Читать книгу 📗 "Любовники. Плоть - Фармер Филип Хосе"

При счете «восемь» Билл Яблоня поднялся на ноги. Толпа приветствовала его радостными воплями. Даже кейсилендеры устроили овацию, воздав должное мужеству врага. Вырвав шип из бока, Билл Яблоня взял бинт из рук маскотки и залепил рану. Бинт прилип – его псевдоплоть сразу выпустила массу нитей с присосками, закрепившими его на ране.

Он кивнул судье, что может продолжать.

– Мяч в игру!

Теперь настала очередь Билла подавать. За ним была одна попытка сбить питчера наземь. Если она удастся, он может идти к первой базе.

Он замахнулся и метнул мяч. Джон Кейси стоял в нарисованном для таких случаев узком квадрате. Выйти оттуда – позор, а Билл Яблоня сможет пройти весь путь ко второй базе.

Кейсилендер крепко уперся ногами, но согнул колени, готовясь отклонить тело в любую сторону.

Подача обернулась технической ошибкой, хотя мяч краем вертящегося шипа порезал ему правое бедро.

Джон Кейси подхватил мяч и замахнулся.

Дисийские болельщики молча молились, скрестив пальцы или гладя по волосам ближайших маскоток. Кейсилендеры охрипли от крика. Пант-Эльфы, ирокуазы, флоридцы и буффальцы орали оскорбления той команде, которую больше ненавидели.

Дисиец на третьей базе вышел на край, готовый бежать к дому, если представится подходящий случай. Кейси заметил его, но не сделал угрожающего движения.

Первый бросок он послал точно над пластиной, стараясь вызвать Билла Яблоню на длинный отбив вместо хитрости и, быть может, добиться назначения второго мяча. Четыре мяча, и Билл Яблоня может идти на первую.

Большой бэттер дисийской команды ударил по мячу, но, как это часто бывает, удар пришелся по шипу. Мяч взлетел над дорожкой от дома к первой базе и упал посередине между ними.

Билл Яблоня запустил битой в питчера (его право) и рванулся к первой базе. На полпути ему в голову влепили мяч. И тут же с ним на полной скорости столкнулся первый бейсмен, бросившийся на перехват мяча. Билл свалился, но подскочил как резиновый, пробежал несколько шагов, вновь свалился и проехал в сторону первой на животе.

Однако бейсмен, не поднимаясь с земли, подобрал мяч и, замахнувшись в сторону Билла Яблони, сразу же вскочил и бросил мяч в дом. Мяч чвакнул в массивную толстую перчатку кэтчера как раз перед тем, как человек на третьей базе скользнул на пластину.

Судья удалил дисийского игрока, и никто с этим не спорил. Но первый бейсмен подошел к судье и громко сообщил, что задел Билла, когда тот убегал. Так что Билл Яблоня тоже оказался выбит из игры.

Билл отрицал, что его задели.

Первый бейсмен брался доказать свою правоту. Он зацепил дисийца сбоку лодыжки шипом от мяча.

Судья заставил Билла Яблоню спустить леггинс.

– У тебя тут свежая рана, она кровоточит, – сказал он. – Ты выбит.

– Я не выбит! – заорал Билл, брызгая табачной жвачкой судье в лицо. – У меня кровоточат два пореза на бедре, а это было в прошлом иннинге! Этот поклонник бога-Отца – наглый лжец!

– А откуда ему знать, что надо глядеть на твою правую ногу, если это не он тебя зацепил? – заорал судья в ответ. – Судья тут я, и я говорю, что ты выбит! Вон с поля! ОУТ! – громко повторил он по-дисийски.

Дисийские болельщики приняли это решение в штыки. Они заулюлюкали, и над толпой понеслось бессмертное «Судью на мыло!».

Карел побледнел, но с места не сдвинулся. К несчастью, его храбрость и упорство сослужили ему скверную службу, поскольку толпа ворвалась на стадион и повесила его за шею на ближайшей перекладине. Потом распалившиеся болельщики набросились на команду кейсилендеров. Они могли бы погибнуть под бешеными ударами, но в дело вмешалась манхэттенская полиция, успокоившая особо активных ударами мечей плашмя. Они даже успели обрезать веревку, на которой повесили карела, раньше, чем тот задохнулся.

Тем временем кейсилендские болельщики бросились на выручку своей команде. До игроков они не добрались, но схлестнулись с дисийскими фанами.

