелями стен под вишневое дерево, но сейчас она была приоткрыта в пространство, залитое светом дневных ламп.

Бекки толчком раскрыла дверь до конца. Родж сидел за столом в желтой рубашке и коричневом трикотажном галстуке. Он курил, что удивило ее. Никогда не видела его курящим поутру. Большое окно в дальней стене конторы было распахнуто настежь, видимо, чтобы выветривался запах сигареты, и это, признаться, было потешно. Он больше дыма напускал, чем проветривал: дымка от пожара в заповеднике Окала затягивала воздух тонкой пеленой. Он отстукал что-то на своем серебристом айфоне, кликнул на клавишу и, повернувшись на своем кожаном кресле, взглянул на нее. Щелчком отправил сигарету в открытое окно, не глядя, куда та полетела. Движения его были порывистыми, резкими, до того ему не свойственными, что она занервничала.

– Привет, Бобка, – сказал он.

– Что стряслось? – спросила она. То, что он назвал ее Бобкой, еще больше расстроило ее. Так он звал ее вплоть до того, как они стали любовниками. Он и некоторых других работавших у него девушек тоже звал Бобками, типа признак отеческой ласки.

Он сжал переносицу пальцами:

– Значит, так, кто-то из подружек моей жены посоветовал ей взглянуть на то, что ты выкладываешь у себя в Инстаграме.

У нее сильно подвело живот, но это никак не отразилось на ее лице.

– Да ну? И что? Там нет фото, где мы вместе.

– Там есть твое фото на моей яхте.

– Откуда кому знать, что это твоя яхта? – Бекки сощурилась, стараясь вспомнить, что было на том снимке. Обычное селфи: она лыбится себе в телефон, держа в одной руке яблочный мартини, напиток, подходивший к топу ее бикини цвета зеленого лайма. В подписи говорилось что-то типа: пока не доберемся до юга Франции, единственное место позагорать нагишом – это на яхте добряка, который все мои селфи лайкает. Ржачка. – Могла быть чья угодно яхта.

– Думаешь, моя жена не узнает мою яхту, когда увидит ее?

– Ну так… скажи ей, что я попросила попользоваться яхтой. Скажи ей, что я со своим дружком была. – Она уперлась руками в край стола, сжав руками груди так, что они сошлись вместе, и наклонилась поцеловать его. – Врать тебе не придется, – выдохнула она.

Он вместе с креслом откатил от нее так, что было не дотянуться.

– Я ей уже другую историю поведал.

Бекки выпрямилась, обхватила себя руками.

– Что ж ты ей поведал?

– Что ты без моего спроса стянула ключи с моего стола. Что, должно быть, отправилась поразвлечься. Жена спросила, не намерен ли я тебя уволить. Я сказал, что ко времени открытия духу твоего в магазине не будет. – Родж подтолкнул к ней через стол маленькую картонную коробочку. – Пока он не притронулся к ней, Бекки и не замечала ее. – У меня в машине кое-какое твое барахло. И у тебя в комнатушке есть кое-что из моих вещей. Вот, по-моему, и все.

– Что сказать? Дерьмово. Полагаю, придется нам поосторожней быть. Дерьмово, впрочем, и что тебе приходится меня в шею с работы гнать. У меня были свои планы на несколько следующих зарплат. А еще дерьмово, что ты по первому же побуждению врал своей жене так, что ославил меня какой-то мерзкой воровкой.

– Бобка, – вскинул он взгляд. – Я ни о единой минуте не жалею. Ни единой. Но пожалею, если протянется еще одна минута.

Так. Вот оно.

Он еще раз слегка подтолкнул коробочку:

– Тут еще кое-что для тебя. Знак моих чувств.

Бекки распечатала картонку, достала маленький черный бархатный футляр. В нем оказался серебряный браслет, сделанный в виде нотных линеек с музыкальной фразой и выложенным фальшивыми бриллиантами скрипичным ключом. Дешевка, которую они никак сбыть не могли.

– Ты была музыкой моих дней, крошка. – И это тоже прозвучало дешевкой. Подошло бы для карточки с соболезнованием.

Бекки швырнула черный бархатный футляр на стол.

– Мне это дерьмо не нужно. Ты соображаешь, что ты делаешь?

– Ты знаешь, что я делаю. Не надо усугублять. И без того тошно.

– Как ты можешь выбрать ее, а не меня? – Бекки стало трудно дышать. В конторе стоял горьковатый запах лагерного костерка, смрада пожарища Окала, свежего воздуха взять было неоткуда. – Ты ж ее ненавидишь. Ты говорил мне, что голоса ее не выносишь. Ты целый день тратишь, чтобы сообразить, как избавиться от того, чтоб с ней время проводить. И потом. Что тебе терять? Ты говорил мне, что у тебя брачконтракт. – Ей казалось, что она ведет взрослый разговор и выражается по-взрослому: «брачконтракт».

– Есть у меня, есть добрачное соглашение. Ее добрачное соглашение. Бекки… эти магазины, они все ее. Если она уйдет, на мне и рубашки не останется. Думал, ты это понимаешь. – Он взглянул на часы. – Она должна позвонить через десять минут, узнать, как все прошло. Плюс мне надо открываться. Но лучше пройтись по главным правилам. Не ищи встреч со мной. К магазину близко не подходи. Чек с последней зарплатой я тебе пришлю. Никаких эсэмэсок.

У нее еще больше сдавило горло. В голосе его звучала грубая, почти отчужденная расторопность. Как будто он обсуждал внутренний распорядок в магазине с новой работницей.

– Чушь это все, – бросила она. – Это так, по-твоему, все заканчивают? Ты, блин, умом тронулся, если думаешь, что меня можно просто так отбросить, как использованный гондон.

– Эй, полегче.

– Что-то, куда ты слил, и больше смотреть на это не желаешь.

– Не надо. Бобка…

– Кончай меня так называть!

– Бекки. – Он сплел пальцы и устало опустил взгляд в ковшик из ладоней. – Все кончается. Дорожи славными временами.

– И выметайся к едрене фене. С моим говенным браслетом за полцены.

– Умерь голос! – рявкнул он. – Кто знает, кто рядом шастает? Анна Меламед из «Для ванны и для тела» с моей женой приятельницы. Лично я думаю, что Анна и подсказала ей заглянуть в твой Инстаграм. Видела, должно быть, нас вместе уезжающими на «Ламборджини», или еще что. Кто знает, что Анна наболтала моей жене?