Читать книгу 📗 "Развод. Мусор вынес себя сам (СИ) - Шевцова Каролина"
- Там будут женщины, Рая. Мужчины книг не читают, тем более мой жанр. Это же не технофантастика, - бормочу я, но пальцы уже тянутся к брюкам. Хорошие такие, цвета крема в банке.
Пока я переодеваюсь, Рая роется в своих шкатулках.
- Кулон нужен... что-то дерзкое... – шепчет она себе под нос.
- Можешь не искать, я все равно вот это твое «хоба» делать не буду, я лучше вниз рубашку надену.
- И на родительское собрание! – Шипит сестра, как вдруг лицо ее меняется, приобретает такое мечтательное выражение, что становится страшно.
- Чтобы ты ни придумала, я это не надену, - предупреждаю младшенькую.
- Анисочка, - воркует она. – Ты можешь не надевать, ты главное примерь!
Она выбегает из спальни с картонным пакетом, от вида которого у меня перехватывает дыхание. Тот самый комплект нижнего белья. Напоминание о том, на что я решилась, чтобы спасти семью, и свидетельство того, что склеить разбитое невозможно.
- Нет, - качаю я головой. - Рай, нет. Я не могу. Это стыдно!
- Можешь, - ее голос становится неожиданно мягким. - Это не стыдно. Это красиво. У тебя идеальная кожа, ни одной растяжки. Ты сложена, как девочка. Почему ты должна это прятать?
Она достает и открывает злополучную коробку. Там лежит не просто белье. Это настоящее произведение искусства из черной с вышивкой ткани и тончайших кожаных лямок, которые обвивают грудь как ремни портупеи.
- Так даже лучше. – Рая застегивает на мне пиджак. – Не надо никакого хоба, сиди одетая, но вот эти кожаные полосочки в вырезе. Это же просто…
- Восторг, - шепчу я, глядя на себя в зеркало. Я ловлю свое отражение и не верю тому, что вижу. Кого вижу! Нику Зельбер! Плечи сами расправляются, грудь приподнимается, подбородок торчит остро и задорно, совсем как раньше. Кажется, роковые женщины вот так и стоят - с вызовом и скрытой улыбкой.
И бюстик действительно завершил этот образ. Теперь, с намеком на выглядывающее нижнее белье, кажется, что на мне не просто мужской пиджак. Что это пиджак, снятый с мужчины после бурной… бурной ночи.
Я всего лишь поменяла слова местами, но как заиграла картинка!
- И последний штрих, - Рая распыляет на мои запястья какой-то модный парфюм. Густой и терпкий, как Южная ночь. Непохожий на меня, он полностью отражает характер Ники. Такой же взрывной. Такой же огненный.
На дрожащих ногах выхожу из подъезда и вижу черное такси бизнес-класса. Мы решили, что никто не должен видеть мою машину возле ВДНХ. Вряд ли ее вычислят, но не хочу хоть каких-то намеков на мое присутствие там.
Я захожу в наш павильон, и меня накрывает волна шума, голосов и запахов. Людей - море. Каждый второй мне знаком. Это моя десятая по счету выставка, но раньше я была здесь от лица издательского дома, а как писатель оказалась впервые. Стараюсь держаться подальше от коллег, стать незаметной, но чувствую на себе любопытные взгляды. С черными волосами, с алыми губами и вызывающей родинкой на щеке я похожа на павлина в стае воробьев.
Шаг за шагом пробираюсь к нужному залу, пятясь, как краб, и крутя головой на все триста шестьдесят градусов, чтобы не наткнуться на кого-то знакомого. И в этот момент чувствую глухой удар плечом о чью-то спину.
- Ой, простите, я... - бормочу извинения и поднимаю глаза.
Ледяная волна окатывает меня с ног до головы. Передо мной Давид. Тот самый Давид! Спокойный, надежный, всегда такой собранный. Он оборачивается, его взгляд скользит по мне и… не узнает.
- Это я должен извиниться, - отвечает он, и его голос, такой знакомый, режет слух своей формальной вежливостью. – Не заметил. Вы не ушиблись?
- Нет, все в порядке, - сиплю я, стараясь сделать голос ниже, более хриплым.
Он смотрит на меня. Не так, как на Анису Самойлову, не по дружески смотрит, не тепло. Его взгляд скользит по парику, задерживается на алых губах, на лямках, выглядывающих из-под пиджака... и в его глазах на мгновение гаснет что-то живое, знакомое.
- Не буду задерживать, - Давид улыбается, слегка приподняв кончик губы, кивает и шагает прочь.
Уходит, даже не обернувшись.
