Читать книгу 📗 "Вероника - Знаменская Алина"
– Ника, не забывай поливать капусту и огурцы, – напомнил отец, – не то посохнут.
– Не посохнут, пап! – весело отозвалась Ника.
– Не посохнут! – передразнила ее Инга, и обе покатились со смеху.
Славик бродил вдоль автобусов и курил. До армии он стеснялся курить при родителях, прятал сигарету за спину, если его заставали за этим делом на балконе. А после армии уже не стеснялся. Не прятался. Перехватив хмурый взгляд брата, Ника стушевалась. Они как дуры прыгают, радуются, а ему хуже всех. Можно представить, как ему не хочется уезжать в деревню.
Юля в отпуске, а он уезжает.
– Слава, – позвала тетя Оксана. – Купи, пожалуйста, в киоске боржоми, боюсь, в автобусе меня укачает.
Брат молча выбросил окурок и двинулся в сторону киосков.
– – Может, нужно было Славика оставить дома, а девочек взять с собой? – засомневалась Оксана. – Что-то он не очень горит желанием ехать.
– Еще чего! – оборвала мать. – Он как из армии пришел, так ни разу у стариков не был. Да и потом, там помочь нужно. А что девчонки? Какая от них помощь? Там хозяйство, скотина… Там мужские руки нужны.
– Может, у него тут невеста? – предположила Оксана с улыбкой.
– Подождут невесты! – буркнула Элла.
Оксана только плечами пожала.
Тут подкатил автобус. Ника с Ингой, подпрыгивая от нетерпения, торопливо махали руками и посылали воздушные поцелуи. А как только автобус, отфыркиваясь, выехал с территории автовокзала, огласили окрестности истошным воплем. Ура! Свобода!
Весь центр города она прошли пешком, на каждом углу останавливаясь, чтобы попить газировки с двойным сиропом, а потом сели в автобус и всю дорогу облизывали пломбир, вспоминая свои прошлые встречи.
– Помнишь, ты спрашивала: а почему у вас в поселке нет метро?
– Ага! А ты говорила, что зато у вас есть шахта, где добывают сланец. Я представляла сланец как холодец.
– А помнишь, когда еще твой папа жил с вами, вы приезжали к нам втроем, и он таскал нас двоих на загривке.
Инга весело закивала.
– А потом, когда твои родители разошлись, то ты хвастала, что теперь у тебя два папы и каждый дарит тебе подарки.
– Ты мне завидовала, признайся?
– Нет, – протянула Ника. – Я не представляю, если бы отец ушел от нас. Я бы умерла!
– Ну! Зачем воспринимать все так трагично? – возразила Инга. – Нужно во всем искать положительные стороны. Я, например, всегда получаю в праздники вдвое больше подарков. Только намекну, что мне нужно то-то, – мои отцы кидаются на поиски. Кто быстрей найдет.
Инга засмеялась. Нике она казалась непревзойденной красавицей. Волосы у Инги белые с золотисто-желтым отливом. Настоящая блондинка. А ресницы темные и брови тоже. Глаза хоть и серые, но от соседства с голубым становятся голубыми. Вот как сейчас – в своем синем сарафане она казалась голубоглазой. Ее оживленное лицо притягивало к себе как магнит.
– Сейчас наварим картошки, посыплем ее чесноком и будем пировать! – заявила Инга, и они опять расхохотались. И пассажиры, оглядываясь на них, улыбались. И даже кондукторша.
Дома они так и сделали: наварили молодой картошки, посыпали чесноком и укропом, а потом уминали ее, запивая деревенским молоком, пока не объелись. После пирушки Инга затеяла танцы в купальниках – проигрыватель орал на полную громкость, а Инга с Никой еще и подпевали, прыгая босиком по паласу.
Ника была на седьмом небе. Никто не мог так отчаянно веселиться, как Инга. С ней никогда не бывало скучно – выдумка так и лезла из нее. До двух часов ночи они играли в карты. Спать совершенно не хотелось – потянуло на разговоры.
– Тебе кто-нибудь нравится? – спросила Инга,! завернувшись в простыню. Синий свет окутывал комнату, а ветер снисходительно и несильно трепал занавеску.
– Да… – выдохнула Ника.
– Расскажи! – Инга поудобнее устроилась на подушке.
Ника глубоко вздохнула и начала повествование.
Сейчас, ночью, ее история выходила особенно значительной, полной таинственных полунамеков, животрепещущей интриги и до предела романтичной.
