Читать книгу 📗 "Лучшие враги навсегда (ЛП) - Хейл Оливия"

Он произносит это с серьезным видом, но все же это должна быть шутка. Я улыбаюсь широко и легко.

— Постараюсь, обещаю.

Ричард задерживает взгляд еще на миг, потом усмехается собственной шутке и уходит, оставляя нас с Габриэлем наедине.

Габриэль с глухим стуком опускает сумки на пол.

— Игнорируй его.

— Он просто пошутил. Правда?

— По большей части.

Я захлопываю дверь и прислоняюсь к ней. Комната сразу кажется меньше, чем была минуту назад. Кровать, занимающая большую часть пространства, ощущается слишком реальной. Слишком тесной для нас двоих.

Габриэль молча роется в сумке, на удивление расслабленный. Видимо, не удивлен. Или хорошо это скрывает.

Я умею играть. Умею держать лицо. Перед публикой. Перед кем угодно. Мы оба сыграли эту партию за покерным столом. Тогда было весело… до тех пор, пока не стало слишком реальным, слишком близким к правде.

Но здесь не будет публики. Будем только я и он. Одна кровать. Одна ночь. Высеченное тело под тем же одеялом, что и мое.

Габриэль достает солнцезащитные очки, выпрямляется и оборачивается ко мне. Комната будто сжимается. Он смотрит долго, прищурившись, словно читает мысли. Мужчина всегда умел это делать — раздражающе легко.

— Паникуешь из-за кровати, принцесса?

— Конечно, нет.

— Конечно, нет, — с насмешкой повторяет он. — Потому что у тебя никогда не бывает нечистых мыслей о собственном муже.

Я закатываю глаза.

— Я могу быть профессионалом.

— О, я знаю. Это ведь именно то, кем ты всегда была, — он наклоняется ближе, понижая голос. — Расслабься хоть раз.

Я прохожу мимо, наклоняюсь к сумке, стараясь не бить слишком уж очевидной. Нужно срочно найти сарафан и сандалии, чтобы наконец избавиться от черного офисного наряда.

— Я умею расслабляться, — бросаю я.

— Докажи это, — отвечает он.

Уверенная, неторопливая манера его речи всегда выводила из себя. Габриэль знал, как залезть под кожу, как насмешливо поддеть, как одним тоном расшатать мою броню. Он делал это годами — и с каждым разом все эффективнее.

И я ненавижу, что это все еще работает.

Ненавижу, что все еще ищу его одобрения. Что нуждаюсь во внимании. Игра в покер должна была изменить правила. Я чувствовала его желание, ощущала возбуждение — все это должно было дать мне преимущество. Дать контроль.

Вместо этого все пошло иначе. Вместо власти — только хаос внутри.

Пальцы наконец нащупывают знакомую ткань: синий хлопковый сарафан. Я вытаскиваю его и поворачиваюсь. Габриэль все еще стоит у стены, спокойно, уверенно, с тем же выжидающим взглядом.

— Хочешь, чтобы я это доказала? — спрашиваю я и медленно тянусь к молнии на спине платья.

Его глаза чуть сужаются. Едва заметно. Но я это вижу. Чувствую этот момент — как застала мужчину врасплох. Восхитительное ощущение.

Я стаскиваю платье с плеч, давая тому соскользнуть вниз, оставляя его скомканным у талии. Под светом заходящего солнца кожа кажется теплее, а кружево нижнего белья — почти интимно личным.

Сердце колотится, будто вырываясь из груди.

— Конни… — произносит он, не отрывая взгляда от моего тела.

Желание в его глазах такое же явное, как было в ту ночь, когда эрекция упрямо выдавалась сквозь брюки.

Я сбрасываю платье окончательно и остаюсь в одном нижнем белье. Часть меня хочет укрыться, спрятаться, отвернуться. Но другая — сильнее. Другая наслаждается властью, вниманием, триумфом. И им. Габриэлем Томпсоном.

Он жадно скользит взглядом вниз — от лица к шее, к груди, к животу, к бедрам, замирая у кружева на трусиках.

Кожа горит.

— Надеюсь, я не причинила тебе слишком много боли той ночью, — говорю я, медленно поднимая сарафан и надевая его. Лямка за лямкой. — Говорят, это неприятно… когда мужчина уходит неудовлетворенным.

Я бросаю взгляд вниз, на его пах, и ухмыляюсь.

Габриэль остается неподвижен, но руки невольно сжимаются в кулаки.

