Читать книгу 📗 "Охота на Трясогузку (СИ) - Перова Алиса"

— Танзанит, чтоб ты знала, поглощает душевные страдания и вообще любые негативные эмоции!

— То-то ты фонтанируешь позитивом на всю округу.

— Саш, какая ты коза н-неблагодарная! — бросает мне Стешка, нежно поглаживая своего оратора и поглощая его душевные терзания.

А Геныч набирает полные лёгкие воздуха, но вдруг шумно выдыхает и, повернувшись к Рябинину, пожимает ему руку.

— Вадюх, ты мазохист, конечно, но дай Бог тебе сил и терпения!

— Всё нормально, Геныч, — Рябинин хлопает его по плечу и неизвестно чему улыбается.

— Ну и отлично, тогда отдыхайте, а мы с моей совратницей пойдём проверим артефакт счастья в действии, — и, подхватив одной рукой Стешку под попу, гигантскими шагами топает в дом.

— Удачных испытаний, — тихо ворчу себе под нос, глядя как моя сестрёнка в полёте интенсивно накручивает пальцами у обоих висков и строит мне злобные рожицы.

Да пошли вы все!

И Германовна, следуя моему мысленному приказу, тоже подрывается с места.

— А мы с Жоржиком, пожалуй, прогуляемся немного.

— Да, — вяло соглашается тот и послушно следует за Инессой.

Я же, как дура, продолжаю сидеть на месте и лыбиться, чтобы не заплакать от обиды. А если учесть, что обижаться мне не на кого, то разреветься прямо сейчас — это просто пик идиотизма. Поэтому держусь.

Это так задумано — оставить нас вдвоём?

* * *

— Саш, ну чего ты расстроилась? — Вадим садится рядом и заглядывает мне в глаза. — Тебе совсем не понравился мой подарок?

К слову, к шкатулке и его содержимому я так и не прикоснулась. Хотя пальцы зудят нестерпимо.

— Почему именно кольцо? — спрашиваю с вызовом.

— Я подумал, что… — он вдруг замолкает, откупоривает бутылку вина и разливает в чистые стаканы. — Давай, что ль, за взаимопонимание.

Мы с шорохом соприкасаемся картонными стаканчиками и молча пьём. Тёплый сушняк пьётся противно, но в голову бьёт сразу.

— Ты не ответил, Рябинин.

— Я помню, — он сминает в руках стакан и спустя долгую паузу отвечает: — Я скажу… только ты не сбегай сразу и… пожалуйста, Аленькая моя, не спеши говорить «нет».

«Нет!» — должна твёрдо и безапелляционно припечатать Александрина. И уйти должна гордо и красиво. Прямо сейчас.

Но дурочка Аленькая, онемев и очумев, прилипла взмокшей от жары и волнения задницей к плетёному креслу и вся обратилась в слух.

— Я… — сдавленно сипит Вадим, — … потому что… чёрт!

«Очень информативно!» — усмехается Александрина, пока Аленькая считает разогнавшийся пульс и в тревожном ожидании таращится на своего красноречивого бывшего.

Он взлохмачивает пятернёй свои волосы, наливает в мой стакан вино, пролив пол-литра, и, залпом осушив, выдаёт чётко и без запинки:

— Я купил это кольцо, чтобы сделать тебе предложение.

«Рационализаторское?» — мысленно и ядовито уточняет Александрина.

— Что за предложение? — спокойно (брависсимо!) и деликатно спрашивает она же, потому что Аленькая дурочка уже в невестиной фате и в глубоком обмороке.

— Сердце я отдал тебе давно, — Рябинин застенчиво улыбается и разводит руками. — А сейчас предлагаю всё остальное… всё, что у меня есть.

Где же ты был, гондон, со своим предложением столько лет⁈

Поискав взглядом свой стакан и обнаружив его смятым в рябининском кулаке, я хватаю бутылку и глотаю прямо из горлышка. Уже не противно — вообще никакого вкуса. А послевкусие — горечь горькая.

— Аленький, я ведь никого не любил кроме тебя, но почему-то думал, что смогу, а… не могу. Кроме тебя мне не нужен никто… не веришь? Я никогда тебя не предам!.. Чем хочешь поклянусь…

Всё не то, Рябинин, не то!

— Саш, можно я надену тебе кольцо?

На хер себе натяни!

Я встаю на ноги, а прилипшее к заду кресло с чпоком отваливается и громыхает по полу. Корова, блядь!

— Саш, ты куда? — Рябинин тоже встаёт. — Ты ничего не скажешь? Сашка…

Я стискиваю зубы, чтобы не завизжать, не выплеснуть на него всё, что клокочет внутри… и, оттолкнув его руку, молча направляюсь в дом.

