Читать книгу 📗 "Вариация (ЛП) - Яррос Ребекка"

— Вода прогрелась всего до десяти градусов! — сказал он, тоже взбираясь по лестнице.

Под его весом деревянные перекладины скрипнули.

— А у меня всего три месяца на восстановление после травмы вместо нужных шести. — Я завернулась в полотенце и зажала его под мышками, прекрасно осознавая, что на мне совершенно не сексуальный слитный черный купальник, больше подходящий для заплыва, чем для случайной встречи с… ну, кем бы ни был для меня Хадсон. — Кто ты такой, чтобы читать мне лекции о температуре воды? Да и вообще читать лекции? Не говоря уже о том, что ты до чертиков меня напугал…

— Я решил, что ты тонешь, — объяснил Хадсон, и его голова показалась над краем пирса.

— Я так и поняла. — Я плотнее завернулась в полотенце. Прощай, та мечта о мести, в которой я была одета в… Боже мой!

Хадсон выбрался на пирс. Он стал настоящим гигантом. Когда мы познакомились, ростом он был чуть больше метра восьмидесяти. С тех пор он прибавил сантиметров десять и добрых двадцать кило чистых мышц, рельеф которых просматривался даже под белой футболкой с эмблемой «Брюинз».

— Я пытался тебя спасти, Алли! — У него хватило наглости выглядеть уязвленным, словно это я его чем-то обидела. — Думал, тебе нужна помощь.

Спасти меня? Спустя столько лет? Гнев вспыхнул с такой силой, что я даже немного согрелась.

— Что ж, с этим ты слегка опоздал. И не смей называть меня Алли. Для тебя я теперь Алессандра.

Черт, прозвучало куда агрессивнее, чем я рассчитывала.

Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза, будто ему было больно, и снова открыл. От его взгляда я на миг оцепенела.

— Долго же ты придумывала ответ.

Мы помолчали. Я прикидывала, какой еще оборот может принять наш разговор. Я устала до смерти — не было сил спорить с Хадсоном, да и вообще спорить.

— Ей лет десять, — наконец признала я.

— Примерно так, плюс-минус пара месяцев.

При виде его понуро опущенных плеч мне стало стыдно.

Ну, почти стыдно. Потом я вспомнила больницу, реабилитационный центр и похороны, и гнев пересилил.

— Как ты вообще здесь оказался?

Я переступила с ноги на ногу, чтобы снять нагрузку с ноющей лодыжки. Операцию на ахилловом сухожилии провел лучший хирург-ортопед страны, но заживление все равно шло медленно, а прогнозы были довольно мрачными. Мне и так повезло, что я уже ходила самостоятельно, однако я ни за что не призналась бы в этом вслух, особенно Хадсону.

— Я здесь живу, — ответил он и провел рукой по мокрым волосам, стряхивая капли, а затем глянул через край пирса на воду. — Опять кепку утопил.

— Так и не избавился от привычки нырять в океан и спасать пловцов, которым ничего не угрожает?

Я провела рукой по низко собранному хвосту, выжала из волос холодную соленую воду.

— Во-первых, в первый раз, когда я прыгнул за тобой в воду, угроза была. — И он отвел глаза от океана, видимо распрощавшись с надеждой вернуть кепку, проглоченную бухтой.

— Это было одиннадцать лет назад… — возразила я.

— А во-вторых, да, такая у меня работа — нырять и спасать людей. Но мне казалось, я научился снимать любимую кепку, прежде чем прыгать в воду.

И Хадсон уронил руки.

— …и я прекрасно плаваю! — договорила я и опешила. Какая еще работа? Пока до меня доходил смысл его слов, между нами висела тишина. — То есть ты стал пловцом-спасателем? Исполнил свою мечту.

В глубине души шестнадцатилетняя я разразилась овациями, но на нее тут же шикнула стерва, в которую я превратилась.

— Да.

Хадсон улыбнулся. С него капала вода, наверное, надо бы предложить ему полотенце, раз уж он нырял за мной из благих побуждений.

— А ты — всемирно известная балерина, — сказал он, склонив голову набок и глядя мне в глаза. — Или лучше «звезда „Секондз“»?

Я фыркнула:

— Это все Ева. Я просто разрешила ей пользоваться моим именем и иногда снимаюсь в видео.

Мы с Хадсоном Эллисом говорим о «Секондз». Сюр какой-то.

— Так и думал. Тебя никогда не интересовало одобрение миллионов, ты хотела получить одобрение только одного человека.

