Читать книгу 📗 "Развод. Мусор вынес себя сам (СИ) - Шевцова Каролина"

Мой взгляд останавливается на небольшом портрете в деревянной раме. На фотографии красивая женщина с темными волосами, большими, карими глазами и упрямой линией рта. Невольно улыбаюсь, и глажу женщину по щеке, будто старую подругу.

А она и была мне подругой. Или очень близкой приятельницей. Мы ведь так и встречались, что называется, семьями. Боря и Давид, я и Лиана – Давида жена.

Меня накрывает волна воспоминаний. Я обожала эту ее тихую улыбку, и талант слушать других, будто ей и правда интересно все, что я рассказывала. Сама она говорила мало, и никогда не рассказывала ничего по настоящему важного. К примеру, о ее диагнозе мы с Борей узнали, когда все стало совсем очевидно и совсем страшно.

Мы предлагали Давиду помощь, но он отказался. Взял отпуск, полетел с женой на лечение, делал все, что только мог, но болезнь оказалась сильнее. Лиана сгорела меньше чем за год.

Мы не могли поверить в то, что случилось. В тридцать или сколько нам тогда было, кажется, что плохое случается с кем-то другим, не с нами. И тем более не с таким хорошими людьми как семья Давида.

Помню, каким подавленным он был. И как я надеялась, что когда-нибудь все наладится, что мы начнем общаться как прежде. Не случилось.

Через месяц после похорон Лианы Дава и Боря крупно поссорились. Давид выписал целый тираж детских книг в онкологическую больницу для самых маленьких, не предупредив об этом нас. Боря вспылил, кричал что-то о «нецелесообразной благотворительности», а Давид, обычно такой сдержанный, впервые в жизни проявил характер - хлопнул дверью и ушел. Он создал свое издательство, занялся учебной литературой. И даже потом, когда Боря и Давид помирились, не передумал, не вернулся.

- Аниса, все готово! - доносится с кухни знакомый, хриплый голос.

На столе дымится хачапури с расплавленным сыром и яйцом, в миске темнеет ароматное лобио с грецкими орехами. Пахнет чесноком, кинзой, аджикой.

Мы садимся. Едим молча. Мне так вкусно, что говорить, набив рот этой божественной едой, кажется кощунственным. Но я все равно немного смущаюсь от неловкого молчания между нами. Никогда раньше я не оставалась с Давидом наедине и сейчас просто не знаю, как нужно себя вести.

- Ты все еще отправляешь книги в детские дома? – спрашиваю как будто между прочим, а получается все равно слишком вымученно.

Давид просто кивает, не отрываясь от тарелки.

- Угу. И в больницы тоже. Музыкальную литературу, школьные пособия. Не все книги туда подойдут, какой-нибудь учебник по квантовой физике вряд ли заинтересует детвору, а вот шпаргалка по математике очень даже. Болезнь не вечная, Анис, и за ее пределами дети должны и радоваться, и влюбляться, и учиться. В том числе и благодаря мне.

- Это очень благородно.

Давид откладывает ложку и смотрит на меня поверх стакана с водой.

- Не благородно. Просто... так надо. К тому же, - он слегка отводит взгляд, - Лиана перед смертью просила меня не забрасывать это дело и помогать другим, пока есть возможность.

Вспоминаю ее спокойное, волевое лицо на портрете.

- Представляю, каким тоном она это говорила, - тепло улыбаюсь я, - никто бы не решился ослушаться твою жену.

- Так прямо и никто. Я вот выполнил не все ее просьбы, - он усмехается, но как-то по-новому, горько. - Например, я так и не женился снова. Хотя она очень настаивала.

- Да? А почему?

Говорю, и только потом думаю, что за глупость сморозила. Больно кусаю себя за язык. Господи, что за бестактность!

От стыда хочется провалиться под пол, прямо к соседям. Но Давид и так живет на первом этаже, и, подозреваю, падать ниже здесь просто некуда. Кое-как заставляю себя посмотреть на друга, но вижу, как тот улыбается мне в ответ. Не обидно, а искренне, будто я сейчас задала вопрос, на который он и сам давно готов ответить.

- Видишь ли, - Дава отодвигает тарелку, складывает руки на столе. - Моя бабушка готовила невероятное лобио. Лучшее на свете. По-настоящему лучшее, а не то, что я подал тебе. Ради ее лобио к нам в Кобулети со всей страны приезжали. Ну, и чтобы покупаться, разумеется, но бэбия была уверена, что только ради ее стряпни.

