Читать книгу 📗 "Развод. Ты всё испортил! (СИ) - Зарян Аника"

Скорая не уезжает сразу – ждет, пока подействует лекарство.

Всё это время в комнате царит гнетущая тишина.

Спустя полчаса, на термометре высвечиваются 38.2.

- Не сбивается! – тянет свекровь.

- Да всё сбивается. – отвечает фельдшер, что-то отмечая в своих бумагах. Затем косится на толстое полотенце, которое свекровь успела поднять с пола и переложить к краю постели. – На полтора градуса уже упало. Не накрывайте ребенка ничем толще простыни.

Карен спускается проводить врачей. Свекровь идет к бельевому шкафу, достает чистую простынь, накрывает ребенка и выходит из комнаты.

Я остаюсь с сыном. Продолжаю держать его руку в своей. Второй – поглаживаю лоб, на котором начинает проступать испарина. Потеет, слава Богу.

- Мам, – шепчет Гера, не открывая глаз.

- Я здесь, мой Геракл, – целую его пальцы, – я рядом.

- Мам, я домой хочу.

Я вижу, что он спит. Может, я ему снюсь. Может, почувствовал, что рядом. Одно я знаю точно – сына я здесь не оставлю. Хватит с меня терпения, понимания, ожидания. Он ребенок, я его мама. Я за него в ответе, и решать, где он будет жить, тоже буду я.

- Мы пойдем, сыночек. – шепчу в ответ. – Обязательно.

В этот момент в комнату возвращается свекровь с графином и стаканом в руке. Уверена, она слышала мои слова.

- В таком состоянии его нельзя никуда выводить, – начинает она, и я уже готовлюсь к дальнейшим отговорам. Но она неожиданно понимающе кивает: – Пусть спадет. Потом вернетесь домой. С Кареном я поговорю.

Наливает воду в стакан и протягивает мне.

- Выпей, дочка. Вода с мятой. Выпей, успокоишься немного.

Забираю напиток, делаю глоток и ставлю на прикроватную тумбу рядом с тазом.

- Ты меня не простишь никогда, Ксюша джан... Но я не вру, когда говорю, что ты мне как дочка.

Ухмыляюсь.

Она качает головой.

- Ты даже не смотришь на меня, ай бала. Раньше твои глаза светились, когда я входила в комнату. – Её губы дрожат, а пальцы нервно теребят крестик на шее. – Ты меня мамой перестала называть. Ты думаешь, я не заметила?

Она права, мамой я её тоже больше не могу называть. Не получая в детстве от родной матери много тепла, я была счастлива обрести в лице свекрови женщину, щедро дарящую любовь, ласку. И мамой её называла со всей нежностью, которая вложена в это слово.

Я продолжаю молчать.

Она продолжает шептать.

- Я всё замечаю, ай бала. Неужели ничего не будет, как раньше?

- Не будет.

- А как будет? – обреченно кивает она. – Тебя я уже потеряла. Ты и детей у меня заберешь? Я не выживу, если...

- Детей я не заберу. – говорю ей то, что на самом деле думаю. – Дети любят вас. И тебя, и дедушку. И вы любите их. Я не стану лишать их этого.

Всю ночь мы с ней проводим, не сомкнув глаз, рядом с Герой, но больше не возвращаемся к этому разговору. Мерим температуру – слава Богу, она спускается до 37.2 и больше не поднимается.

Свекровь уговаривает меня прилечь в моей прежней комнате, немного поспать, пока она подежурит у кровати внука, но я отказываюсь. К пяти утра она сама засыпает на свободной стороне кровати.

Карен больше не возвращается. Впрочем, как и свекор – он тоже не приходит в эту комнату.

К началу одиннадцатого температура снова начинает расти.

Свекровь уже проснулась и куда-то ушла, в спальне её нет. Поэтому я сама спускаюсь вниз, на кухню. Набираю для ребенка водички в чашку, начинаю копаться в аптечке.

- Ты что-то ищешь? – раздается за спиной. От неожиданности вздрагиваю. Оборачиваюсь – Карен стоит, подпирая плечом как всегда распахнутую настежь кухонную дверь.

- Температура снова поднялась. Ищу лекарство.

- Минуту. – Он выходит в прихожую. По звукам понимаю, что он оставил пакет из аптеки там же, на пуфе. Возвращается, протягивает мне весь пакет. – Держи.

Подхожу поближе, протягиваю руку, чтобы забрать у него препараты. Он резко прячет пакет за спину, свободной рукой хватает меня за талию, разворачивает спиной к двери. Впивается руками в стену, блокируя проход.