— Я не был неудовлетворенным, — отзывается он глухо.

Что? Мозг тут же подбрасывает картинку: а с кем? Неужели с кем-то другим, в ту ночь? Я же была там, я бы знала. Ублюдок.

Я тянусь за молнией, но не дотягиваюсь. Он замечает это и молча преодолевает расстояние между нами. Я поворачиваюсь спиной и замираю, позволяя застегнуть платье. Его пальцы скользят по коже — медленно, почти нарочно.

А затем он наклоняется к самому уху и, едва касаясь дыханием, шепчет:

— После игры в покер пришлось дважды подрочить, чтобы уснуть. Все это время я думал о тебе.

Во рту пересыхает. Я представляю его — растянувшегося на кровати, в темноте, с рукой, стиснутой на собственной эрекции. Какое у него было выражение лица? Напряженное? Глаза зажмурены? Стоны глухо подавлены в подушку?

— Правильно, — голос возвращает меня к реальности. — Приятно знать, что я тебя хочу?

— Да, — вырывается на выдохе.

Это правда. Голая, беззащитная, простая. Я не могу больше ее прятать.

Мужчина ведет руками по моим обнаженным плечам, и кажется, что кожа дрожит под его прикосновениями.

— Скажи, что тоже хочешь меня, — просит он.

Я закрываю глаза.

Не могу. Потому что если скажу — все рухнет. Вся дистанция, ложное равнодушие, фальшивая безопасность. Все.

Желание делает все слишком сложным.

А когда брак себя изживет — будет невыносимо больно.

— Нет, — шепчу я.

Он молчит, а затем медленно убирает руки и отходит на шаг.

— Ты лжешь, Конни.

Я поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза.

— Разве не в этом все и дело? В нас? В лжи.

Габриэль замирает, прищуриваясь, но взгляд не отводит. Не знаю, что именно он там видит, но наконец выдыхает.

— Я буду внизу.

Он выходит и закрывает за собой дверь.

Я стою одна, с рукой, прижатой к бешено бьющемуся сердцу. Каждый раз, когда пытаюсь перехватить инициативу, поднять ставки — он парирует.

Совсем скоро я сдамся.

20. Конни

Некоторое время спустя я спускаюсь вниз, проходя мимо рядов дверей, которые, предположительно, ведут в другие комнаты для гостей. Одна из них приоткрыта, и я заглядываю внутрь — это оказывается кабинет. Вдоль стен выстроились книжные полки, а на кресле свернулся клубком полосатый кот. Он спит, а хвост едва заметно подергивается в такт сновидениям.

В семье Томпсонов, как и в нашей, наверняка есть своя форма дисфункции. Обычно так бывает у семей, которые вместе управляют бизнесом. Но у них хотя бы есть это — место, пропитанное традициями и узами крови, даже если оно неизбежно связано с ожиданиями.

Сердце все еще бешено стучит после произошедшего в спальне. Кажется, будто я балансирую на натянутом канате, осторожно переступая по лезвию великой лжи, в которой мы с Габриэлем изо всех сил стараемся жить. Одно неосторожное движение — и я сорвусь.

Я спускаюсь по потертой деревянной лестнице, прохожу мимо просторной кухни в деревенском стиле. Из-за открытой двери доносятся голоса, слышен звон льда о стекло — кто-то готовит домашний лимонад. Это так идиллически, что почти больно.

Габриэля на крыльце нет. Зато его тетя Шэрон сидит там, рядом с пожилой женщиной с седыми волосами, собранными в аккуратный пучок. Женщина держит в руках блокнот и перечитывает его с сосредоточенным выражением лица.

Может ли это быть бабушка Эдит?

— Подойдет, — говорит она. Голос у нее сухой, шуршащий, как осенние листья, но в нем слышна несомненная властность. — Только поменяй местами Еву и Джереми.

Шэрон принимает блокнот.

— Сделаю, — говорит она и уже собирается встать, но, заметив меня, замирает. — Ах. Жена Габриэля Коннован здесь.

Бабушка Томпсон медленно поворачивает голову и смотрит на меня. Из-под седой шапки волос сверкают пара ясных темных глаз.

— Констанция, — произносит она. — Хорошо. Я ждала тебя.

— Здравствуйте, миссис Томпсон.

Она тихо усмехается.

— Я бабушка Эдит, девочка. Миссис Томпсон я не была уже больше двадцати двух лет.