Читать книгу 📗 "Месть. Никогда не прощу (СИ) - Вирго Софи"
- Подрался, - всего одно слово вырывается резко, будто он боялся, что не сможет его произнести, если замешкается.
- С кем?
- С Витькой, - он произносит это имя с такой ненавистью, что мне становится интересно, что случилось, и я хочу узнать точно готова настаивать, а не дать ему возможность рассказать, когда будет готов.
- И за что хоть дрался?
Рома ковыряет носком край кухонного коврика. И я жду. Жду, потому что летом, во время практики и нескольких дополнительных занятий в неделю по ряду предметов, о которых договорился Марк, ведь его сына нужно подтянуть, чтобы за него не было стыдно, не понимаю, что могло произойти.
- За Настю. Он ее за волосы дернул, она чуть не упала. А потом начал смеяться.
Смотрю на него, на его сжатые кулаки, на упрямый подбородок, который так похож на мой. На эти брови, сведенные в той же сердитой складке, что и у меня, когда я злюсь. И внезапно мне хочется улыбнуться, по-настоящему, впервые за долгие недели. Потому что в этом поступке вся его суть.
Мой мальчик.
Мой настоящий, честный мальчик, который не может пройти мимо несправедливости.
- Девочек защищать - хороший повод, - говорю спокойно, чувствуя, как что-то теплое разливается в груди. Единственное светлое чувство за весь этот проклятый месяц.
Он поднимает глаза, большие, испуганные, полные надежды на мое понимание, и в них я вижу себя. Себя в четырнадцать, такую же упрямую, такую же не умеющую молчать, когда кто-то обижает слабых.
- Правда? - голос Ромы дрожит, словно он боится, что я сейчас возьму свои слова назад.
- Правда, - подхожу к нему, и мои пальцы сами находят его плечи, сжимая их ободряюще. Кожа под ладонями теплая, живая, и я ловлю себя на мысли, что это единственное настоящее, что у меня осталось в этом доме-фальшивке.
- А папа… - он закусывает губу, и я вижу, как его взгляд скользит к двери, словно он уже сейчас ждет появления отца с его вечными упреками.
- Папа может думать что угодно, - аккуратно обрываю, чувствуя, как в горле встает ком. - Но, если бы ты просто так, из-за ерунды, полез в драку, я бы тебя отругала. А так… Это самый безобидный повод, по которому меня могли вызвать.
Рома смотрит на меня, и в его глазах облегчение, такое яркое, что больно смотреть. Его плечи расправляются, будто с них свалился невидимый груз. Губы дрожат, прежде чем сложиться в робкую улыбку, точь-в-точь как в пять лет, когда он разбил вазу и я вместо крика просто обняла его.
- Ты точно не злишься? - он произносит это шепотом, словно боится спугнуть мое хорошее настроение
- Точно.
Он вдруг обнимает меня так крепко, что я на секунду теряю равновесие. Его голова утыкается мне в плечо, и я чувствую, как его дыхание опаляет шею.
- Ты лучшая мама, - эти слова обжигают сильнее, чем пар от кастрюль. Сердце сжимается так сильно, что на мгновение перехватывает дыхание.
- По какому поводу телячьи нежности? – наше тихое уединение прерывает Марк.
Я чувствую, как Рома напрягается всем телом, его пальцы впиваются мне в бока. Но в груди, несмотря ни на что, у меня тихое, почти радостное удовлетворение, которое я тщательно скрываю за маской безразличия.
Значит, Тимофей справился.
Марк злится.
А злой человек - это человек, который ошибается.
Но сына я ему на расправу и спуск гнева не отдам.
Хочет орать, пусть выберет противника по зубам.
Глава 21
Глава 21
Альбина
- Я услышу ответ, или это тайны Мадридского двора, которые отцу знать необязательно? – продолжает звериться Марк, его голос режет слух, как наждачная бумага. Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Еще немного, и я сама сорвусь, но нет, не сейчас. Не перед сыном.
- Подрался в школе, - все же говорит Ромка, глядя куда-то через плечо Марка. Его голос дрожит, будто он боится, что слова застрянут в горле. - Директриса маму вызвала.
Марк медленно растирает лицо ладонями и что-то бурчит, но жест красноречивей любых слов. «Как вы меня достали», вот что в нем.
