Читать книгу 📗 "Развод. Ты всё испортил! (СИ) - Зарян Аника"

- Чтобы Викуля поела, когда вернется со школы, – поясняет она, когда я присоединяюсь к ней. – Гера тоже его любит...

- Спасибо.

Я действительно ей благодарна за поддержку, и дело далеко не в супе. Она была моими глазами, пока мои дети жили в их доме.

- Ксюш... – Нора нерешительно щурится, откладывая на подставку ложку-шумовку.

- Ммм? – беру кофейные стаканчики с полки и начинаю разливать напиток.

- Я решила на работу выйти. – признается, она и по годами выработанной привычке тянется к вазочке с орехами.

Она всегда так делает, когда волнуется.

- Ты уже сказала об этом отцу?

- Нет, – качает головой, – только маме. Она меня поддержала.

- Ты приняла правильное решение, Нора. Начни уже думать о себе. Никто не оценит твоей жертвенности, даже самые близкие. Со временем к ней так привыкнут, что любая попытка отстоять себя будет восприниматься, как бред сумасшедшей. Хочешь прожить так всю свою жизнь?

Она молчит, но я вижу, что она согласна с моими словами.

- Уже решила, где хочешь работать?

- Наверное, – отвечает взволнованно, – в историческом...

Она говорит о самом большом музее города. Нора дипломированный искусствовед...

Мы пьем с ней кофе, как в прежние времена. Она делится со мной своими мечтами и страхами, волнениями и мыслями о будущем, а я не могу перестать думать о том, что она моя ровесница. И если у меня есть дети, карьера и какой-то жизненный опыт, то у нее этого всего нет.

Она как была младшим, закомплексованным ребенком в родительском доме, так и осталась. Карен – любимчик. Карену с детства можно было всегда больше, чем его сестре. И с годами ничего не изменилось. И если со мной она всегда была более открытой, искренней, то с родителями со временем научилась не демонстрировать лишний раз чувств, которые могут быть обесценены...

Спустя час, Нора едет за Викой, я – к сыну. Температуры после сна у него нет, поэтому я одеваю ребенка потеплее, сажаю в свою машину, и мы вместе возвращаемся домой.

Вызываю нашего педиатра, тот назначает покой и симптоматическую терапию, потому что не видит у сына никаких признаков простуды или вируса. Говорит, что похожее бывает при затяжном эмоциональном потрясении и переживаниях, но, зная нашу семью уже много лет, понимает, что это не про нас.

Киваю. Пусть так и думает.

А потом происходит странное. Жизнь будто искусственным образом возвращается в прежнее русло, то самое, где она течет размеренно и спокойно. Я лечу сына. Нора помогает мне с дочкой. Днем заглядывает свекровь.

А вечерами каждый день приходит Карен. И ведет себя так, будто и не было этих страшных трех месяцев. Приносит продукты, проводит время с детьми.

Это длится всю неделю.

И всю эту неделю он пытается заговорить со мной, когда дети уходят спать... Но сталкивается с непробиваемой стеной отторжения. Я не могу находиться с ним в одной комнате. Иду в кабинет, работаю над женским центром, вникая во все тонкости нового для меня дела.

И он всегда уходит сам.

Вечером воскресенья становится ясно, что Гера полностью пошел на поправку. Закончив работу, выхожу из кабинета, поднимаюсь наверх, но не успеваю зайти в свою комнату. До меня доносятся голоса из детской. Я же была в полной уверенности, что они спят. Решительно направляюсь к их двери, чтобы пожурить моих хитрецов. Хватаюсь за ручку, но останавливаюсь, когда сквозь щель пробивается сдавленный шепот Геры. Не открываю сразу. Прислушаюсь.

Да, наверное, это плохо.

Но еще хуже не знать, о чем они говорят.

В голове проносится гнетущая, запоздалая мысль – сделай я это в прошлый раз, могла бы не допустить их побега. Успеть...

- Я всё продумал, Вик, – заговорщически тараторит сын, – это точно сработает!

Чувствую, как потеют от волнения руки.

- Гер, – неуверенно лепечет в ответ Вика, – а если нет? Мама тогда точно нас не простит.

- Простит! – Гера громко кашляет. – И сработает! Ты же сама видишь, Вик, они скоро помирятся!

