Читать книгу 📗 "Несмеяна для босса (СИ) - Амурская Алёна"

Ольга Евгеньевна, кажется, это понимает и не спешит ни о чем расспрашивать. Лишь спустя полминуты, когда я делаю несколько глотков воды, она говорит:

- Артур приедет к тебе сразу, как только закончит с оформлением протоколов. Сейчас он добивается, чтобы вашего Глеба заперли туда, где ему очень быстро объяснят, как с девушками обращаться нельзя.

Я едва слышу слова. Где-то на заднем фоне они проходят мимо, оставляя пустой след. Меня до сих пор трясет нервной дрожью испытанного шока, не давая мыслить ясно.

- А Сару уже отправили в горный аул к родственникам, - продолжает она, чуть поморщившись. - Полагаю, ни тебя, ни Артура она больше не побеспокоит, потому что старейшина Агаев ей уже будущего жениха там присмотрел. Солидного, достойного горца, который женится на ней по сговору сразу, как только это будет возможно.

Я судорожно сглатываю.

Мне уже плевать на судьбу Сары и плевать… вообще на всё. Моя жизнь разрушена, и я боюсь даже подумать о своих прежних мечтах и надеждах, связанных с Короленко. В моей голове, охваченной паникой и отвращением, бьется только одна мысль - неотложная, как острое жужжание страха: “А что если будут последствия?.. А если?!”

Собрав остатки воли, я сжимаю пальцы в кулак.

- Простите, Ольга Евгеньевна… - перебиваю ее срывающимся шепотом. - А вы не могли бы мне достать… средство… срочной контрацепции?

Она застывает, глядя на меня. И вместо удивления в её глазах я вдруг замечаю нечто иное. Некую маленькую вспышку болезненного осознания.

- Это… - продолжаю я торопливо. - Это просто… на всякий случай…

Руки все еще дрожат, и я машинально снова начинаю слегка раскачиваться, обняв себя за плечи, и она это видит. Она видит всё. По глазам ясно.

И тогда я вдруг слышу от нее очень тихий, почти бесцветный вопрос:

- Тот подонок всё-таки это сделал?

Я не отвечаю. Не могу. Моё тело снова дрожит. Пальцы впиваются в кожу, грудь вздымается от попыток вдохнуть, но воздух не идёт. Ольга Евгеньевна смотрит на меня, и я вижу, как меняется её лицо.

- Яна, - говорит она спокойно, но с той твердостью, которая не оставляет пространства для возражений. - Сначала я переговорю с твоим врачом, и тогда мы решим, что делать. Не переживай. Я помогу тебе.

Но я всё равно умоляюще цепляюсь за ее холёную ладонь.

- Нет! Вы не понимаете… Мне надо сейчас… Прямо сейчас! - слова рвутся из меня, как слёзы, с болью и отчаянием. - Я не могу ждать…

Несколько секунд Ольга Евгеньевна просто смотрит на меня, не пытаясь освободиться. Потом резко, почти сурово встряхивает меня за плечи.

- Успокойся, Яна, - говорит уже тише. - Я прекрасно тебя понимаю. Потому что когда-то… со мной произошло то же самое.

Глава 46. Триггер кавказской пленницы

Ольга Евгеньевна сидит на краю кровати, сцепив руки в замок, всё такая же собранная и гордо выпрямленная. Как будто это не она только что призналась в том, что испытала в своем прошлом то же самое. Только глаза и выдают ее внутреннее состояние. Они невидяще смотрят куда-то в пустоту перед собой, как два старых серых шрама.

- Мне было девятнадцать, - говорит она, и я замираю, ловя каждое слово. - Училась в университете, а летом поехала в отпуск с подругами на Кавказ. Тогда это ещё не считалось чем-то опасным. Горы, речки, шашлыки. Экскурсии. Сердце было лёгкое, открытое.

Она на секунду отводит взгляд и теребит безымянный палец, будто проверяет, есть ли на нём кольцо.

- Мы приехали в село… Алаку. Затерянное, дикое место, но красивое, как картинка. Там я и увидела его - Георгия Агаева. Сына местного старейшины, красивого, как чёрт, со взглядом, будто всё в этом мире уже его. И… я влюбилась. По глупости. Быстро, без тормозов.

Я слушаю, затаив дыхание. Не могу даже представить себе эту дисциплинированную ледяную женщину, в которой нет ни капли тепла, глупо влюбленной, да еще и без тормозов.

- Мы начали встречаться, - продолжает она безразличным голосом, как будто пересказывает прогноз погоды. - Он возил меня по ущельям, пел на родном языке, говорил, что увезёт меня, что всё будет. Я верила. Он стал моим первым мужчиной. А потом… - она слегка запинается и неохотно продолжает, как через силу: - Потом был тот вечер. Я возвращалась одна с речки. И меня похитили.

