Читать книгу 📗 "Горячие руки для Ледяного принца (СИ) - Морозова Рита"

Он не стал атаковать Кайлена. Он резко развернулся и швырнул свой пылающий меч. Не в Кайлена. Не в меня. В главные ворота замка Эйриденхолд!

Меч, все еще несущий в себе сконцентрированную силу магов Торвика и его собственную ярость, полетел, как метеор. Зеленое и золотое сияние слилось в ослепительный шар разрушения. Он был направлен не на саму решетку (герсу), а на массивные каменные опоры, державшие ее, уже поврежденные предыдущими ударами таранов.

— НЕТ! — крик Кайлена был полон не ярости, а ужаса. Не за себя. За тех, кто был за воротами. За остатки гарнизона. За своего отца, возможно. Он инстинктивно рванулся вперед, чтобы остановить летящую смерть, но его движение было сковано — он держал меня. Остановить меч магией на таком расстоянии, с такой скоростью? Он не успевал!

И тут случилось невозможное.

Холодное сияние, окутывавшее меня, пульсировало. Не от его воли. От чего-то внутри меня. От той последней искорки золота, что он законсервировал. Она слабо вспыхнула в ответ на его ужас, на летящую угрозу его дому. И этого было достаточно.

Кайлен почувствовал импульс. Не мысль. Чистый инстинкт, усиленный нашей связью, его новой силой и… моей последней волей, пойманной в ледяной ловушке его магии. Он не стал бросаться вперед. Он взмахнул рукой — той, что была свободна. Не к воротам. Вверх.

Над летящим мечом, в самой высокой точке его траектории, разверзлось небо. Вернее, появилось нечто. Крошечная, но невероятно плотная черная точка. Точка абсолютного холода. Вакуума. Она просуществовала долю секунды. Но этого хватило. Летящий с чудовищной скоростью меч, несущий энергию разрушения, всосался в эту точку. Не исчез. Схлопнулся. Как бумажный кораблик в кулаке гиганта. Зеленое и золотое сияние не взорвалось. Оно погасло. С хрустом лопнувшего стеклянного шара. Остатки меча — теперь просто куски темного, ничем не примечательного металла — с глухим стуком упали на камни далеко в стороне от ворот, никому не причинив вреда.

Тишина. Еще более гнетущая, чем после его пробуждения. Южане, королевские защитники на стенах, сам Торвик — все замерли в немом шоке. Что это было? Как это возможно?

Кайлен стоял, тяжело дыша. Держа меня на руках. Его лицо было бледным от напряжения. Этот трюк, этот мгновенный, точечный контроль над пространством и температурой на таком расстоянии, стоил ему сил. Но в его глазах горело не истощение. Горело изумление. Изумление от того, что он только что сделал. От возможностей, что открылись. И от крошечного ответного импульса из моей законсервированной жизни.

Он посмотрел на Торвика. На этого человека, который принес столько боли, который чуть не убил его дом и уничтожил меня. В его ледяных глазах не было ненависти. Был приговор. Холодный. Неизбежный. Как смена времен года.

— Твоя очередь, — просто сказал Кайлен. И сделал шаг вперед.

19 глава

Боль вернулась первой. Не та острая, рвущая все внутри боль от ударов или падения. Нет. Это была тупая, глухая, всепроникающая тяжесть. Как будто из меня вычерпали все до последней капли тепла, всю энергию, оставив лишь ледяную пустоту, усыпанную осколками. Каждое сломанное ребро напоминало о себе тупым нарывом при малейшей попытке вдохнуть глубже. Голова гудела, словно в нее вбили гвоздь — эхо того удара, что оглушил меня тогда, наверху. Руки и ноги были ватными, чужими, мышцы дрожали мелкой дрожью, как у новорожденного теленка.

Я открыла глаза. Не сразу. Веки казались свинцовыми, слипшимися. Свет, пробивавшийся сквозь них, резал, как лезвие. Я моргнула, зажмурилась, потом снова осторожно приоткрыла.

Это был не лазарет. И не ледяные покои Кайлена. Комната. Незнакомая, но… теплая. Не в смысле жара от печи, хотя здесь действительно не было пронизывающего холода. Теплая атмосферой . Высокие потолки с деревянными балками цвета теплого меда. Стены, обитые кремовой тканью, расшитой нежными вьюнками по краям. Огромное окно, залитое утренним светом, с тяжелыми бархатными занавесями спело-сливового оттенка, сейчас отдернутыми. Солнечный луч, пойманный хрустальной подвеской люстры, рассыпал по стенам радужные зайчики. Воздух пах… весной? Нет, не совсем. Скорее, оттепелью. Свежестью, влажной землей и чем-то сладковатым, неуловимым — может, почками где-то лопающимися.