Как придуманной. Ей и самой уже плохо верилось, что ее звали Белоснежкой, что взрослый парень держал ее за руку, и они загадывали желание на падающую звезду.
– Вы целовались? – неожиданно громко спросила Инга.
– Нет… – с сожалением призналась Ника и тут же, как в оправдание, схватилась за обстоятельство:
– Он же был наш вожатый!
– Какие формальности! Он всего на три года тебя старше. Впрочем, это ничего. Это даже говорит в его пользу. Ну а теперь-то вы видитесь?
Инга придвинулась поближе. Ее деловитость нарушила романтический настрой Ники. Она как-то сразу сникла, захотела спать.
– Он уехал поступать в Москву, – поспешно сообщила она, пропустив сцену прощания, поскольку ее просто не было. И добавила:
– В педагогический.
– Фи-и! – сморщилась Инга. – Кто же теперь поступает в педагогический? Сразу чувствуется – провинция… – Она взбила подушку и зевнула.
– Ну и что же? – вступилась Ника. – Он – спортсмен. Он на тренера будет учиться. Коля и меня звал.
Мы договорились, что я окончу школу и тоже приеду в Москву.
– Вот это правильно! – оживилась Инга. – Приедешь и будешь жить у нас. Представляешь, как будет здорово! Мы с тобой кругом станем вместе ходить. Мы тогда с тобой будем так дружить, так…
– Да, но… – вздохнула Ника, вдруг спустившись с небес на землю. – Ты думаешь, меня отпустят?
– Как это – не отпустят? – Инга даже подпрыгнула от удивления. – Ты ведь должна где-то учиться? Ведь лучше там, где есть родственники, это каждому ясно.
– Мама теперь никогда не будет видеть. Врач сказал, что у нее атрофия зрительного нерва. Она без меня не может.
– Какая ты, Ника! – возмутилась сестра. – Тетя Элла должна научиться справляться без тебя, А потом – здесь твой брат. Он-то не собирается уезжать?
– А как же папа без меня? Знаешь, как ему трудно!
– Но ты ведь будешь приезжать на каникулы!
Инга вскочила и встала посреди комнаты, обернутая в простыню.
– Ты только представь: мы будем вместе с тобой ходить в театры, гулять. Я тебе Москву покажу. Дядя Гена покатает нас ночью на машине. Ты не видела ночную Москву! Она вся в огнях, переливается, сверкает!
Не то что ваш Рудник…
Инга так вдохновенно рассказывала о Москве, что Ника слушала ее, открыв рот. Она уже мысленно была там, вместе с Ингой и тетей Оксаной. Вместе с Колей…
– Хорошо бы… – мечтательно проговорила Ника, когда вдохновение сестры иссякло.
– Так и будет! Только ты должна быть понастойчивей. Я и с мамой поговорю, она уговорит твоих, вот увидишь.
– Мама может не послушать тетю Оксану.
Инга прыгнула на диван.
– Нет, Ника! Я не понимаю! Будь я на твоем месте – никому не позволила бы решать за себя. В конце концов, ты всю свою жизнь безвылазно провела рядом с матерью. Фактически тебя лишили детства!
Инга рассуждала так здраво и так по-взрослому, что Ника не знала, что возразить на ее разумные доводы. Тем более, что Инга только поверхностно знала Никину жизнь. Лишь то, что сама видела и замечала. Остальное Ника никогда никому не рассказывала. Тем более Инге. Мать, ослепнув, вольно или невольно потащила дочь за собой в тот мир, куда никого не приглашают, не то что детей. Но Ника была – поводырь. Она водила мать к подругам, на прием к врачу и еще – примерно два раза в месяц – к сапожнику. Мать берет старые туфли, и они едут. Ника хорошо помнит эти поездки, потому что обычно ей приходится сидеть на грязной кухне, где шныряют тараканы, и дожидаться мать. Ожидание томительно и неприятно. Мать никогда не бывает у сапожника меньше часа. А однажды они не поехали к нему домой, а вышли раньше, на повороте. С одной стороны – дорога, дома, больница, с другой – лесопосадка. Густо посаженные короткие сосенки.
– Иди по тропинке, – приказывает мать.
Ника послушно топает по усеянной хвоей тропке и ведет за руку мать. Еще издали она заметила дядю Сашу, сапожника. Он сидит на кочке и курит. Увидев их с матерью, поднимается. Ника не задает вопросов, но вопросы изнутри распирают ее. Зачем они пришли сюда? Почему мать вспыхивает и заливается румянцем, когда сапожник здоровается с ними и берет ее за руку? Почему мать не торопится отдать туфли и уйти?