Глава 15
Я разворачиваюсь и тоже ухожу, в противоположную от Давы сторону. Нахожу нужный зал, останавливаюсь у входа, опираясь металлическую раму, и делаю глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях. Здесь все не так, как я представляла. Никакого гламура. Никаких книг, баннеров, ростовых фигур персонажей, чтобы привлечь побольше внимания. Здесь пахнет кофе и... чем-то домашним. А еще здесь - женщины. Мои ровесницы и старше. Уютные, с умными глазами, в удобных красивых нарядах и с блокнотами в руках. Они неторопливо переговариваются, смеются. Это мои читательницы. Наше с Никой племя. Глядя на них, сердце затихает. Паника отступает, сменяясь странным, щемящим чувством родства. Я пробираюсь к скромному подиуму, где уже сидят несколько авторов. Мне кивают, я киваю в ответ, занимаю свое место. Ведущий что-то говорит о возможностях самиздата, о тенденции, о трендах. Я слышала все это так часто, что могу с любого момента подхватить и договорить речь до конца. И все равно сижу, внимательно киваю в такт словам организаторов.
Оказывается, есть разница между тем, с какой стороны ты кусаешь пирог – редакторской или писательской. Потому что сейчас все сказанное воспринимается иначе, как-то по-настоящему, по-взрослому.
Я чувствую не просто привычную тревогу, но странную ответственность перед этими милыми женщинами, которые так внимательно слушают нас.
Наконец, очередь доходит и до меня. Ведущий объявляет что-то радостное про «новые имена» и начинающего автора в эротическом жанре, который за несколько недель добился результатов выше, чем у более опытных коллег. Чувствую на себе удивленные и неприязненные взгляды. Ну, спасибо, удружили. Заводить врагов среди писателей не входило в мои планы.
Улыбаюсь, хочу показать всем, что я тут цветочек, безобидная ромашка. Но с алой помадой на губах я больше похожа на перепачканную в крови пантеру. Да и Бог с ним, мне с этими людьми детей не крестить. Встаю, поправляю пиджак, чувствуя, как под плотной тканью съехали кожаные лямки портупеи. Беру микрофон так, чтобы было удобнее.
Зал замирает, десятки любопытных глаз устремлены на меня. Я тихонько откашливаюсь. Глотаю комок в горле. Сейчас. Сейчас я скажу свое первое слово как Ника Зельбер. Делаю вдох... Как вдруг мой взгляд, скользя по аудитории, натыкается на него. В первом ряду, прямо по центру сидит Боря. Мой начальник. Мой муж. Человек, который знает меня лучше всех на свете, и которого совсем не получится провести.
Весь воздух вышибает из легких. Мир сужается до тоннеля, в конце которого – хитрый Борин прищур. В ушах звенит тишина, я не слышу ни гула зала, ни того, как быстро колотится сердце. Узнал? Нет. Нет же? Это просто взгляд мужчины на эффектную незнакомку. Так он смотрел на Лизу. Так он, должно быть, смотрел на тех, других. Но почему тогда по спине бегут ледяные мурашки? Почему инстинкт кричит «беги»?
Сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Нет. Я не могу. Я не могу подвести всех этих женщин, что смотрят на меня с надеждой. Я не могу подвести Нику Зельбер, которую сама же и придумала. Даже если он узнал... какая разница? Я больше не Аниса Самойлова, технический редактор семейного издательства. Я - автор.
Я делаю глубокий вдох. И выдыхаю воздух напополам со страхом. Что-то во мне меняется: на губах играет хитрая улыбка, спина выгибается в легком, вызывающем прогибе. Я облокачиваюсь на стол с такой небрежностью, будто делаю это каждый день. Подношу микрофон ко рту, так близко, что кажется, он вот-вот запачкается моей помадой. - Раз-раз, - проверяю звук. Мой голос - низкий, грудной, с легкой хрипотцой. Почти как у Раи. Я копирую ее актерскую, слегка театральную манеру. Получается на удивление естественно. - Время томных девственниц, - делаю я паузу, давая словам повиснуть в воздухе, - ушло. - Кто-то в зале смущенно хихикает. - Повзрослели читатели. Повзрослела... и главная героиня. Я бросаю взгляд на первый ряд. Прямо на Борю. Он сидит, не мигая, с открытым от изумления ртом. - Теперь женщина сорока, пятидесяти и дальше - это не просто чья-то мама или тетка. Не второстепенный персонаж. Она - та, вокруг которой происходит вся история. Ее история. Я вижу, как кивают женщины в зале. Вижу их блестящие глаза. И где-то там, прямо перед собой, вижу его застывшее лицо.
