Читать книгу 📗 "Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя"

В среду, пока я в свой законный обед разделываю в «ЛаБар» свой любимый индюшиный шницель и салат «Цезарь», звонит Юля. С той поездки загород прошло дней десять и это первый раз, когда она дает о себе знать.

— Я подала резюме в Elyon Motors! — визжит в трубку так громко, что мне приходится отодвинуть ее подальше от уха. — И мне назначили собеседование, представляешь?!

Я секунду перевариваю ее слова.

Элианы?

Но она ведь хотела работать у меня?

Почему вдруг «элианы»? Это что за блажь?

— Поздравляю, — стараюсь придать своему голосу радостные нотки.

— Майка, спасибо! Ты тогда так меня осадила, я поняла, что вела себя просто как сука! Мне и правда нужно было попробовать самой! Майка, спасибо, спасибо!

Я ковыряюсь в себе в поисках ответа, почему не могу порадоваться за подругу.

— И что за должность?

— Помощница директора по персоналу, прикинь?!

То есть, она пойдет к Гречко? Вспоминаю, что у ее теперешней девочки, когда та приносила ей документы на Дубровского, под одеждой уже хорошо просматривался беременный живот.

— Я написала, что обожаю их автомобили, что сама езжу на таком, и про стандарты качества и все такое, — сбивчиво перечисляет Юля. — Представляешь? Просто написала как думала — и завтра иду на собеседование! Блин, Майка, самой не верится! Слушай, а ты же ее знаешь? Что она за человек? Не мегера, надеюсь?

— Нет, очень милая женщина, — отвечаю на автомате, потому что голова до сих пор не в состоянии переварить эту новость. Не знаю, почему. Я скидывала ей список вакансий у себя, но подсознательно держала в уме, что Юля все равно не подойдет ни под одну из них. А тут она вдруг решила пойти к «элианам». — А как ты с Кириллом будешь совмещать? У него же кружки и школа…

— Завтра приезжает мама, — быстро расписывает Юля, — поживет у нас два-три недели. Пока я не вольюсь в рабочий ритм и не пойму что и как. А потом подстроюсь. Продленка в конце-концов есть.

— А что сказал Саша? — ненавижу себя за этот вопрос. Это ведь от него я знаю, что у них не все гладко. Юля о разводе ни полсловом не обмолвилась.

— Ты же его знаешь — он во всем меня поддерживает, — как ни в чем не бывало, говорит она. — Только заранее пообещал страшно ревновать!

О том, что они живут раздельно, Юля по-прежнему не говорит.

Или уже не живут? Саша вернулся?

Почему, блин, «элианы»?

— Юль, солнце, прости, — никогда в жизни так не радовалась, что через полчаса у меня рабочая «летучка», — мне правда пора. Давай потом созвонимся — расскажешь подробнее, ладно?

Я заканчиваю разговор, бросаю телефон в сумку.

Аппетит пропал.

Расплачиваюсь за наполовину не съеденный обед, иду к машине. Пока перебегаю на другую сторону дороги — успеваю промокнуть.

Сажусь в салон. Прокручиваю ладони на руле, пытаясь понять, что меня так ужасно триггерит. Просто боюсь, что у нее все получится? Я ведь тоже когда-то начинала с должности помощницы. Правда, начальницей так и не стала, но это была лучшая профессиональная школа в моей жизни и бесценный опыт.

На «летучку», к стыду своему, забегаю самой последней, потому что с дуру, задумавшись, пролетаю свой поворот, и приходится делать крюк через три квартала. Сажусь на свободное место в противоположной части стола, кладу перед собой блокнот.

— И так, господа и дамы, — в уши вторгается знакомый резкий голос Потрошителя, — к нам идет внешний финансовый аудит.

Зал эту новость встречает, ожидаемо, «бурной радостью».

Теперь понятно, почему всю прошлую неделю он так гонял всех, кто так или иначе причастен к финансовым потокам.

Пока он раздает указания, я сижу уткнувшись носом в блокнот, делаю короткие заметки. Меня это касается в меньшей степени, но документы и всю отчетность о сертификациях, нужно еще раз перепроверить. И держать под рукой все платные мастер-классы, которые мы проводили — практика показала, что докапываться могут даже к тому, что стоимость для слушателей якобы не соответствует квалификациям лекторов. В прошлом году мы что-то подобное уже проходили.

