Читать книгу 📗 "Лучшие враги навсегда (ЛП) - Хейл Оливия"

Габриэль кивает.

— Я понимаю.

«Конни – лучшее, что у нас есть». Так говорит папа, но я знаю, что он подразумевает нечто иное. Ее оберегают, лелеют, боготворят. Но не ей доверяют принимать важные решения.

— Хорошо, — говорит папа.

Он бросает взгляд на Алека, и я ясно читаю в нем: «Отступи». Челюсть Алека напрягается, но он не произносит ни слова. Возможно, сейчас он управляет компанией, но папа по-прежнему знает, когда следует применить власть.

Габриэль коротко улыбается мне, прежде чем снова повернуться к брату и отцу.

— Взгляните на это с другой стороны, — говорит он. — Кто может понять Коннован, если не Томпсон?

Алек в недоумении качает головой.

Но отец улыбается.

— Любопытно, — говорит он.

— Кроме меня в этом городе нет никого, кто мог бы сравниться с ней, — заявляет Габриэль. Затем он снова бросает на меня взгляд с ироничной улыбкой. — Не то чтобы я достаточно хорош для тебя, как и любой другой мужчина. Но сделаю все, что в моих силах, принцесса.

Мои щеки краснеют. Он использует это обращение при моей семье? Но как ни странно, ни отец, ни брат и глазом не моргнули. Может быть потому, что тоже меня так видят?

Алек вздыхает и тянется за булочкой.

— Заявляю, что ты мне не нравишься, — говорит он, — но я обожаю свою младшую сестру.

— Принято к сведению, — отвечает Габриэль.

— Отлично, — произносит он. — Так, когда вы планируете съехаться?

О, Алек.

По крайней мере, вопрос не враждебный. Мы с Габриэлем выдаем подобие ответа о том, как сложно найти хорошую недвижимость в Нью-Йорке, которая понравится обоим и станет инвестицией, и я знаю, что последний аргумент особенно нравится Алеку.

Я наконец достаточно успокоилась, сумев осилить лишь половину блюда. Европейская кухня «Солт», как и следовало ожидать, достигает уровня Мишлен, и каре ягненка объективно восхитительно, но его вкус едва ощущается.

Ужин только подходит к концу, когда Алек извиняется, взглянув на часы. Будучи отцом двоих детей, он оберегает свои вечера и выходные с ястребиной бдительностью. Папа выводит его и возвращается несколько минут спустя, чтобы сообщить, что счет уже оплачен.

Он протягивает руку Габриэлю.

— Было приятно познакомиться, — произносит он.

Затем его взгляд обращается ко мне, недвусмысленно предостерегая. Папа и Алек, возможно, пережили этот фарс и купились на нашу историю, но это не означает, что они ему доверяют. Ни на йоту.

Я киваю в ответ. Я знаю.

Он исчезает за дверями «Солт».

Осознав, что опасность миновала, я опускаю голову на руки и делаю глубокий вдох. Краем глаза отмечаю, как Габриэль тянется за последней булочкой из проклятой корзинки. Сегодня его аппетит явно не знал границ.

— Что ж, — произносит он. — Думаю, все прошло так хорошо, как мы только могли надеяться.

Я смотрю на него, и дикая улыбка расплывается по лицу.

— Ты был влюблен в меня на юридическом факультете?

Его взгляд становится уничтожающем, и Габриэль не удостаивает меня ответом.

Я усмехаюсь и тянусь за второй бутылкой вина. Она еще наполовину полна, и я наливаю себе бокал.

— Кто бы мог подумать? Во всяком случае, не я. Бедный, тоскующий принц Томпсон.

Габриэль откидывается на спинку сиденья.

— И это твоя благодарность за оказанную услугу? Насмешки?

Я высоко поднимаю бокал.

— Чего еще ты от меня ожидаешь? Мы такие.

— Да, — произносит он с улыбкой. — Мы такие.

— Кстати о той реплике, что только Томпсон может понять Коннован. Достаточно смело.

— Знал, что сработает.

— Такой самоуверенный, — я подношу бокал к губам и залпом опустошаю его. — Это не значит, что они купились.

— Конечно, они все еще мне не доверяют, — отмахивается он, словно это не имеет значения. В мерцающем свете свечей тени ложатся на его лицо. Заставляя Габриэля выглядеть еще старше. Еще более чужим. — Но они купились на ту часть, что касается отношений.