Я лежала в огромной кровати с резными столбиками, утопая в мягкости перин и подушек, укрытая легким, но невероятно теплым стеганым одеялом. И тогда я увидела его.

Кайлен. Сидел на стуле рядом, склонив голову на спинку. Спал. Поза была неудобной, вымученной. Темные круги под глазами говорили красноречивее слов — бессонные ночи. Но что поразило меня больше всего — он выглядел… живым . По-настоящему. Цвет вернулся к его щекам, не болезненный румянец, а здоровый, теплый оттенок слоновой кости. Его губы, всегда такие тонкие и синеватые, теперь были естественного, чуть розоватого цвета. Он дышал ровно, глубоко, без той прерывистой хрипоты, что выдавала вечную внутреннюю борьбу. Его рука лежала поверх одеяла, рядом с моей. И она была… теплой . Просто теплой. Не обжигающе горячей, не ледяной. Нормальной, человеческой теплоты.

Воспоминания нахлынули лавиной, сбивая дыхание. Падение. Его рев, разрывающий небо. Ледяной Колосс, сходящий с обломков. Моя жертва — золотой взрыв, вырывающий из меня все. Его руки, несущие мое беспомощное тело. Торвик… застывший в последней атаке, памятник собственной ярости. И потом… долгая, беззвучная темнота.

Я попыталась пошевелить рукой, коснуться его, но слабость была абсолютной. Лишь слабый, хриплый стон вырвался из моего пересохшего горла.

Звук сработал как щелчок. Его глаза — те самые серебристо-серые — распахнулись мгновенно. В них не было ни льда, ни пустоты, ни ярости Повелителя. Была мгновенная настороженность, сменившаяся таким глубоким, всепоглощающим облегчением, что на глазах выступили слезы. Он наклонился вперед, его теплая рука осторожно сжала мою холодную ладонь.

— Ты… проснулась, — его голос был хриплым от сна или от сдавленных эмоций. Он звучал по-новому. Глубже, увереннее. Без прежней хрипоты. — Алиса… Аннализа… Доброе утро. Хотя уже скорее день. Утро было пару часов назад.

Он пытался шутить. Но голос дрожал. Он поднес мою руку к своим губам, осторожно коснулся костяшек пальцев. Его дыхание было теплым. Не ледяным инеем. Просто теплым. Человеческим .

— К…ай…лен… — мой собственный голос был шепотом, скрипом несмазанных петель. Горло горело. — Жив… Ты… жив…

— Благодаря тебе , — он ответил быстро, крепче сжимая мою руку. Его взгляд скользил по моему лицу, будто проверяя каждую черточку, убеждаясь, что я здесь, реальна. — Ты… ты чудо. Ты вернулась. Лекари… они не верили. Говорили, ты не проснешься. Или не выживешь, если… — Он замолчал, с трудом сглатывая ком в горле. — Как ты? Больно? Говорить тяжело?

— Пить… — прошептала я, и это было похоже на скрежет камней.

Он кивнул, мгновенно вскочил. Движения — плавные, уверенные, без прежней скованности. Подошел к столу с кувшином и чашей, налил. Вернулся, осторожно приподнял мою голову одной рукой (как же это больно!), а другой поднес чашу к губам. Вода была прохладной, чистейшей. Я сделала глоток — райское облегчение для пересохшего горла.

— Медленнее, — он мягко остановил меня после нескольких глотков. — Твой желудок… он пуст слишком долго. Не торопись.

Он снова устроил меня на подушках, его движения были бережными, но уверенными. Не как у слуги. Как у человека, знающего, что делает. Научившегося.

— Где… мы? — спросила я, голос чуть окреп, но все еще слаб.

— В моих… в наших покоях, — он поправился, и легкий румянец тронул его скулы. — Вернее, в том, что от них уцелело. Северное крыло… сильно пострадало. Эти комнаты — чудом остались целы. Я приказал… сделать их теплее. И безопаснее.

Я огляделась внимательнее. Окно — новое, крепкое, с толстыми стеклами. На полу — глубокий, мягкий ковер. В углу — камин, в котором весело потрескивали дрова, отбрасывая теплые блики. И повсюду… цветы. Скромные, зимние — розовые и белые цикламены, ярко-красные каланхоэ в горшках на подоконнике, на столе, на каминной полке. Жизнь, упрямо пробивающаяся сквозь память о зиме.