- Отлично. У меня не сын, а неудачник, - тихо говорит Марк, и в этой тишине каждое слово режет, как нож. - Не может даже одноклассника подавить, чтобы тот не жаловался директору.
Рома напрягается. Я чувствую, как его дыхание становится частым, прерывистым. Кладу руку ему на плечо и чувствую, как мышцы напряжены до предела.
- Иди в комнату, - говорю мягко, но так, чтобы не осталось сомнений, это не просьба, но сын не двигается. Его глаза широко раскрыты, в них мелькает что-то между страхом и упрямством. - Ром, нам с папой поговорить надо, это ненадолго, ужин через сорок минут.
- Да, поступай как маменькин сынок, - наливая в стакан воду из холодильника, бросает Марк. Вода плещется, капли падают на пол, но он даже не замечает.
- Это не так, Ром. Просто взрослым надо поговорить.
Сын сомневается еще немного, его взгляд мечется между мной и Марком, будто он пытается понять, кто из нас сейчас опаснее. Но в конце концов он отрывается от меня, и шаркая носками по полу, со сгорбленной спиной, будто ждет удара, уходит.
Когда дверь на втором этаже захлопывается, я поворачиваюсь к Марку.
- Какого черта ты срываешься на сыне из-за своего дерьмового настроения? Он в чем перед тобой виноват? Нет, - достало, сейчас можно ненадолго отпустить себя. - Если тебя кто-то где-то разозлил, это не повод срываться на домашних, - почти кричу на него.
Голос рвется наружу с хриплым скрежетом, оставляя после себя металлический привкус ярости. Кухня, еще минуту назад наполненная уютным ароматом тушеного мяса, теперь кажется тесной, губящей души и надежды.
- Ничего, Рома не сахарный, не растает. И нечего его так баловать, а то не сын, а тряпка вырос. Ты его испортила.
Вода из его стакана еще сильнее проливается на пол, но он снова этого не замечает, хотя влага прошлась по его пальцам, я заметила.
Я смотрю на эти пятна, на его перекошенное от злости лицо со сведенными бровями, стиснутыми челюстями, ноздри раздуваются, как у разъяренного быка, и понимаю: этот человек мне чужой. Совсем. Остатки любви, теплившиеся где-то в глубине, теперь окончательно превратились в прах, который пора развеять, чтобы не занимал место на полке.
- Где ты сам пропадаешь, когда так нужен сыну? - спрашиваю, давя на больное, тыкая его носом, как котенка в ссанку мимо лотка, чтобы понял, за что огребает и хоть немного воспитался. - Если хочешь, чтобы он вырос мужиком, может, стоит показать ему, как это - быть им, объяснять, а не наезжать на него в дело и без дела?
Его передергивает. Как же, усомнилась прямым текстом, что мужик. Ничего, наличие причиндалов не делает его мужиком. Я могу тоже в магазине яиц купит, с добрых пару десятков, и что, будем яйцами мериться?
- Тюкая, ты его не сделаешь мужиком, наоборот, затравишь.
- Не надо на меня перекладывать ответственность за его воспитание, - он резко бьет стаканом о стол, ставя его. Звон стекла вонзается в тишину, заставляя меня вздрогнуть, но я не отступлю. - Это бабская работа. Моя задача деньги в дом приносить.
Я смотрю на него, на его сведенные брови, на тонкую полоску пены в уголке рта, и вдруг понимаю, что не злюсь. Нет. Во мне только холод. Ледяной, бездонный. Этот холод заполняет все во мне, помогая быть сильной в этом кошмаре.
- Я тебя услышала, - говорю спокойно, взяв себя в руки, но в голове уже крутится мысль: "Скоро, очень скоро ты пожалеешь о каждом сказанном слове". - В очередной командировке желаю удачи в поисках любовницы. Сообщи, когда найдешь.
Он замирает. Его пальцы сжимают край стола так, что костяшки белеют, кожа вот-вот лопнет. В глазах - смесь ярости и чего-то еще, возможно едва контролируемого страха.
Ничего, ему полезно. Я смотрю пошел переходить границы уже в край. Я не железная. И без того психолога будет сложно найти, еще не хватало, чтобы в Ромке появилась мысль «не по пацански ныть о проблемах психу», просто потому что отец так сказал.