Я улыбаюсь, а Давид продолжает, ободренный моей реакцией.

- Настоящее лобио готовится долго, Ты готовила когда-нибудь? Нет, ну не страшно, я научу. Так вот, я был еще ребенком, а все дети страшно нетерпеливы, хотят всего и сразу. Особенно есть. Особенно, когда на плите томится бабушкино лобио, вот просто зачерпни ложкой и жуй. Но я этого не делал, потому что бэбия научила меня важной вещи – ожиданию. Она говорила, что настоящий вкус требует времени. И я ждал, зная, что в конце меня ждет не просто еда, а нечто... совершенное.

Он делает паузу, сглатывает, смотрит в окно, но видит там не серую московскую осень, а яркую сочную весну в родном Кобулети.

- Лиана хотела, чтобы я был счастлив. – Тихо, почти не слышно шепчет Давид. - Но для меня счастье - это не просто состояние. Это когда ты делаешь счастливым кого-то другого. И за пятнадцать лет без нее я так и не встретил такую женщину.

- И что, тебе совсем не одиноко?

- Мне по разному, Аниса. Я человек и сам себе противоречу. Иногда мне кажется, чего проще, берешь и нарекаешь какую-нибудь той самой. Я ведь не монах, и женщины у меня были. И это были хорошие женщины, с плохими я бы просто не смог. Но вот жениться… я бы этим не Лиану предал, а себя. Того пятилетнего мальчика, который терпел голод, не жаловался и ни разу не сдался . Ради того самого первого вкуса, который унесет меня на небо от блаженства. И думаю, что со своим человеком я бы испытал такое же чувство. И менять его на что-то другое, на суррогат просто не захотел. Как у Омара Хайяма: ты лучше голодай, чем что попала есть. И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

В комнате становится тихо. Давид смотрит на меня, будто ждет, что я отвечу, но я просто не знаю, что ему сказать.

- Я загрузил тебя, да? Ты так молчишь.

- Нет! - говорю я, глядя в свою тарелку. – Просто я задала очень бестактный вопрос и теперь мне неловко.

- А мне ловко, Анис. С тобой легко говорить. - Он задумчиво крутит стакан в руках. – Но если хочешь, можешь для равновесия рассказать какой-нибудь свой секрет?

Становится совсем неуютно.

Секрет? Какой из? Про то, как пишу по ночам эротический роман? Про то, что храню в багажнике не запасное колесо, а парик для моего альтер-эго? Про два миллиона, которые я сперла у бывшего мужа и радостно просадила на Мальдивы? Почему-то Давиду не хочется рассказывать про все это, особенно последнее. Не хочу, чтобы он считал меня воровкой и разочаровался во мне.

- У меня нет секретов, - щебечу беззаботно, как птичка. - Я как открытая книга.

Давид смотрит на меня. Не сквозь очки, а поверх них. Его взгляд - теплый, внимательный, с хитринкой в уголках глаз. Он молча улыбается, так, будто не верит мне ни на грамм, но при этом принимает каждое слово, которое я сказала. В нем нет осуждения. Только любопытство и готовность ждать.

- Я люблю книга, Аниса, - просто отвечает он.

Глава 19

Здание, в котором сейчас располагается «Слово» находится рядом с Филевским парком. Это место нравится мне куда больше нашего перегруженного центра. Здесь все идет иначе, даже воздух кажется другим, более плотным и вкусным.

Мы идем по парку, и я ловлю себя на мысли, что вот это - мое лекарство от осенней хандры. Не алкоголь, не работа до изнеможения, не полная корзина на ВБ, а такая вот прогулка в обеденный перерыв. Уже третья на этой неделе, кажется. Или четвертая? Я и не считаю.

Давид что-то рассказывает, а я смотрю, как ветер подхватывает желтые листья, те кружатся в воздухе, точно танцуют вальс. Я говорю ему об этом.

- Вальс? - переспрашивает он, прищуриваясь. - Мне кажется, это джаз. С синкопами.

- Нет, смотри, какая плавность! - настаиваю я.

- Это они только притворятся плавными, - смеется Давид. - А внутри - сплошная импровизация и оторопь. Прям как у меня, когда ты просишь выбрать для обеда НЕ Грузинскую кухню. До сих пор не понимаю, что это за кухня такая.