Читать книгу 📗 "По рукам и ногам. Книга 1 - Шеол Анна"
Да? И часто после таких «свиданий» надо будет Ланкмиллеру обратно человеческий вид придавать?
Я убито вздохнула и присела на краешек кровати, опустив голову. Хотелось верить в лучшее. Хотя бы в то, что Феликс грёбаный идеалист и сам не понимает, о чём говорит. Не видит, что мучитель потащил меня с собой, только потому что я новенькая игрушка, ещё не успевшая не надоесть. Не понимает, что говорить с Ланкмиллером бесполезно, хотя бы потому, что тот прекрасно знает, что делает.
Я вдруг испугалась продолжать этот разговор, разочароваться в Феликсе ещё больше, вообще находиться с ним в одной комнате, и, тихо извинившись, сама не знаю, за что, я ушла искать своего мучителя, чтобы немного поправить последствия нашей весёлой ночки.
Кэри был найден и, несмотря на слабое скептическое недовольство, обработан тем, что я нашла в аптечке, а потом, когда я всё-таки выпросила у него пятнадцать минут в душе, отправился приводить себя в порядок и собираться в Викторию. Не то чтобы я очень хотела куда-то ехать с ним, но скитаться целый день по замкнутому пространству, изредка обмениваясь друг с другом пошлостями и гадостями, а то и вообще на цепи сидеть, было куда менее прельщающей альтернативой. Надо признать, я уже задыхаюсь.
Во дворе было жарко, почти как в доме, и остро пахло каким-то весенним растением, я так и не смогла вспомнить его названия, да и неудивительно. Всю сознательную жизнь прожив в бетонных блоках Шеля и центре, который совсем не блистал растительностью, как тут будешь разбираться в ней.
Дорога убаюкивала, и я отвернулась к окну, притворившись, что сплю. Это помогало избежать разговоров с мучителем, но никак не спасало от собственных мыслей. Вот и Феликс меня отшил, да ещё так ловко и так талантливо. И надеяться мне больше не на кого, разве только на саму себя. Как всегда.
– Кику, – послышалось настойчиво-нехорошее со стороны водительского сиденья.
В мучителе неприятнее всего то, что с ним очень быстро теряешь бдительность, а он в любой момент из вполне сносного мужика может превратиться в чёртово грёбаное чудовище. И сейчас мы, судя по его голосу, кажется, вступали в ту самую вторую фазу. Я ещё пару секунд усиленно притворялась спящей – не с тем, чтобы выиграть эту игру, она с самого начала была в одни ворота. Просто чтобы оттянуть момент.
– Кику, – ещё более настойчивое, всё-таки заставившее меня к нему повернуться. – О чём болтали?
Эта непринуждённость в его интонациях была настолько фальшивой, что я невольно подавилась ей, она проскочила в горло вместе с воздухом и выпотрошила изнутри. Он хотел, чтобы, когда я услышала этот его вопрос, меня сковало ледяной коркой, так больно и холодно, что захочется взвыть, запрокинув голову.
Это означало только одно: Ланкмиллер уже знал, о чём мы болтали. У меня на какие-то несколько секунд буквально остановилось сердце.
– Да так, о ерунде, – прикрыла глаза, обнимая себя руками. Подсознательно уже готовясь к тому, что меня ударят. Может, даже изобьют.
– Мм, вот оно что.
Мне бы, наверное, покаяться, даже кинуться ему в ноги, потому что каждая его следующая фраза намного страшнее предыдущей, а ведь он ещё даже не начал меня пытать.
– Мне вот интересно, родная, на какую жизнь ты вообще рассчитываешь на свободе? У тебя ведь ничего нет, ни жилья, ни денег, ни образования. Даже базового.
– Ну что поделать, не всем так везёт, как Ланкмиллерам.
– Я сейчас не членами с тобой меряюсь. Ответь на вопрос, что вообще ты собралась делать со своей свободой, к которой ты так стремишься? Пойдёшь драить полы в какой-нибудь вертеп вроде «Шоколада»? А кончишь тем, что будешь продавать себя за копейки, только чтобы было что купить на ужин?
Я вжалась в сиденье, оглушённая этим потоком вопросов, которые я никогда себе не задавала, и у меня даже не было сил, чтобы поднести руки к лицу, заткнуть уши, остановить эту чёртову грёбаную безысходность, которая заполняла собой воздух в салоне так, что он уже трескался.
Пусть он замолчит. Пожалуйста. Пусть не говорит больше ничего.
