Читать книгу 📗 "Генеральская дочь. Зареченские (СИ) - Соболева Мелания"

— Какое тебе дело?! — выдала она, срываясь на полтона. — Если кто-то вошел в ваш долбаный участок, это не значит, что он сразу хочет писать заявление!

— А ты хочешь? — спросил я спокойно. Без давления. Серьезно. Не по-ментовски. По-человечески. Но так, что внутри звенело.

Она сглотнула, глаза на секунду дернулись, как у зверя в ловушке. Я, может, и не следователь в полном смысле слова, но я за свою жизнь видел сотни таких «нет», которые врут хуже, чем «да». — Нет, — выдохнула она почти беззвучно, — это бессмысленно.

Вот тут я понял — что-то не то. Не так. Что-то под кожей у нее ползает, что-то давит.

Я обернулся — коридор был пуст, только лампы гудели, как насекомые в банке. Слева — комната секретаря, тот ушел на обед, как всегда, ровно на час. Я распахнул дверь, глянул на нее.

— Зайди.

Она стояла, как бомба на грани детонации. Взгляд будто бил по лицу, но ноги не двигались. Гордость в ней, эта проклятая генеральская выучка, эта позолота на нервной системе — все сопротивлялось. Но в какой-то момент она шагнула. Тихо. Медленно. Как будто переступала через себя.

Я закрыл дверь. Мы остались вдвоем. Комната тихая, пахнет пылью и канцелярией. Я стоял напротив нее, руки на груди, ровный, спокойный, но внутри уже все кипело.

— Тебе что-то угрожает? — спросил я без фальши. А она снова включила маску, натянула улыбку, острый язык наготове. — А ты уже следователь? — ехидно бросила. Я сделал шаг ближе. — Почему ты так ломаешься? Скажи просто — кто тебя так напугал, что ты даже отцу боишься сказать?

Она резко подняла голову, как будто я ее ударил. В глазах мелькнула боль, но почти сразу захлопнулась обида.

— С чего ты решил, что я ему не сказала?! — огрызнулась она.

Я усмехнулся, но без радости. — Потому что если бы ты сказала, тот, кто это сделал, давно бы лежал под землей. Генерал бы сам вырыл яму и закопал.

Она замолчала. Плечи чуть вздрогнули. Все. Попал.

— Один из тех ублюдков… в клубе. — Голос срывался. — Это лучший друг моего бывшего. Мы расстались, как мне казалось, нормально, без драм. Но он, видно, решил иначе. Подкатил ко мне в клубе, лез, говорил гадости, пытался утащить… А потом появился ты, размотал их, и, как оказалось, только раззадорил. Теперь он будто… будто объявил охоту. Возле дома бывает. Иногда — после учебы.

Ее голос дрожал. Тонкие пальцы сжались в кулаки, но руки все равно едва заметно тряслись. И у меня в груди что-то сжалось. Такая злость проснулась, что если бы этот ублюдок сейчас стоял напротив — я бы не стал думать. Просто бил бы, пока не сломаю. Или не утихну.

— И отцу ты не сказала потому что?.. — Я сузил взгляд. — Потому что что?

— Потому что он не знает, какая я на самом деле! — сорвалось с нее резко, будто плетью хлестнула. — Он до сих пор думает, что я ангел. Что не пью, не хожу по клубам, не улыбаюсь парням. Для него я дочь, которую надо оберегать, а не защищать.

Она дышала тяжело, срывая воздух, как будто сейчас рухнет. А я… я смотрел на нее и понимал, что она сейчас не генеральская дочь. Она просто девчонка. Влипла. И боится.

— Точно, — ухмыльнулся я, не сдержавшись, — не скажешь ему — не лишит новой плюшки. — Иди к черту! — выплюнула она и рванулась к двери.

Но я опередил. Взял за запястье — не грубо, но крепко. Закрыл дверь, шагнул ближе.

— Назови имя.

Она сжала челюсти, сверля меня взглядом.

— Толик.

— Где он живет?

— А у тебя есть ордер?! — вскинулась она с тем самым фирменным блеском ехидства в глазах.

— А ты всегда должна быть такой стервой? — холодно отозвался я. — Хотя знаешь… тебе идет. Но сейчас, советую тебе отвечать по делу.

Она сжала зубы, губы побелели, как у зверя, готового укусить.

— Ого, это угроза?

— Только если ты хочешь, чтобы это звучало как угроза, — сказал я спокойно. — А вообще могу взять заявление. Теперь даже два.

Она уже собралась сорваться, что-то кинуть острое, как нож, но за дверью вдруг послышались шаги. Мягкие, но приближающиеся. Я знал этот звук — чертов подполковник с его легкими туфлями. Голос рядом, мужской, строгий. Если сейчас нас здесь найдут вдвоем в этой комнате — нам обоим не поздоровится. Ей — за слухи, мне — за устав.

— Черт, — вырвалось у меня, когда шаги подошли ближе.