Да, думаю я. И продолжают верить, что я дура.

Слова едва не слетают с моих уст, но для этого потребуется больше доверия, чем я испытаю сейчас. Вместо этого я делаю еще один большой глоток.

Взгляд Габриэля, холодный и расчетливый, неотступно следует за мной. Я медленно опускаю бокал обратно на стол, не в силах забыть, кто сидит напротив. Он не мое доверенное лицо.

Да, он носит звание моего мужа, но между нами нет теплоты и близости.

— Спасибо, — произношу я, — за то, что сыграл свою роль.

Он наклоняет голову.

— Спасибо, что сделала то же самое вчера.

— Что угодно, лишь бы продать эту ложь.

Он поднимает свой бокал с вином. В мерцающем свете свечей его глаза кажутся почти янтарными.

— Все и вся.

Я поднимаю свой бокал.

— Все и вся.

Ибо нет предела, который я не переступлю, и нет лжи, которую я не произнесу, чтобы уберечь семью и компанию от правды.

Но что еще страшнее? Нет ничего, чего я бы не сделала, чтобы не поддаться одной из насмешек Габриэля, и это может стать моей погибелью.

12. Габриэль

Сегодня теплый весенний день, и в сером, сковывающем движения, костюме, я ощущаю дискомфорт. Напряженный взгляд тети лишь усиливает беспокойство.

Мы стоим возле жилого дома на Восемьдесят Третьей улице уже почти пятнадцать минут, ожидая появления Конни. Риелтор, терпеливо дожидающийся вместе с нами, настолько жизнерадостен, что это кажется преступлением. Никому не подобает излучать такую искусственную бодрость, даже тем, кто жаждет совершить сделку.

Мы с тетей отвечаем на электронные письма, и я отправляю Конни очередное сообщение.

Я: Где тебя черти носят?

Нет ответа.

Накануне ночью я написал ей с просьбой об услуге. И хотя ее семью, возможно, удалось утихомирить, моя семья — совершенно другая история. Мой отец и тетя не уверены, что я держу ситуацию под контролем. Папа в глубине души ожидает, что я потерплю неудачу, но таким было его отношение ко мне всегда, и сегодняшний день, кажется, ничем не отличается. Он вынесет окончательный вердикт, когда увидит, взорвется это дело у меня в руках или нет.

Зато тетя Шэрон подозревает что-то неладное. Что конкретно, я пока не уверен. Возможно то, что я не смогу извлечь выгоду из брака.

«Будучи связанным с Коннован, ты не смог заполучить половину компании в ходе развода?»

Но у меня есть предчувствие, что дело не только в этом, но и в чем-то гораздо, гораздо худшем. Она хочет, чтобы я потерпел неудачу. Если так и произойдет, у ее сына будет больше шансов на продвижение по службе в компании. В конце концов, если я облажаюсь, вероятность того, что мне позволят продолжать работать в «Томпсон Интерпрайзес», будет равна нулю.

— Твоя жена скоро будет здесь? — спрашивает Шэрон, не отрываясь от телефона.

Несмотря на то, что женщина на два года старше отца, они ведут себя больше как близнецы. Вместе правят «Томпсон Интерпрайзес» почти два десятилетия.

— Да, — отвечаю я. — Пробки.

Шэрон фыркает. Для закоренелого жителя Нью-Йорка, который привык все планировать, как она, пробки являются привычным явлением. Нужно приспосабливаться, планировать, а не использовать это в качестве оправдания.

Я смотрю на улицу. Я больше не работаю, чтобы произвести впечатление на тетю или отца. Не для этого торчу на углах улиц, ожидая, пока Констанция, черт бы ее побрал, Коннован появится и окажет мне услугу.

Но вот мы здесь.

Именно тетя втянула меня в это дело.

— У меня есть потрясающий риелтор, и он сможет принять вас завтра, — говорит она с улыбкой, слишком острой, чтобы быть правдивой. — Слышала, вы хотите съехаться?

Да, это официальная версия.

Я благодарю ее и отвечаю, что мы рассмотрим этот вопрос, но ее улыбка становится неестественно тонкой.

— Я бы тоже хотела прийти, — произносит она, и я понимаю, что это не предложение.