Читать книгу 📗 "Мятежник (СИ) - Марли Вита"

Под всеобщие смешки и хохот представление началось.

Вольмондцы, искусные иллюзионисты, оказались ещё и талантливыми лицедеями. Пьеса была комедией, но юмор у неё — вольмондский. Женой оказался огромный мускулистый воинственный дроу, а мужа и любовника играли худые и жилистые.

Зрители хохотали до слез, давясь сбитнем и отбивая ритм по коленям. Сюжет был для меня нетривиален. Муж и любовник, осознав бессмысленность соперничества, объединились, сдружились и прогнали жену-злодейку прочь из дома. Грубые шутки, гиперболизированные жесты, нарочито нелепые позы — все работало на создание комического эффекта. Угрюмый Оассис кривил губы в подобии улыбки, Юан смеялся, даже Леон, закутанный в войлок, улыбался слабо, но счастливо.

Захваченная сюжетом, не заметила Эолиса, опустившегося рядом и сунувшего мне под нос тарелку с угощением.

— Что скажешь? Злодейка получила по заслугам? — мурлыкнул он мне на ухо.

— А не слишком ли жестоко наказана изменница? — стрельнув глазами, медленно отрезала кусок мяса и отправила в рот. — Ммм… Вкусно.

Актеры, утирая пот со лба, кланялись, принимая овации. Толпа ликовала, подбадривая криками и свистом. Костёр потрескивал, разбрасывая искры, а запах жареного мяса смешивался с острым ароматом специй.

После шедевра театральной самодеятельности следом зазвучали барабаны. Илай напрягся, побледнел. Стрельнул глазами в отца, а затем перевёл взгляд на меня, ища поддержки.

— Ты готов? — шепнула я ему.

— Нет, — так же шёпотом ответил Илай, поднимаясь со своего места.

Ритм барабанов, сперва медленный и робкий, постепенно нарастал, превращаясь в пульсирующую волну. К ним присоединились флейты, музыкальные раковины и трещотки. Музыка обволакивала, проникала под кожу, ткала мелодию, как узор и украшала ночь. Дроу начали подниматься с мест, образуя круг вокруг костра. Движения их были плавными и грациозными. Они двигались текуче, как змеи, скользящие по песку.

И их шиими.

О, высшие силы, как искусно они владели шиими! Как красиво сочетали чувственные вольмонские тряски с возвышенной ливенорской хореографией.

Бесспорно Илай был лучшим.

Самый гибкий, самый пластичный, самый артистичный, самый талантливый. Он выделялся среди своих собратьев и это отчего-то не нравилось его отцу. Эолис потемнел, нахмурился. Много боли плескалось в его глазах, когда он видел успехи собственного сына.

Танец разгорался, пламя костра отражалось в глазах выступающих, добавляя им демонического блеска. Ритм барабанов ускорялся и эльфы, танцуя, впадали в транс. Илай кружился в бешеном вихре, руки его описывали сложные фигуры, тело изгибалось и вибрировало. Он был само совершенство, воплощение грации и силы. В его исполнении читалась страсть, тоска по свободе и надежда на лучшее будущее.

На миг наши взгляды встретились, я прочитала мольбу на его лице, словно он спрашивал: «Видела ли ты, как я стараюсь? Достоин ли я?» и я едва заметно кивнула, силясь поддержать его.

Кульминация была достигнута, музыка резко умолкла и каждый участник замер в своей позиции. Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием брёвен.

— Слабовато, — разрезав всеобщее молчание, заключил командир. — Нужно лучше.

Я знала, что он солгал. Понимала, что недоволен успехом и недоумевала почему. Возникшую неловкость тут же разбавил лицедей, игравший роль, Аурелия. Рассказал весёлый анекдот.

Праздник продолжался.

Глава 35

Недовольство Эолиса кольнуло. В свой танец Илай вложил душу, отдал всего себя.

— Слабовато? — спросила я шёпотом — Разве?

Командир сделал вид, что не расслышал. Нарочно не ответил на мой вопрос. Потянулся к глиняной кружке и заинтересованно — даже слишком! — принялся внимать анекдотам «Аурелия».

Мне в одночасье стало холодно и неуютно, словно на мои плечи легла старая ноша.

Молчание.

Как же ненавистно было молчание. Отвратительное неведение, невозможность задать вопросы, неспособность пробиться через ледяную стену, когда по ту сторону кордона — великое общее дело.

