Читать книгу 📗 "Все началось с развода (СИ) - Томченко Анна"

Я медленно встала и подошла к койке, стянула с плеч бежевый худик, оставшись в сорочке с рваными лямками.

Губы тряслись, по щекам бежали слезы.

Капали на грудь, оставляя тёмные влажные следы.

Я сбросила худик с плеч прямо на пол и стала медленно поднимать сорочку вверх.

Я её поднимала до тех пор, пока не показался живот, а на животе красно-буроватые пятна от его пальцев.

— Ален... — Хриплым низким голосом с нотами паники произнёс Альберт, а у меняещё сильнее задрожало все тело.

Я поднимала сорочку ровно до груди, чтобы он все видел, чтобы видел то, что он натворил.

— Ален, я не мог…

И на этой фразе меня прорвало.

Я запрокинула голову назад и заскулила.

— Ален, ты же не хочешь сказать, что я тебя изнасиловал? Ален? Аленушка.

32.

Я стояла, смотрела на Альберта. И меня выворачивало.

Ненавидела.

За то, что отключиться посмел. До чёртиков меня перепугал.

За то, что ворота вынес. Напал, сорочку порвал любимую.

Изнасиловать хотел.

— Ален. Ален, пожалуйста, скажи мне, что я не успел, — хрипло произнёс Альберт, пытаясь сесть на кровати, но у него не вышло, потому что зацепился рукой за капельницу и чуть не опрокинул на себя стойку. — Алёнушка, родная моя, любовь моя, девочка моя, скажи мне, что я не успел! — с какой-то хмельной паникой, граничащей с истерикой произнёс Альберт и протянул ко мне свою руку.

Я сделала шаг назад, плакать не переставала.

— Ален, я не мог же, нет. Да, бухой был, но не настолько, чтобы против силы тебя взять. Я бы скорее приехал и уламывать тебя, начал мурлыкать. Да не мог я такого сделать, Алёна. — Быстро, сбивчиво говорил Альберт, а я качала головой, чтобы понял, что мог.

— Ворота.

— Ворота вынес, помню, твою мать, как ворота вынес, помню. Все помню, взбесило, что с этим мелким уехала, сбежала от меня, бросила меня, одного меня бросила, думал, приеду поймаю эту тварь за шиворот нахрен выкину из дома, чтоб никто не смел к тебе прикасаться.

Я облизала губы, нижняя треснула прям посередине, и противно кровила при каждом касании языка.

Больно было, и кислый металлический привкус в рот попадал.

— Но я не думал, я не собирался. Ален, я не собирался. Бешеный был, да, звонил, ‘долбил в домофон. Потому что ключи, твою мать, найти не мог. А ты не открывала.

Я думала, занята так, что не открываешь. Но я не думал. Я не планировал!

Альберт часто сглатывал, как будто бы вот-вот его стошнит.

— Алёнушка, скажи, пожалуйста, что я не успел, ну пожалуйста, я тебя умоляю, ножом режь меня, только скажи, что не успел.

В глазах лютое отчаяние, настолько явное, что у меня от этого только слезы сильнее текли.

Кобель проклятый.

Господи, я его так любила, все дерьмо, которое было у нас с ним вместе, пережила.

Мандарины эти чёртовы вспомнила. И когда первые деньги появились, он повёз меня в Москву гулять, покупки делать. Размахивал кошельком хмельно, пьяно. Со всей открытой душой.

Я же все помнила.

Я помню каждую клеточку его тела, на ощупь даже помню, пальцы чувствовали касание. Помнила, как он, засыпая, начинает посапывать, а потом храпит.

Я без этого чёртова его храпа первые месяцы с ума сходила. В какой-то глупости наивной сама себя корила — вот надо было, Алёнка, записать, что Альберт храпел по ночам, сейчас бы легче было засыпать.

Я твою мать, его так любила.

Что света белого не видела без него.

В рот ему заглядывала.

— Алёнушка, Алёна. — Альберт все-таки дёрнулся с койки, постарался сесть, но его повело. Он схватился жёсткими пальцами за край кровати выровнялся, а я сделала шаг назад, наступила беговыми своими кроссовками, в которые по инерции вступилась в коридоре на худик. И прикрыла глаза. — Ален, я не хотел.

Ален, прошу тебя, Алёнушка, честное слово, я не хотел. Я, правда, не хотел. И я взбесился. Я думал, что он где-то дома, а ты с ним. А я ж тебя люблю. Я же не хотел, чтобы кто-то с тобой.