Мурашки ползут по коже. Я чувствую, как всё внутри сжимается.

- Это был другой парень, из конкурирующего с Агаевыми рода. Можно сказать, что в каком-то смысле кровный враг. Намного старше него. Сначала просто тащил меня, крепко, пока не приволок в свой охотничий домик на краю ущелья. Потом… сделал то, что собирался.

Ольга Евгеньевна не смотрит на меня. Она смотрит в окно, как будто там прошлое, за стеклом, и его можно удержать взглядом, пока оно не исчезнет. Мне уже не хочется, чтобы она продолжала свою исповедь, но я слова не могу вымолвить.

- Я сбежала. Вырвалась. Одежда в клочьях, колени в крови. Прибежала к Гоше, сама не знала в поисках чего… чтобы утешил, защитил, отомстил… неважно. Я увидела его во дворе его дома. Он почти в хлам, а на коленях у него сидела другая девушка, - ее голос становится сиплым, руки сжимаются в кулаки. - Он тогда уже знал, что со мной сделали. Там это быстро разносят. Сказали ему, что я “использованная”. И всё. Его родня не позволила бы даже слышать обо мне. А он… даже не заметил, когда я прибежала к нему.

Я зажмуриваюсь с бешено стучащим сердцем. Потому что перед глазами вдруг возникает не она, а я. И не Георгий, а Артур. И не горы, а этот сонный вечер, когда я проснулась и… поняла, что не помню, что со мной было.

- Я уехала в тот же день, никого больше не хотела видеть. Вся в слезах. Рассказала родителям. А они… только ответили: “Сама виновата. Нечего по аулам шастать”, - в её голосе впервые прорывается злость, усталая, как далекое эхо полузабытых эмоций. - Потом я узнала, что беременна. Все говорили: "Сделай аборт, ты чего, после такого?" А я не могла. Потому что была крошечная надежда, что это ребёнок Гоши. Что мне хоть что-то в этой жизни останется от любви.

Я впервые замечаю, как блестят её глаза. Она не плачет. Это просто… память выжимает слёзы из воздуха.

- Больше мужчин к себе я не подпускала. Ни одного. Даже Артуру не смогла быть нормальной матерью. Смотрела… и всё время думала: от кого он? От него или от того ублюдка?

Я больше не могу смотреть ей в глаза. Но и отвернуться тоже не могу. Потому что ее устами говорит настоящая жизненная правда, чужая и безжалостная.

Ольга Евгеньевна вдруг переводит на меня уже сухой взгляд в упор и роняет:

- С тех пор я научилась одному: никому не верить. Ни на кого не рассчитывать. Не обнадёживаться. Быть сильной и всё брать в свои руки. Потому что никто, кроме тебя самой, тебе не поможет.

Её взгляд обжигает, и я вдруг понимаю: именно за счет этого она держалась десятилетиями. Не ради кого-то, а ради выживания себя как личности.

- А что было дальше?.. - сдавленно спрашиваю я. - Вы сообщили Георгию о ребенке?

- Он сам узнал, - Ольга Евгеньевна холодно усмехается. - От своего брата Дибира, с которым мне пришлось однажды пересечься в рамках делового сотрудничества. Дибир очень хорошо запомнил меня с нашего первого знакомства тринадцать лет назад в Алаку… помнится, он даже ухлестывал за мной поначалу, пока я не выбрала его брата. И он сразу все понял, когда увидел меня с сыном. Как оказалось, Артур сильно напоминал Гошу в этом возрасте. Так что стоило Георгию узнать, что у него есть сын - сразу сорвался. У него ведь только дочери были от той, на которой его женили. А тут наследник. Настоящий. С кровью, с характером, с его глазами. Мы сделали тест. Всё подтвердилось. Вот тогда-то он и сделал мне предложение. Я согласилась… не из-за любви. Ради сына. Мне казалось, что так будет правильно. Всё же...

Она умолкает, а потом продолжает чуть сбивчиво:

- Моё влияние на Артура… сказывалось не слишком хорошо. Я это понимала. Я… не была для него матерью в полном смысле. Слишком многое связывало его рождение с тем, что я хотела забыть. Он был мне… не враг, нет. Но боль. Напоминание. Потому я не мешала Гоше воспитывать его в своих традициях. Он учил сына всему, что считал правильным. Артур сильно к нему привязан и до сих пор горячо благодарен дяде Дибиру за то, что тот помог ему обрести отца. А Гоша тогда на радостях даже с братом враждовать перестал… не знаю из-за чего, но они в те годы были почти на ножах, пока Дибир первым не пошел на мировую. Но всё это уже мелочи, поросшие быльем. Зато теперь… когда я смотрю на тебя… я вижу ту девятнадцатилетнюю дурочку, которой была. У которой отняли всё. И которая даже не поняла, в какой момент её мир сломался.