- Ну, не знаююю, – тянет дочь. – Мама так на него смотрит...

- Не знаю, не знаю, – дразнится Гера. – А я знаю. Я их когда увидел в комнате тати вместе, сразу всё понял.

Медленно, сквозь отрицание до меня начинает доходить смысл его слов.

- А ты справишься?

- Справлюсь, конечно. – В голосе сына – уверенность и гордость своей смекалкой. – Делов-то: чихать, кашлять, жаловаться, что всё болит. Несколько дней я, несколько дней ты... Вот увидишь! Пока мы будем болеть, они всё время будут вместе. И обязательно помирятся!

Глава 8.

- Проходи, пап.

Папа проходит к дивану, но не садится – ждет, пока я закрою дверь и присоединюсь к нему. Смотрю на этого сосредоточенно нахмуренного мужчину с совершенно седыми волосами, а перед глазами молодой, статный военный с горящим взглядом. Мама всегда говорила, что я больше похожа на него.

Всегда была такая же категоричная, такая же решительная.

Была.

И буду снова. А пока...

- Кофе будешь? – неуверенно топчусь на месте. – А где мама?

Он пришел без предупреждения. Я не скажу ему, что он чудом застал меня дома. Что я просто вернулась за куртками полегче, потому что не посмотрела с утра прогноза погоды и одела детей в теплые куртки, хотя весна и солнце уже вовсю вступили в свои права. Что после похода в музей, который организовал комитет по случаю начала весенних каникул, хотела прогуляться с ними до ближайшего кафе, чтобы поговорить о том, что подслушала накануне... И что пока дети были на мероприятии, я собиралась наведаться в помещение будущего центра, где уже вовсю идет ремонт.

Он даже не знает о том, что я ушла из фирмы и решила начать с чистого листа не только личную жизнь, но и профессиональную.

- Ксения, не суетись, дочка. – отвечает он, всё еще ожидая меня на ногах. – Садись. Поговорим.

Я послушно иду к нему, и мы одновременно опускаемся на мягкий диван. Наверное, сесть напротив друг друга было бы правильнее, удобнее для разговора. Но вместо этого я скидываю тапки и, подобрав ноги, поворачиваюсь к нему корпусом, припав плечом к спинке дивана. Он сидит, вытянувшись, будто не с дочкой собирается беседовать, а принимает парад победы, не меньше.

Разглядываю едва уловимую сеточку морщин вокруг глаз, еще не полностью сошедший после отпуска загар на ровном лице, четкую линию скул – всё еще красив, всё еще привлекателен. Всё еще знает об этом.

- О чем ты хочешь поговорить, пап?

- Я не звоню, чтобы не тревожить тебя лишний раз, – начинает он. – Толик мне рассказывает вкратце о ходе дела.

- Хм, – ухмыляюсь машинально. – В принципе, ничего нового, да, пап?

На самом деле, отпустив вопрос этики, я не возражаю, чтобы мой адвокат рассказывал моему отцу детали развода, но эта, между слов выданная информация меркнет перед тем, что он произнес в начале.

- О чем ты, милая?

- Не звонить лишний раз, не приходить лишний раз, не обнять лишний раз... – впервые говорю ему что-то подобное. – Зачем? Я же дочь полковника, мне такие нежности не полагаются.

Даже так, в профиль, заметно, как папин взгляд тускнеет. Он чинно разворачивается ко мне и несмело тянется к моей ладони. Позволяю ему взять меня за руку.

- Ты же знаешь, дочь, мне сложно дается проявление чувств.

- Вот как. – Губами улыбаюсь, а в глазах невысказанная боль маленькой, обиженной на папу девочки. – А маме ты изменял тоже без чувств?

- Твоя мама очень... – папа сводит брови, а я уже знаю, что он скажет далее. Я столько раз слышала эти слова за прошедшие месяцы, что без труда могу их определить еще до того, как они будут озвучены.. Почему-то все об этом говорят с одинаковым, слегка загадочным прищуром, с одинаковым гортанным голосом с надтреснутой интонацией...

- Пап, пожалуйста, только не надо этих слов про мудрость. – Вижу, что попала в точку. – Я уверена, она бы предпочла этой мудрости свое непрожитое женское счастье. Знаешь, только пережив измену самой, я по-настоящему поняла, как же больно было моей маме.