Он отжал низ своей футболки.

Ушам своим не верю. Наверняка мой психотерапевт сейчас доволен, хоть и находится в Нью-Йорке.

— Миллиона и ста тысяч. А ты слишком плохо меня знаешь, и не тебе рассуждать, что мне нужно, — сказала я.

Плотнее запахнув полотенце, я прошла мимо Хадсона по старому пирсу, радуясь, что папа построил его четыре метра шириной и теперь нас разделяет почтительное расстояние.

— Ты не ответил на вопрос, Хадсон. Зачем ты пришел?

Чтобы попросить прощения. Объяснить, почему так и не позвонил. Вот что мне хотелось бы услышать.

Он пошел за мной по пирсу и через широкую платформу, которая служила фундаментом для лодочного сарая, пока его не снесло штормом.

— Я поклялся на мизинчиках.

— Что? — в изумлении оглянулась я.

— Надеялся, что моя племяшка ошиблась и тебя не окажется дома. А теперь, честно говоря, даже не знаю, что делать, — сказал Хадсон и взъерошил промокшие волосы.

— Что ж, прости, что доставила тебе столько неудобств.

Сила моего сарказма могла бы противостоять самой высокой волне. Я зашагала вверх по деревянной лестнице к дому, Хадсон отставал всего на пару шагов. На полпути тупая боль в лодыжке сменилась острой, и я захромала. Впрочем, совсем чуть-чуть.

— Мы бы не стали тебя беспокоить, если бы… — Он осекся на полуслове. — Ты как? Джунипер, моя племянница, говорит, что ты проходишь реабилитацию.

В его голосе правда была тревога, или мне послышалось?

Спасибо, обойдусь как-нибудь без его заботы.

— Я помню, как ее зовут. Кэролайн и Шон удочерили ее в тот год, когда я была здесь в последний раз.

Вряд ли сестра Хадсона знала о нашей с ним дружбе. А если бы и знала, все равно ни за что не подпустила бы меня к своему ребенку. Я оглянулась и увидела, что он смотрит на мою лодыжку, на белесый шрам в обрамлении двух розовых. Отвернувшись, двинулась дальше:

— Со мной все в порядке.

— Ахиллово сухожилие? Опять?

— Опять? — Я резко остановилась и обернулась. Мокрые волосы, собранные в хвост, ударили меня по плечу. — Значит, ты знал? — Старый шрам на сердце разошелся. Незажившая рана отозвалась новой жгучей болью. — Ты знал, что я порвала его в аварии? И про аварию знал?

Все мои худшие опасения и безобразные мысли вернулись. Он знал. Он, черт возьми, знал, но все равно пропал.

— Все это время где-то в глубине души меня мучил вопрос, не злишься ли ты на меня за то, что я тогда так и не пришла. Думала, ты поэтому уехал на сборы, не сказав ни слова. А ты, оказывается, знал, что со мной случилось?

Он поджал губы, словно признавая вину. Сквозь боль я попыталась отыскать в себе хоть какие-то эмоции, кроме гнева, но осталась лишь давно забытое, неприятное чувство, на которое сейчас у меня не было сил.

— Лучше бы я не знала.

— Алли… — Он поморщился. — То есть Алессандра… черт, я не могу тебя так называть.

Да как он смеет выглядеть таким подавленным?

— Не смотри на меня так, — сказала я, указывая на его раздражающе красивое лицо, и чуть не выронила полотенце. Он-то похорошел с возрастом, а вот мое тело меня предало. Мне нет и тридцати, а я уже разваливаюсь на части. — Ты не имеешь права выглядеть таким… несчастным. Ты же сам меня бросил. Знаешь, сколько раз я тебе писала? Сколько раз звонила из больничной палаты?

Он побледнел:

— Никаких слов не хватит, чтобы выразить, как мне жаль сейчас и как я сожалел тогда. И я понимаю, что извинений недостаточно.

Те самые слова, которых я так долго ждала. Но теперь они не имели значения.

— Ты прав. Их недостаточно. Мне не нужны извинения, — сказала я и вцепилась в шершавые перила. — Я хочу, чтобы ты объяснил, почему моего лучшего друга не было рядом, когда я нуждалась в нем больше всего. У тебя же было несколько дней до сборов. — Он открыл было рот, но снова закрыл и отвернулся. — Если бы мы встречались, я бы просто решила, что ты меня бросил — но как можно оставить лучшего друга, даже не попрощавшись?