Кто-то со мной — он не хотел, а то, что кто-то с ним, ему было нормально?

Душу мою над огнём жарил, изгилялся полгода, как только мог заботу свою хреновую предлагал пока я подыхала среди дорогой посуды, льняных салфеток и чёртовых растений.

Заставляла себя, вставала, шла в теплицу, а хотелось лежать, кричать.

— Алёнушка, пожалуйста, я тебя умоляю. Просто скажи мне, что я ничего тебе не сделал. Просто скажи, что я неудачно подхватил тебя.

Я шмыгнула носом, он вообще не дышал, в голове столько шума было, что я не была уверена, что достаточно хорошо понимаю все, что сейчас нёс Альберт.

— Ален, я же помню, что я в сознании был, а когда понял, что с тобой никого, я вдруг решил, что вот он, мой шанс. Я приехал. Ты дома сонная, мягкая. Одна, значит не предала, значит ты моя Алёнушка. — Чуть ли не простонал Альберт и оттолкнулся от кровати, сделал шаг и стал медленно опускаться на колени. —Алёна, Алёна, Алёнушка.

Он протянул руки, чтобы схватить меня за талию, но я ещё раз сделала шаг назад.

— Ален, пожалуйста, я тебя умоляю, хоть слово произнеси.

Я произнесу, я однозначно произнесу такое, чтобы раз и навсегда одним ударом, как он меня полгода назад.

Я произнесу, честное слово.

— Ты отдашь мне половину своего бизнеса. Никакие твои подачки в виде содержания мне не нужны, я этот бизнес строила с тобой, я работала с тобой. —Говорила медленно, а у самой голос дрожал, и взгляд был пустой, я даже не смотрела на Альберта, чтобы не сорваться.

Настолько пустой взгляд, стеклянный, как у мертвеца.

— Ты забудешь дорогу к моему дому. Ты забудешь, что когда-то был женат. Ты забудешь, что у нас с тобой есть дети, дети теперь есть у тебя и у меня по отдельности. Не будет никакого заехать на обед, и почему вы не позвали меня на ужин. Не будет ничего из того, чем ты мракобесил все эти полгода.

— Алёнушка, Алёнушка. — Потянулся ко мне Альберт, но я опять отступила.

— Ты, если будешь видеть меня на дороге, перейдёшь на другую сторону. Если вдруг захочешь мне позвонить, позвони своей Элле. Если вдруг тебе когда-то покажется что я вдруг снова твоя, ты вспомнишь о том, как я визжала под тобой чтобы ты меня не насиловал! Помни об этом, Альберт, и не забывай, что побои и факт изнасилования я сейчас поеду и сниму. И в любой момент заявлю на тебя.

33.

Шаг за шагом я выходила из палаты, в какой-то момент растерянно наклонилась, подхватила худик.

Альберт стоял, расширенными от ужаса глазами смотрел на меня, я только качала головой.

Нет, нихрена, точку ставила здесь и сейчас, к чёртовой матери, все, что было!

Я головой понимала, что факт насилия не будет доказан, но мне хотелось, чтобы он верил в то, что он все-таки это сделал.

Сделал, и теперь логично, что я его не видеть, не слышать не могу и не хочу.

Выскочив в коридор, я налетела на медсестру с врачом.

— А что у нас капельница закончилась? — Спросила строго женщина моего возраста, а я пожала плечами, обогнула их и медленно пошла по коридору пока не добралась до лифта.

Спустилась, вышла на улицу, накинула на плечи худик, застегнула до горла, вытащила мобильник, вызвала такси.

— Что ж вы с одной больницы в другую?— Спросил таксист, хмуро глядя в зеркало заднего вида, я пожала плечами.

— Пушкина, тридцать два, — произнесла, я подтверждая, что да, мне нужно в больницу.

Я приехала в частный медицинский центр, в травмпункт не могла идти со своими синяками, потому что они вызовут ментов, а мне надо было только зафиксировать свидетельства побоев. А в частной клинике это все быстро осмотрят и запишут без какой-либо привязки к тому, что будут вызывать ментов.

Я не знала, конечно, наверняка, но я точно знала, что в травмпункте обязательно вызовут полицию, но мне сейчас это было не нужно.

Я не хотела сейчас ломать всю эту историю, которую обдумывала, сидя в палате.

Нет, пусть лучше он каждый раз вздрагивает и боится то, что я могу вытащить все эти документы и обнародовать их.