— Аленький, а кольцо?.. Подожди, ну возьми хотя бы в знак прощения.

Я останавливаюсь и оглядываюсь. Красивый… желанный… и ненавистный.

— А я не простила тебя, Рябинин.

Наблюдаю, как опускаются его руки, плечи, уголки губ…

— Аленька… девочка ты моя колючая, как же ты живёшь с этим? На хрена ты себя отравляешь? Ты ведь не только меня, ты и себя наказываешь. А за что?..

— За глупость и доверчивость, Вадик, — я снова отворачиваюсь и делаю шаг.

Ну догони меня, придурок, сожми так, как только сможешь!.. Как раньше, помнишь?.. Дай мне искромсать тебе рожу и вырвать из себя эту невыносимую боль!

— Так нельзя, Сашка… да стой ты!..

Пошёл ты!

Спустя час… два… пять (я не знаю) трек в наушниках обрывается, и я в изнеможении оседаю на прохладный пол. Мой танцевальный марафон отнял у меня все силы, слёзы… вывел хмель и приглушил эмоции. А тупая ноющая боль завтра тоже пройдёт. Завтра всегда бывает легче, потому что утро светлее и яснее вечера.

Тихо тренькает мой мобильник, и не в силах встать на ноги, я пробираюсь на четвереньках к низкому пуфику, на котором светится экран телефона. Но, уже протянув к нему руку, я меняю траекторию и слегка сдвигаю плотную штору…

Рябинин по-прежнему сидит на террасе. Может, уснул?.. Но всё же он не ушёл, и от этого на душе становится радостнее… и почему-то ещё тяжелее.

Господи, хоть когда-нибудь это пройдёт?

Взяв с пуфика мобильник, я откидываюсь на спину и, растянувшись на полу, разглядываю всплывшие фотовоспоминания.

Чёртов Змей! Как же не вовремя ты возник!

Наверное, это одна из его самых удачных фотографий, потому что на ней Гор улыбается. И я тоже невольно улыбаюсь в ответ. Как же всё в моей жизни неправильно!..

Когда Горский недосягаемо далеко, мне не хватает его… — уверенного, опасного и непостижимого. Но когда он рядом, мне хочется сбежать без оглядки. А с Рябининым всё по-другому.

Я прислушиваюсь к звукам с улицы — тишина… и снова возвращаю взгляд к экрану.

Ты тоже предатель, Змей! Даже не позвонил ни разу, сволочь!

И я не стану. А завтра это тоже развеется, потому что утро яснее и мудрее вечера.

«Пошёл ты, Горский!» — бросаю, глядя в его ртутные глаза, и нажимаю вызов.

* * *

Да отзовись, проклятый Змей! Ответь!

Чем же ты так занят, Горский? Неужели спишь? А может, развлекаешься?

Я отсчитываю длинные и унылые гудки из динамика, и после четвёртого Гор всё же реагирует на мой призыв:

— Са-ашенька? — его тягучий мурлыкающий голос на фоне инструментального блюза пробирает до мурашек, но доносящийся до моего слуха женский смех выбешивает мгновенно.

— Я, конечно, не вовремя? — выдаю вместо приветствия, уже кляня себя за этот звонок.

— Для тебя, милая, у меня всегда найдётся время, — отвечает тихо и вкрадчиво, а фоновые звуки тут же исчезают (наверняка где-то уединился с мобильником). — Здравствуй, солнышко.

Пф-ф, солнышко!

— И тебе не хворать, Гор. Судя по звукам, ты опять в своём борделе?

— В отеле, Сашенька, — терпеливо исправляет он.

А я отстукиваю затылком по полу, выбивая из дурной головы нелепые претензии. Какое мне дело до того, где и с кем он проводит свои вечера? И ради чего я вообще ему позвонила? Мне даже спросить его не о чем…

Гор, а ты пользуешься услугами постоялиц своего отеля?

Почему ты бросил меня в загсе, козёл⁈

А ты слышал что-нибудь о танзаните? Это такой драгоценный камень…

Гор, а почему ты никогда не говорил, что любишь меня?

А я почему? Да всё потому же!

Гор молчит и не мешает мне фильтровать в моей голове весь этот бред, а может, уже и вовсе обо мне забыл.

— Как у вас там погода? — слетает с моего языка очень животрепещущий вопрос, аж самой смешно.

— Минус двадцать, — отвечает коротко и насмешливо.

— Обалдеть! А у нас плюс тридцать, — я смягчаю тон и добавляю в голос улыбку. — Представляешь, нас разделяют пятьдесят градусов…