Читать книгу 📗 "Не развод, а война (СИ) - Вишневская Дана"

— Знаю. И знаю также, что у тебя есть выбор: продолжать эту войну или подумать о внуке.

После разговора с папой я сижу в тишине и пытаюсь понять: а что, если он прав? Что, если Руслан действительно просто хочет проводить время с сыном, а не мстит мне? Что, если его щедрость продиктована не желанием переманить Савелия, а обычной отцовской любовью?

Нет, не может быть. Слишком много совпадений. Слишком демонстративно всё это.

Или я просто не хочу верить в то, что Руслан может быть хорошим отцом без меня?

В воскресенье вечером они возвращаются. Савелий заходит в дом молча, с красными глазами. Руслан не входит — только передаёт сыну рюкзак через порог.

— Как прошли выходные? — осторожно спрашиваю я у сына.

— Нормально, — буркает он и идёт в свою комнату.

— Савушка...

— Мама, оставь меня, пожалуйста.

Я слышу, как хлопает дверь его комнаты. Мой мальчик прячется от мира, от нас, от нашей войны.

И я понимаю: папа был прав. Нужно остановиться. Ради Савелия нужно найти способ жить без войны.

Но как это сделать, когда каждая клеточка моего тела кричит о несправедливости? Как простить Руслану всё то, что он творит? Как перестать защищаться, когда он продолжает атаковать?

Не знаю. Но попробовать придётся. Потому что альтернатива — потерять сына. Не юридически, а эмоционально. Превратить его в озлобленного подростка, который ненавидит обоих родителей.

И это цена, которую я не готова заплатить за свою гордость.

Я стою у окна, глядя, как Руслан отъезжает от дома и у меня возникает холодное, гнетущее предчувствие: завтра утром мне предстоит посмотреть в глаза собственному ребёнку и объяснить, почему его жизнь превратилась в поле боя. И у меня нет слов. Совсем нет слов.

Глава 9: Ты разрушаешь его психику

Телефон звонит в начале девятого утра, когда я пытаюсь накормить Савелия завтраком. Мальчик ковыряется ложкой в овсянке, а я делаю вид, что не замечаю его красные глаза. Опять плакал ночью. Третий раз за неделю.

— Златослава Владиславовна? — голос директора школы звучит официально, но я слышу нотки тревоги. — Мне нужно поговорить с вами. И с отцом ребёнка тоже.

У меня всё внутри холодеет.

— Что случилось? — шепчу я, отворачиваясь от сына.

— Савелий вчера подрался на перемене. Серьёзно подрался. Мы не можем больше это игнорировать.

Господи, вот оно. Я закрываю глаза и чувствую, как меня начинает трясти. Всё, что я пыталась скрыть, всё, от чего защищала сына, всё вылезло наружу.

— Когда? — хрипло спрашиваю я.

— Сегодня в два часа дня. И госпожа Громова... приходите оба. Это важно.

Трубка гудит, а я стою посреди кухни и понимаю — война, которую мы с Русланом ведём друг против друга, добралась до нашего ребёнка. И теперь его разрывает на части.

Савелий поднимает голову от тарелки.

— Мам, а что тётя Лена хотела?

— Ничего особенного, солнышко, — лгу я. — Доедай кашу.

Но сын смотрит на меня такими взрослыми глазами, что хочется провалиться сквозь землю. Он всё понимает. Этот одиннадцатилетний мальчишка всё чертовски понимает.

Звоню Руслану. Гудки. Много гудков. Конечно, он не поднимает. Зачем ему отвечать на звонки бывшей жены?

— Алло, — наконец слышу его усталый голос.

— Нас вызывают в школу. К Савелию, — говорю я без предисловий.

Пауза. Длинная, тягучая пауза, во время которой я слышу, как он дышит.

— Когда? — коротко спрашивает он.

— Сегодня в два.

— Что случилось?

— Подрался.

Ещё одна пауза. Теперь я представляю, как он трёт лоб рукой — эта привычка у него с института.

— Хорошо. Буду.

И трубка снова гудит. Вот так. Никаких "как дела", никаких "как ты". Деловито. По-деловому решаем проблемы с сыном, который страдает из-за нашей войны.

На встречу с директором школы я наряжаюсь как на похороны. Чёрное платье, чёрные туфли, чёрная сумка. Словно готовлюсь хоронить наш брак окончательно. Хотя, что там хоронить — он уже давно мёртв, просто мы всё никак не можем выкопать могилу.