– Хватит. Перестань, – произнося это тихо, надломленным слабым голосом, я сдавалась ему, признавалась в своей беспомощности, просила пощады. – У меня нет ответов на твои вопросы. Я знаю, что ничего не умею делать хорошо. Я знаю, к чему ты ведёшь: что попасть к тебе – значит вытянуть лучший билет из возможных. Но я не хочу жить с тобой, быть в твоём гареме. Это всё равно что в тюрьме. Ты пугаешь меня и делаешь мне больно. И вряд ли в каком-то другом месте мне придётся получше, просто я думаю, гораздо легче терпеть боль, которую ты сам для себя выбрал, вот и всё.
– Расскажешь мне это ночью. Тебе бы взглянуть на себя со стороны. Когда ты стонешь подо мной, совсем не кажется, что такие вещи тебя беспокоят.
– Не знаю, мне кажется, тебе тоже стоит взглянуть на себя со стороны. Увидеть, какой ты мерзкий.
Он резко затормозил, и только ремень безопасности спас от того, чтобы приложиться виском о твёрдую поверхность от неожиданности. Ясно. Я его всё-таки довела.
– И что теперь? Убьёшь меня? Давай только быстро, всё равно перспективки, которые ты обрисовал, были так себе.
В груди рвалось больное, огромное чувство, вроде того, какое обычно бывает перед слезами.
И я совсем не могла дышать. Да будь ты проклят, трижды проклят, грёбаный Ланкмиллер. Он потянулся ко мне, я не успела ни съёжиться, ни отпрянуть, как моя рука оказалась в его ладони. Маленькая и дрожащая. Он держал её до тех пор, пока дрожь не унялась и синие нити вен не перестали столь явственно выделяться на мертвенно-бледной коже. Я даже вырвать её не пробовала, сидела, как оглушённая, и пыталась понять, как у человека, который только что наговорил мне столько всяких мерзостей, может быть такая по-человечески тёплая кожа.
После того, как он отстранился, мы ещё с минуту сидели совершенно молча, я только заламывала и царапала пальцы, глядя сквозь лобовое стекло куда-то совсем в никуда.
– Приехали, – в конце концов как ни в чём не бывало объявил Кэри, а я прикусила кончик языка, чтобы заставить себя его слушать спокойно, и будто бы это не пытка сейчас была. – В Виктории сейчас неспокойно. Ты же помнишь, что это больше не свободный регион? Не хочу вдаваться в подробности, только предупреждение сделаю. Кику, пожалуйста, во имя твоей безопасности, не отходи от меня, ладно?
Я механически кивнула, вылезая вслед за Ланкмиллером из машины. Сейчас-то, на таких трясущихся ногах, мне от него уж точно не сбежать…
Мы несколько минут шли вдоль тихой, пахнущей лесом улицы, прежде чем свернуть в парк. Открытое пространство пошло мне на пользу, охладило пыл, вернуло порядок мыслям. Полуденный зной разворачивался, плыл над дорогой ленивым сонным покрывалом и тонул в стрекотании цикад. Что-то сегодня они особенно разошлись.
Виктория была праздничная и лёгкая, гораздо наряднее Анжи. Кажется, на моей памяти о ней отзывались, как о курорте. Вдоль аллеи, словно декорации, тянулись всевозможные ларьки с уличной едой, наполняя воздух целым буйством из ароматов, которые напомнили мгновенно и очень явственно, что, в общем, позавтракать мне не дали.
Кэри наблюдал за мной искоса, ненавязчиво и скоро заметил всё, судя по лукавой улыбке. Крепче, чем нужно, стискивая мою руку, он задержался у одной палатки, а потом повернулся ко мне и вручил свёрток с купленным. Я булькнула «спасибо», вышедшее отчего-то очень смущённым, и развернула бумагу быстрее, чем следовало, от чего в уголке она порвалась.
В руках у меня оказался пышный квадратный кусочек хлеба, немного обжаренный и оттого хрустящий. С одной стороны он был покрыт зерном и семечками, с другой щедро смазан маслом, на которое нахлобучили плавленый сыр, зелень и поджаренный ломтик мяса, щедро политый соусом, посыпанный целым букетом пахучих приправ, от одного вида которых слюной начинаешь захлёбываться.
– Не обляпайся только, – предупредил Ланкмиллер.
– Я что, по-твоему, ребёнок?
Как только я это произнесла, огромная капля соуса приземлилась прямо на платье, расплываясь по ткани внушительным бежевым пятном. Мне молча протянули салфетку. Мы нашли уютную лавочку прямо у старинного фонаря. Отсюда можно было наблюдать, как сменяют друг друга уличные певцы на небольшой импровизированной сцене. Я переводила взгляд с них на свои плетёные сандалии, объятые мягким солнечным светом, и старалась вспомнить, было ли в моей прежней жизни что-нибудь подобное. Когда можно так вот просто сидеть на скамейке в парке, никуда не торопиться, есть что-то невероятно вкусное и всё равно ощущать себя так, будто ты всплыл кверху со вспоротым брюхом в какой-то речке, каким даже не дают названий.