Какое-то время Стэгг наблюдал за схваткой. Сначала он подумал было прыгнуть в гущу свалки, рассыпая налево и направо удары чудовищных кулаков – в нем закипела жажда крови. Он уже поднялся было, чтобы прыгнуть в бушевавшую под ним толпу, но тут на него обрушилась волна женщин, тоже возбужденных дракой, но несколько по-другому.

X

Последнюю ночь Черчилль спал плохо. У него перед глазами стояло экзальтированное лицо Робин, когда она сказала, что надеется понести ребенка от героя-Солнца.

В первую очередь он ругал себя самого: не сообразил, что она окажется среди сотни девственниц, дебютировавших в ночь торжеств. Она была слишком красива, а ее отец – слишком влиятелен, чтобы ее обошли жребием.

Он извинял себя тем, что слишком мало знает о дисийской культуре. Его собственное отношение ко всему происходящему находилось под влиянием моральных ценностей его времени. Он относился к Робин как к девушке начала двадцать первого столетия.

Он клял себя за то, что влюбился в нее. Это было достойно двадцатилетнего юнца, а не тридцатидвухлетнего – нет, восьмисоттридцатидвухлетнего! – мужчины. Человека, пролетевшего тысячи миллионов миль межзвездных пространств и сделавшего звезды своим владением. Влюбиться в восемнадцатилетнюю девчонку, знавшую лишь маленький кусочек Земли в течение крошечной доли времени!

Но Черчилль был практичен, а факт оставался фактом: он хотел получить в жены Робин Витроу – по крайней мере, пока не был огорошен ее вчерашним заявлением.

Какое-то время он ненавидел Питера Стэгга. Черчилль всегда слегка завидовал капитану – ведь тот был не только высок и красив, но и занимал должность, которую, как чувствовал Черчилль, он сам вполне был бы способен занять. Ему нравился Стэгг, и он уважал его, но, будучи честным с самим собой, знал, что завидует капитану.

Осознавать, что Стэгг, как обычно, одержал очередную победу, было почти невыносимо. Вечно этот Стэгг оказывался первым!

Невыносимым – почти.

Ночь тянулась, и Черчилль встал с постели, закурил сигару и, расхаживая туда-сюда, отважно вызвал самого себя на откровенность.

В том, что случилось, не было вины ни Стэгга, ни Робин. И Робин абсолютно не была влюблена в Стэгга. Бедный же чертяка Стэгг был приговорен к короткой, но бурной жизни.

Непосредственные же факты, с которыми Черчиллю предстояло иметь дело, были таковы: он хочет жениться на женщине, возможно, беременной от другого. Ни ей, ни ее отцу этого нельзя поставить в вину. Имело значение лишь то, хочет ли он жениться на Робин и вырастить ее ребенка как своего.

В конце концов, он лег в постель и заставил себя заснуть с помощью упражнений из йоги.

Примерно через час после рассвета он проснулся и вышел из своей комнаты. Слуга сообщил ему, что Витроу поехал в город в свою контору, а Робин с матерью отправились в храм. Через два часа или раньше женщины должны были вернуться.

Черчилль спросил о Сарванте, но тот еще не появлялся.

Он позавтракал в компании детишек. Они просили рассказать что-нибудь о путешествии к звездам. Черчилль вспомнил эпизод на Вольфе, когда команда, удирая от люпинов на плоту через болото, напоролась на воздушных осьминогов. Эти огромные твари парили в воздухе на надутых легким газом пузырях, а добычу хватали длинными висячими нитями. Эти нити били жертву током – убивали или парализовали, – а потом мощные когтистые щупальца разрывали ее на части.

Дети сидели молча с широко раскрытыми глазами и жадно внимали истории, как если бы видели перед собой полубога. К концу завтрака он заметно помрачнел, особенно когда вспомнил, что жизнь ему спас, обрубив щупальце мерзкого гада, не кто иной, как Стэгг.

Когда он поднялся из-за стола, дети стали просить его рассказать что-нибудь еще. Его отпустили только после обещания продолжить историю днем.

Он приказал слугам передать Сарванту, чтобы тот его подождал, а Робин – что идет разыскивать своих товарищей по экипажу. Слуги настояли, чтобы он взял экипаж и упряжку. Ему не хотелось быть обязанным Витроу еще больше, но вдруг да он воспримет отказ как оскорбление? Черчилль поехал по Коунч-авеню, направляясь к стадиону, где стояла «Терра».