Она повернулась ко мне, только глаза округлились, не поняла, в чем дело. А я уже знал, что делать. Без лишних слов, без предупреждений. Открыл шкаф, резко, как дверцу к черту, шагнул к ней, схватил за талию и потянул к себе.

— Не вякни. — Шепотом кинул я, сжал ее корпус. Одной рукой рывком заткнул ей рот — не больно, но чтоб ни звука. Другой притянул к себе так, что между нами не осталось воздуха.

Она дернулась, и я навис, прижимая к себе крепче, чувствуя, как ее дыхание срывается в мою ладонь. Ее глаза полыхнули — испуг, злость, унижение, но я уже втолкнул нас в этот чертов тесный шкаф и закрыл за собой дверь. Хлоп. Темно. Тесно. Давит, как подземка в час пик. Ее спина прижата к моей груди, я чувствую ее животом, бедрами — каждый изгиб, каждый дрожащий мускул.

— Тише. — Шепчу ей прямо в ухо. Голос низкий, с хрипотцой. — Один звук — и не только папочка узнает, где ты, но и мне дадут билет в один конец.

Она застыла. Я чувствовал, как она сдерживает дыхание, как пытается не выдать себя даже шорохом.

Я убрал руку с ее рта, медленно, осторожно. Ее губы были горячими, дыхание вырвалось с таким звуком, будто она сдерживала крик.

В комнате за стеной заговорили. Мужские голоса, шаги, скрип стула, кто-то рявкнул про «базу данных» — понятно, пошло обсуждение. Все вроде бы как обычно, а у меня внутри будто кто-то зажег канистру с бензином. Я стоял в этом чертовом темном шкафу, вплотную к ней, чувствовал ее дыхание, ее тепло, и все тело гудело, как провода под напряжением. Она скрестила руки, стараясь не задеть дверцу, но мы были прижаты друг к другу так, что даже воздух между нами боялся шелохнуться. Макушка ее прямо под моим подбородком, волосы — теплые, пахнут чем-то диким и сладким, будто лето из-под шапки зимы.

И вот она поворачивает голову. Медленно, будто во сне. Глаза в темноте — огромные, блестят, зрачки расширены, дыхание сбито. Блядь, так близко, что ее губы почти касаются моих, и я не двигаюсь — не потому что не хочу, а потому что слишком хочу.

— Прекрати это, — прошипела она в полголоса, но в голосе не было настоящей ярости. Больше растерянности, злости на себя.

Я вскинул бровь, усмехнулся еле заметно. — Что именно? Мне выйти и выпроводить этих клоунов? Чтобы мисс «я случайно в ментовке» могла незаметно покинуть здание?

— Я не о них, — пискнула она, почти всхлипнув.

Глянула через плечо. Я проследил взгляд — и понял.

Да, между ее задницей и моим членом не было уже никакой дипломатии. Она была прижата плотно. Слишком. А я был… ну, чертовски не из дерева. От жара, от ее запаха, от ее тела, которое било током.

— Прекрати… — выдохнула она, но даже сама не поверила в этот приказ.

— А как, по-твоему? Я ему должен, — тихо, с усмешкой, — устно сказать прекратить?

Она шевельнулась, едва, но достаточно, чтобы я коротко застонал — в горле, почти без звука. Чертов адреналин хлестал по венам. Я инстинктивно обвил ее одной рукой за талию, прижал сильнее — чтобы она не дернулась и дверь не скрипнула, но, мать его, от этого она стала ближе, как влитая.

Она вжалась в меня еще сильней, схватилась за мою руку, дыхание срывалось у нее с губ — горячее, сбивчивое. Мое сердце билось как у волка, загнанного в угол — злость, желание, инстинкт. Все разом.

Член стал настолько твердым, что им можно было бы гвозди забивать.

— Дыши тише, — прошептал я ей прямо в висок. — Или я сойду с ума.

Она не ответила. Не дернулась. Просто осталась, как была — горячей, упрямой, и на этот раз — не сопротивляющейся. Ни телом, ни душой.

Я больше не слышал, о чем говорили в комнате, мне было плевать, пусть они там хоть базу данных по лысым проституткам сверяют, хоть маршала вызванивают — я не слышал и не хотел слышать. Все, мать его, все, что было в моей башке, это как она, эта генеральская дочь, блондинистая стерва, чья спина сейчас прижата ко мне, как кожа к подкладке, дышит. Как задница ее, теплая, живая, наглая, вжимается в мой стояк, будто сама не знает, куда себя деть. Я чувствовал, как головка упирается в нее сквозь ткань, как она дышит резко, слишком быстро, и как я инстинктивно, без плана, без мысли, но как зверь — сильнее жму ее талию, удерживаю, прижимаю, потому что, черт, я давно не чувствовал ничего такого, такого яростного, острого, как лезвие в подреберье. Мы оба дышали, как будто воздух вот-вот закончится, как будто кто-то перекрыл подачу жизни, и мы цепляемся за эти клочки кислорода, за эти крохи пространства, где каждый наш вдох — это почти стон.