Читать книгу 📗 "Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн"

В горле образуется комок, и я прокашливаюсь.

– Олимп милосердный, – шепчу я.

Аид пытается высвободить руку.

– Это не важно, Лайра.

– Для меня – еще как важно.

Он принял наказание за меня. Никто и никогда ничего подобного не делал ради меня. Быстро моргая, я мягко провожу пальцем по гладким шрамам.

Аид низко рычит, и я гляжу в глаза, которые превратились из тяжелых грозовых туч в вихри серебра.

– Почему? – спрашивает он.

Я не могу отвести взгляд:

– Что значит «почему»?

– Я втянул тебя в Тигель. Почему ты утруждаешь себя слезами по мне?

У меня нет ответа на этот вопрос. Психологи наверняка бы навесили на меня какой-нибудь ярлык. Какой-нибудь синдром. Ненавижу такие ярлыки: они упаковывают меня в чистенькие и уютненькие коробочки. Жизнь, эмоции, человечность – все это совсем не чистенькое и не уютненькое. Мы, все мы, просто стараемся, как можем, и пусть идет на хрен тот, кто говорит иначе.

Я просто до сих пор не понимала, что боги тоже могут пойти.

– Я могу спросить то же самое. Чего ты паришься? На самом деле… – Я качаю головой. – Почему ты в принципе способен париться? Ты ведь не должен чувствовать ко мне ничегошеньки.

Его челюсть настолько твердеет, что я удивлена, как у него не трескаются зубы.

Телевизор нарушает тишину, повисшую между нами:

– Я стою рядом с Брэдом и Джессикой Керес, родителями Лайры Керес.

Я резко перевожу взгляд на экран; сердце бьется в ушах так громко, что я не уверена, смогу ли услышать хоть слово от них.

Молодой репортер сует микрофон в лица двух человек, которых я никогда в жизни не видела.

По крайней мере… я так не думаю.

– Ваши мысли о том, что вашу дочь выбрал для Тигля Аид? – спрашивает он их.

Я прищуриваюсь, пытаясь совместить лица из телевизора с воспоминаниями. С хоть какими-нибудь воспоминаниями.

– Мы так волнуемся за нашу маленькую Лайру, – говорит мужчина.

Я сажусь в кровати, выпрямляюсь и крепче хватаюсь за Аида.

Мужчина обнимает женщину за талию. Улыбка женщины кажется деревянной.

– Какого?..

Мужчина по возрасту как раз годится мне в отцы. Высокий, широкий в плечах и в талии, и у него такие же черные волосы, как у меня… наверное. Но карие глаза. И форма лица отличается от моей. Он улыбается прямо в камеру. Я не помню лица моего папы, но и сияющих улыбок я тоже не помню.

Женщина миниатюрная, примерно как Майке. Каштановые волосы седеют у корней, но у нее зеленые глаза. Как у меня? Там есть золото в центре? Она стоит слишком далеко от камеры, чтобы рассмотреть.

Я вообще узнаю ее? Ну да, лица моих родных размылись у меня в памяти, спустя столько-то лет. Мне было всего три года, когда они сдали меня на милость Феликсу. Мои воспоминания о них включают поедание кучи сэндвичей с арахисовой пастой и смутные образы того, как мама мне пела. Но в целом у меня просто есть абстрактное знание о том, что некогда у меня были родители.

– Они никогда не называли меня Лайра, – говорю я. Скорее себе, чем Аиду.

«Лайра» не было моим именем до присоединения к Ордену. Я не помню, как меня звали, но точно не так.

– Насколько нам известно, Лайра отрабатывает долг вашей семьи в составе Ордена воров, – говорит ведущий новостей. – Также говорят, что Орден получает угрозы. Похоже, многие не хотят, чтобы Аид стал царем богов. Что вы об этом думаете?

Я посылаю Аиду хмурый взгляд:

– Это правда?

– Ты удивлена?

Нет. Не особо.

Я пропустила ответ родителей, но слышу следующий вопрос, когда поворачиваюсь обратно к телевизору:

– Лайра добровольно вызвалась выплатить ваши долги? Судя по тому немногому, что мы смогли узнать о ее прошлом, она не похожа на человека, который поступил бы так.

Мой взгляд становится злым. Мир думает, что знает меня, да?