Воздух густеет.

- Отойди от меня! – отталкиваю его двумя руками, но он не двигается с места.

- Джана, – произносит мягко, дыша мне в лицо. – Давай поговорим и закончим с этим.

- Нам не о чем с тобой говорить. – отворачиваюсь. Даже смотреть на него невыносимо.

- Ксюш... – шепчет он, а у меня в ушах звучит его брезгливое «не думал, что ты такая дрянь!»

Каким образом в нем умещаются одновременно тот, кто причиняет мне адскую боль и тот, кто хочет меня вернуть?

- Лекарство, Карен.

Он сдается. Протягивает лекарство, отступает в сторону.

В одной руке водичка, в другой флакон с сиропом и столовая ложка – поднимаюсь к сыну. Карен следует за мной. Я не смотрю на него, но чувствую его взгляд на себе, прицельный, нетерпеливый. Мне стоит больших усилий не прогнать его, но он здесь, в отличие от меня, дома.

- Мам, я думал, ты мне снилась, – улыбается сын, когда я появляюсь на пороге.

- Я всю ночь была с тобой, Гера.

Откручиваю крышечку, набираю по очереди два полных мерных шприца, переливаю их в ложку. Сын послушно открывает рот и глотает сироп.

- Как ты умудрился заболеть? – спрашиваю в сердцах, убирая волосы с его лба. – Замерз? В классе много болеет?

- Джана, какое это сейчас имеет значение? – раздается за сзади.

С опозданием понимаю, что мы с его отцом невольно повторили наш привычный обмен репликами, когда кто-то из детей заболевал.

По взгляду Геры вижу, что он тоже это вспомнил. Ничего не говорит, но улыбка его становится всё шире.

- Ксюш, у меня важная встреча. Вику отвезу в школу, и... – делает паузу Карен. – Но я могу отменить, если...

Если что?

Если я попрошу его остаться?

Если скажу, что нуждаюсь в его помощи?

- Что ты, – отвечаю с наигранной непринужденностью, – важные встречи нельзя отменять. Ты же к ним месяцами готовишься. Иди. Я сама справлюсь.

Не знаю, почувствовал ли сын мою неискренность, но по тому, как хрустнули суставы на пальцах Карена, мне становится ясно, что мой почти бывший муж понял всё отлично.

Он подходит к Гере, треплет его волосы на макушке.

- Давай, сын, не пугай так больше маму. – И выходит.

- Я тебя напугал, да? – спрашивает ребенок, когда мы остаемся вдвоем.

- А ты как думаешь? – ставлю снова градусник, хотя уже по тому, как он смотрит, как моргает, как дышит, понимаю – температура начинает падать.

В комнату заходит свекровь, кладет на постель сменную одежду для сына. Киваю ей молча.

- Думаю, что ты на меня сердишься, что я подговорил Вику уйти за папой... Прости меня, пожалуйста.

- Татин принц, не думай сейчас об этом, – реагирует свекровь на его слова, а потом обращается ко мне: – Ксюша джан, я к вам ходила, помогла Норе Вику к школе собрать. Вещи, вот, взяла для Геры...

Она хочет уберечь внука от серьезных, взрослых разговоров, поэтому пытается сменить тему, я это сразу понимаю. До недавнего времени мне это тоже казалось правильным. Но не теперь.

- Мне было очень больно, – отвечаю сыну, помогая ему надеть верх от домашнего комплекта, – когда я поняла, что вы ушли.

- Мам, я домой хочу, – повторяет он свою ночную просьбу, виновато притупив взгляд. – Можно?

- Тебе здесь плохо, Гера джан? – улыбаясь, сводит брови свекровь.

- Тааат, – тянет сын.

- Конечно, можно, – отвечаю облегченно.

Я была готова забрать его домой даже против его воли. Но знать, что он сам...Что оба моих ребенка сами решили вернуться домой, ко мне – ни с чем не сравнимое чувство.

Весь день я провожу с сыном.

Когда температура становится близкой к нормальной, мы спускаемся вниз, на кухню. Гера садится за овальный стол, наблюдает, как я готовлю ему любимые блинчики на поздний завтрак. Снова идем наверх, но уже в комнату, которая в этом доме так и осталась детской, даже после нашего переезда. Он просит меня почитать ему любимую книгу, как раньше. Отлучаюсь лишь раз, ближе к обеду, когда он засыпает. Иду домой, принимаю душ, переодеваюсь. Нора всё это время находится на моей кухне – готовит легкий куриный супчик. Из джазве на соседней конфорке раздается аромат свежезаваренного кофе.