Руслан приезжает одновременно со мной. Выходит из своей чёрной машины в строгом костюме, выглядит как преуспевающий бизнесмен, которым и является. Красивый, сука. До сих пор красивый, несмотря на все наши скандалы.

Мы идём к входу в школу, не глядя друг на друга. Как два незнакомца, которые случайно оказались рядом. А ведь когда-то мы были семьёй. Когда-то я гордилась, что иду рядом с этим мужчиной.

— Здравствуй, — бросает он мне, когда мы поднимаемся по ступенькам.

— Привет, — отвечаю я сухо.

И всё. Больше слов не находим. Что тут скажешь? "Как дела?" "Как твоя любовница?" "Как твоё новое жильё?" Лучше молчать.

Директор встречает нас в своём кабинете. Елена Ивановна, женщина лет пятидесяти, которая видела всякое за свою карьеру. Но сейчас она смотрит на нас с явным беспокойством.

— Присаживайтесь, — кивает она на стулья перед столом.

Мы садимся. Я — справа, Руслан — слева. Между нами можно танцевать. Дистанция как в фехтовании.

— Я вызвала вас, потому что ситуация с Савелием становится критической, — начинает директор. — Вчера он подрался с одноклассником. Серьёзно подрался. Мальчику наложили три шва на бровь.

У меня внутри всё переворачивается.

— Господи, — шепчу я. — Он что, ранил ребёнка?

— К сожалению, да. И это не первый инцидент. Савелий стал агрессивным, замкнутым. Учителя жалуются на его поведение.

Руслан сидит как каменный истукан. Только скулы ходят ходуном.

— А что говорит сам мальчик? — спрашивает он ровным голосом.

— Ничего не говорит. Молчит. Но наш психолог хочет с вами поговорить. Жанна Викторовна сейчас придёт.

И тут заходит женщина лет сорока, в очках, с добрым, но усталым лицом. Школьный психолог. Та, которая каждый день видит детские трагедии.

— Здравствуйте, — садится она рядом с директором. — Я работаю с Савелием уже две недели. И должна вам сказать — ребёнок находится в состоянии сильного стресса.

— Из-за чего? — спрашиваю я, хотя прекрасно знаю ответ.

— Из-за семейного конфликта, — прямо говорит Жанна Викторовна. — Савелий постоянно спрашивает, по чьей вине разводятся родители. Винит себя в том, что не смог их помирить.

Слова бьют как пощёчина. Господи, что мы наделали... Что я наделала...

— Он стал агрессивным, замкнутым, у него проблемы с концентрацией внимания, — продолжает психолог. — На уроках отключается, витает в облаках. А вчера сорвался.

— На кого он напал? — хрипло спрашивает Руслан.

— На Мишу Коротеева. Тот сказал что-то про развод родителей Савелия, и ваш сын просто взорвался.

Я закрываю лицо руками. Вот оно. Наша грязная война дошла до школы. Теперь все знают, что семья Громовых разваливается.

— Я предлагаю семейную терапию, — продолжает психолог. — Ребёнку нужна помощь, чтобы пережить развод родителей. Но работать придётся всем вместе.

— Я согласна, — быстро говорю я.

— И я согласен, — сухо отвечает Руслан.

Но даже в этом моменте, когда речь идёт о нашем сыне, я чувствую напряжение. Мы сидим рядом как два враждующих генерала на переговорах.

— Хорошо, — кивает психолог. — Но должна вас предупредить — это будет сложно. Ребёнок чувствует ваше напряжение, вашу враждебность друг к другу. Дети как губки, они всё впитывают.

— Мы понимаем, — говорю я.

— Понимаем, — эхом отзывается Руслан.

Но понимаем ли? Или только делаем вид?

— Можно нам поговорить с сыном? — спрашиваю я.

— Конечно. Я его позову.

Директор выходит и через минуту возвращается с Савелием. Мой мальчик выглядит потерянным. Маленький, хрупкий, с опущенными глазами. На правой руке синяк.

— Привет, мам, — тихо говорит он. — Привет, пап.

И вот тут я не выдерживаю. Встаю и обнимаю его. Крепко-крепко, как будто могу защитить от всего мира.

— Солнышко моё, — шепчу я в его волосы. — Прости меня. Прости нас.