Человек, который якобы должен быть моим отцом, позволяет выражению лица смениться с надлежаще-грустного на полное раскаяния, и я сжимаю кулаки, поскольку нисколечко на это не ведусь.

– Она попросила нас отпустить ее, – говорит он.

Когда мне было три годика, мать вашу?

– Она всегда была такой храброй и бескорыстной. Разумеется, нам не позволено связываться с ней. Таковы правила Ордена. – Он вытирает глаза. – Они не хотят, чтобы внешние воздействия отвлекали заложников от работы.

– Хрень полнейшая, – еле слышно бормочу я.

Этот мужик изрыгает столько лжи, что я не успеваю считать.

– Но Орден держал с нами связь в течение этих лет, – продолжает он, – и мы знаем, что наш долг почти выплачен и скоро наша Лайра сможет вернуться к нам.

– Назови меня Лайрой еще раз, ублюдок.

Хорошо, что он на той стороне экрана, а то не знаю, что бы я сделала.

На заднем плане что-то звякает – один из медицинских инструментов, прикрепленных ко мне. Но я не обращаю на это внимания.

– Сколько ей было лет, когда она ушла в Орден? – звучит следующий вопрос.

– Лайра, тебе надо успокоиться. – Аид касается моего лица свободной ладонью, но его голос словно звучит с другой стороны длинного тоннеля. Все, что я могу слышать и видеть, – мои якобы родители.

Моя мать открывает рот, но отец сжимает ее талию, и она снова его закрывает.

– Мы подписали бумаги, которые не дают нам право на разглашение, – говорит он, – но она была достаточно взрослой, чтобы самой принять решение.

– Лжец! – Мой топор как-то оказывается у меня в руках, и я швыряю его в телевизор. Он попадает точно в цель и застревает в центре. Экран расщепляется под лезвием, и картинка исчезает.

Аид сидит на кровати рядом со мной, я вижу только его лицо. Серые глаза потемнели… от чего?

От гнева?

На меня? Пусть бы выместил его на этих двоих…

Подушечкой большого пальца Аид стирает слезы – я даже не осознавала, что они текут из моих глупых, предательских глаз. Эти люди не стоят того, чтобы плакать из-за них. Точка. Конец предложения.

После того, что я сейчас видела, я вообще не уверена, что у них был какой-то долг. Одежда на них, общий сытый вид, айфон последнего поколения в руке отца – не похоже, чтобы они от чего-то страдали.

Аид зовет меня по имени.

В уши врезается писк аппарата, звучит в ритм быстрого биения моего сердца. Я смотрю на Аида, но, по сути, не вижу и не слышу его. Я постоянно проигрываю эти несколько вопросов и ответов в мыслях, снова и снова. Слегка качаю головой, как будто с движением придет отрицание всего этого. Если ничего не выпустить, оно начнет разрастаться и гноиться. Кажется, я это знаю.

Я провожу рукой по глазам.

– Хочешь, я покараю их для тебя? – спрашивает Аид.

Это привлекает мое внимание. Наши взгляды встречаются, и я несколько раз моргаю.

– А ты можешь?

Взгляд, который он дарит мне, полон не увещевания, но терпения и… тепла. И я кривлю губы, одновременно качая головой:

– Нет. Не надо их карать.

Я вполне уверена, что он знал: я так и отвечу. Я снова провожу рукой по глазам. Почему из меня течет, как из жалкого серого облака, которое не может перестать дождить?

– Они отправили меня в Орден, когда мне было три. – Мои слова звучат тихо.

Я отвожу глаза от Аида. В его взгляде слишком много понимания. От такого участия мне только сильнее хочется плакать.

– Эти люди не стоят моих слез. Конечно, не стоят.

И опять же, я не понимаю, что озвучиваю свои мысли вслух, пока он не отвечает:

– Нет, не стоят.

Я перебираю тонкое одеяло, которым укрыты мои ноги.

– Орден не сказал бы им, что я близка к выплате долга, потому что я выплатила его много лет назад. Мне просто было больше некуда идти. Никто об этом не знает. – Я бросаю на Аида быстрый взгляд. – Кроме тебя. Каждое слово из уст этого мужчины было ложью. Как я могла… – Я останавливаюсь и снова качаю головой.

– Как ты могла что? – спрашивает Аид.