Опасаясь моих расспросов (или просто так командиру было положено), Эолис встал, принял чарку от товарища, разливавшего сбитень, и подняв её, торжественно произнёс:

— За свободный Вольмонд!

— За свободный Вольмонд! — хор товарищей эхом прокатился по подземелью.

Моя кружка тоже взметнулась вверх, присоединившись к общему тосту. В этот миг дроу были едины, как братья, я же оставалась не у дел. Это всё равно, что слышать шутки, над которыми все смеялись, но не понимать их смысла.

Притихшее ненадолго чувство одиночества возобновило беседу со мной. Воспоминания о родной стране утянули меня в свой омут. К родительскому дому, пышному саду, качелям у вяза и нежной яблоне. К круглому окну моей спальни, на котором зимой ледяные вихры отпечатывали свой уникальный узор. К камину и белой софе, где я любила проводить время с книгой. К фонтану со скульптурой белого лебедя.

Покинув отчий дом, я так и не нашла своего пристанища.

Дом мужа был чужим и строгим, поместье Вольмонда тоскливым, а подземелье… Оно даже мятежникам не стало домом. Лагерем! Они стояли лагерем, готовили переворот и больше всего на свете мечтали вернуться домой.

— Впервые увидев чернила, я не знал что это, — доносились задушевные разговоры у костра. — Решил, что сурьма и принёс Айгону на задание. Видели бы вы его лицо! Он же чуть не убил меня.

Залившись громким хохотом, дроу похлопывали рассказчика по плечу, делясь своими историями. Байки лились одна за другой, подпитывая костёр веселья. Эолис делил смех вместе с ними. Делал вид, что мы чужие, но временами поглядывал в мою сторону и ободрительно кивал.

Или мой вид стал совсем кислым или тоска слишком явственно отпечаталась на моём лице, но через мгновение я почувствовала тёплую ладонь на своём плече.

— Грустишь? — любимый опустился рядом.

— Тоскую, — заглянув в фиалковые глаза, призналась я.

— Хочешь домой? — вопрос был двояким, но я сделала вид, что речь шла о нашем подземном жилище.

— Нет, я обещала песню.

— Ты не обязана выступать, если не желаешь, — голос эльфа понизился до томного шёпота. — Не беспокойся, моя Гвилисс, я и так исполню любую твою прихоть.

Я улыбнулась уголком губ, чувствуя, как тепло его ладони согревает меня. Но, вопреки игривым ноткам, тон мой сделался серьёзным.

— Больше всего на свете я ненавижу молчание, — призналась, глядя в фиалковый омут. — Терпеть не могу оставаться в неведении. Помогая твоему сыну, была уверена, что он безупречен, но услышала твоё недовольство. Почему?

Глаза опустились, руки сцепились в замок. В свете костра профиль командира казался идеальным. Прямой нос, острый подбородок, губы по-мужски чувственные и густые ресницы неприлично большой длины.

— Тебе известно наше любимое изречение? Мы любим повторять: чего не знаешь — не расскажешь на допросе.

— Не самое гуманное правило, — пробормотала я, не отводя взгляда.

— Война не бывает гуманной, моя Гвилисс. И я прошу тебя не сердиться. Мои действия лишены злого умысла и если Полнолунию будет угодно, однажды ты узнаешь ответы.

Эолис устремил взор в пляшущие языки пламени. Тишина вновь воцарилась между нами, любимый был на грани откровения, и я терпеливо ждала, стараясь не спугнуть хрупкий миг доверия.

— Илай молод и горяч, — наконец произнёс дроу, не поворачивая головы. — Он искренен в своем желании помочь, но порой его рвение затмевает разум. Слишком доверчив, слишком открыт. В нашем деле это опасная черта.

— Но он талантлив, — возразила я, не желая мириться с критикой. — Его танец был великолепен.

— Истина! Илай талантлив, а ещё горяч и импульсивен. Это ужасная смесь. Отвратительная. Клянусь Полнолунием, лучше бы он был ленив и безволен.

О, высшие силы, так вот в чём дело! Отец переживал за сына.

Незаметно под щитом я накрыла руку эльфа своей. Он сжал мои пальцы в ответ, но взгляд оставался прикован к огню. В его прекрасных глазах плясали отблески пламени, и я видела в них отражение родительской тревоги.