Когда Резник дает слово сотрудником финансового сектора, я закрываю блокнот и, наконец, поднимаю голову.

Он сидит напротив, но через весь длинный стол.

В темно-синем костюме, голубой рубашке.

Смотрит прямо на меня.

Выгибает бровь.

Медленно, как будто задумчиво, проводит ладонью по подбородку.

Бороды там больше нет. Остался только темный ободок, больше смахивающий на слегка запущенную щетину.

Я несколько раз моргаю, в особенности когда вдруг доходит, что эта вопросительно вздернутая бровь — именно мне. Как и телефон, который он вдруг берет в руки и вертит, как будто ждет сообщение.

Он избавился от бороды, потому что я сказала, что терпеть не могу бородатых мужиков?

Серьезно?!

Я тоже заглядываю в телефон — ничего.

Резник продолжает гнуть свою чертову бровь.

Я фиксирую, что у него красивый контур губ, резкие углы челюсти — очень маскулинные, очень притягательные, как будто провоцирующие очертить углы пальцем, проверить остроту. И без бороды он вдруг стал таким… сексуальным. Просто мачо-мэн какой-то.

Он ждет, что я отреагирую? Уже слишком выразительно — кажется, это замечают вообще все присутствующие — сверлит взглядом телефон в моей ладони.

Захожу в нашу переписку, закончившуюся обменом выхолощенных фраз недельной давности.

Пишу: «Так значительно лучше, Владимир Эдуардович», но отправить не решаюсь. Мы правда собираемся обсуждать его внешний вид на собрании, посвященному предстоящему аудиту?

Пока я раздумываю — на экране загорается входящее сообщение.

От него.

Потрошитель: Ну скажите уже что-нибудь, Франковская.

Я нервно сглатываю. Чтобы справиться с сухостью во рту, делаю глоток из бутылки с минералкой.

Я: Только не говорите, что моя болтовня подтолкнула вас к этому акту самобичевания…

Потрошитель: Решил лишний раз не усложнять наше с вами и без того напряженное общение.

Я: Вам так значительно лучше, Владимир Эдуардович.

Откладываю телефон и силой заставляю себя не смотреть в его сторону, а сфокусироваться на выступающем. Как будто меня вдруг стали изо всех сил интересовать сухие статистические данные наших финансистов.

А когда «летучка» заканчивается, чуть ли не самой первой выбегаю из зала для заседаний. Захожу к себе и прошу у Амины таблетку от головы, потому что она явно не вывозит две таких сногсшибательных новости — собеседование Юли у «элианов» и тот маленький факт, что под бородой Резника обнаружился чертовски сексуальный брутал. Назвать его как-то иначе даже язык не поворачивается.

Пытаюсь сосредоточиться на работе, но взгляд то и дело падает на телефон.

Он напишет еще что-то? Или уже забил, потому что я не выдала ожидаемый фонтан восторга?

Потрошитель молчит.

А к концу дня у меня вдруг не оказывается работы, потому что та чертова таблица данных, которую мы все с таким трудом заполняли в первый раз, оказалась неожиданно очень эффективной. Мы все видели каждый кусок работы, видели, где нужно подтягивать, а где — очевидный провис, и вовремя исправляли.

— Круто, да? — словно читает мои мысли Амина, когда я прошу распечатать свою часть, чтобы пришпилить перед глазами у себя на календаре. Теперь там целый кусок по предстоящему аудиту. — Пару раз мышкой щелкнула — и готово.

Я только киваю и ловлю себя на мысли, что теперь все упоминания Резника заставляют меня нервно вздрагивать.

И что когда я выхожу с работы — впервые за долгое время так рано — мой взгляд цепляется на стоящую «плечом к плечу» с моей «Медузой» его здоровенную тачку. Рядом с моей малышкой она кажется просто Халком.

Вспоминаю цветы на заднем сиденье. Натка позвонила мне в воскресенье вечером, сказала, что я забыла забрать букет — она взяла его с собой. Я предложила ей оставить букет себе, рассудив, что это был не особенный подарок, а просто «знак вежливости» — галантный, приятный, но определенно не стоящий того, чтобы лить по нему слезы.