Читать книгу 📗 "Несмеяна для босса (СИ) - Амурская Алёна"
- К тому, Яночка, - шепчет он почти ласково, - что ты мой ключ. Ты - дочь нашего золотого мальчика Андрюши Батянина. А я - человек, который сможет наконец воспользоваться этим завещанием.
Глава 44. Яна в тумане
У меня начинается головокружение. Голова будто заплывает туманом, мысли размываются. Я не чувствую времени. И меня наконец накрывает запоздалым ужасным прозрением.
- Что… - непослушные губы с трудом выговаривают слова. - Что ты… мне… подсыпал?
Герман, наблюдает за мной с ленивым интересом. Будто кошка за мышью, которая ещё дергается, но уже поймана.
- О, там нет ничего опасного, моя девочка. Всего лишь действенное средство для хорошего качественного сна, - охотно поясняет он. - Ты просто уснешь, отлично выспишься и… - он делает театральную паузу, наслаждаясь моим застывшим выражением лица, - …не испытаешь никакого стресса, когда наш дорогой Глеб тебя хорошенько потискает и оплодотворит. Полагаю, даже неоднократно. Он, знаешь ли, очень соскучился в СИЗО по свежей девичьей невинности.
Я резко поднимаюсь с холодом подступающего ужаса в затылке.
Какая же я дура! Почему, ну почему не подумала о том, что Герман просто так чай предлагать не станет? Вот что значит так долго жить вдали от этого монстра! Расслабилась и размякла, оценивая его человеческими мерками злобного, но более-менее адекватного родственника. Ошибка, которая будет стоить мне... фактически жизни!
Руки трясутся, и подташнивает от нарисованной его словами отвратительно-пошлой картины. Но я ещё держусь.
Герман наблюдает за мной, и глаза у него весёлые. Слишком весёлые. Я знаю это выражение: сейчас его настроение на высоте. Происходящее его реально развлекает.
- Ты же понимаешь, почему мне приходится идти на такие меры, Яна? - доносится до меня его насмешливо-протяжный голос. - А я ведь пытался уговаривать по-хорошему. Проявлял к тебе, как к своей приемной дочери, настоящее уважение. Время давал, чтобы ты сама привыкла к Глебу в качестве твоего спутника… но увы! Моего терпения ты не оценила.
Я внезапно понимаю: он хочет, чтобы сейчас я прочувствовала смысл всего его спектакля до последнего проблеска сознания. Это его наказание мне за то, что посмела пойти наперекор его планам.
Я не отвечаю. Просто сажусь на край дивана, чтобы не упасть. Голова странно гудит. Кажется, воздух стал гуще. Яна, соберись… соберись, Яна..
- Ты недооценивала важность своей утробы, - Герман укоризненно цокает языком. - Ну ничего. Мы это исправим. А теперь… пора тебе увидеться после долгой разлуки с будущим отцом твоего ребенка.
Как в кошмарном сне, вижу открывшуюся дверь.
В проёме появляется подурневший и схуднувший Глеб. Но эта его памятная кривая гримаса по-прежнему отвратительна. Он ухмыляется так, как будто мы собрались на вечеринку… с предвкушением… идет неспеша и уже откровенно по-хозяйски оглядывает меня с головы до ног.
Я хватаюсь за дверной косяк.
Пальцы скользят, не слушаясь, ноги подгибаются, словно под тяжестью не только тела, но и всего этого кошмара, который сжимается кольцом вокруг моего сознания. Перед глазами всё плывёт. Тело налито ватой, каждая мысль словно сквозь сон…
Но в самой глубине что-то сжимается в тугой клубок. Острое, колючее, цепкое. Наверное, это очнулся инстинкт самосохранения, и я внутренне хватаюсь за него, как утопающий за последнюю соломинку.
Глеб наклоняется ко мне, чтобы шепнуть на ухо:
- Нам будет очень, очень весело вдвоем, Яночка. А тебе еще и немножко больно. Жаль, что ты потом ничего не вспомнишь…. или почти ничего, - добавляет с издевкой: - Слышал, ты сожительствовала с Короленко. Интересно, успел ли он залезть к тебе в трусы? Не терпится проверить…
Я резко отворачиваюсь от его неприятно-влажного дыхания.
- Отвали… урод…
- Кстати, он уже дал о себе знать и едет сюда, - он хихикает с каким-то детски-уродливым восторгом. - Но, боюсь, к его приезду ты уже будешь... слегка занята.
Крякнув, Глеб подхватывает меня, как мешок картошки, и взваливает себе на плечо. Мир в очередной раз опрокидывается. Я вижу всё вверх тормашками: его вихляющую пятую точку, коридор, стены, матовые плиты пола, какая-то комната… гостевая спальня, кажется…
Он несёт меня куда-то, напевая себе под нос свадебный марш, как самый настоящий маньяк… каким в принципе он и является. На пару с хладнокровным психопатом Германом.
Но сейчас мне нельзя об этом думать. Я должна найти, чем себя защитить, пока меня не вырубило окончательно!
Продолжая висеть у него за спиной, цепляюсь взглядом за подоконник, где что-то темнеет. Что-то тяжёлое, колючее и мясисто-ветвистое…
Кактус. Горшок с кактусом.
Я сгребаю его за край прямо так, на весу, действуя инстинктивно, как раненая зверушка, загнанная в угол. И, вложив в руку весь остаток своих сил, со всей дури вонзаю эту зелёную колючую смерть в зад Глеба, который маячит у меня перед глазами.
Расчет оправдывается моментально.
Он взвизгивает немужественным фальцетом и подпрыгивает на месте, схватившись руками за филейную часть. Тело его при этом накреняется вперед, так что я падаю с его плеча вниз.
Увы, с координацией у меня уже всё очень плохо.
Чувствую себя какой-то бесформенной куклой, когда задеваю жесткий край кровати и с глухим болезненным стуком шлепаюсь на пол. Там всё усыпано ошметками кактуса и земли из разбитого горшка. Бедра жжет заторможенным эхом удара. Мир качается, пульс гудит в ушах, и в этом пульсе теряются все телесные ощущения: где боль настоящая, где воображаемая, а где просто паника.
Неистово матерясь, Глеб топчется где-то рядом. Смутно улавливаю, как он ощупывает себя сзади в поисках повреждений и пока не обращает на меня внимания…
А значит, это последняя возможность скрыться от него.
Упрямо мотнув головой, превозмогаю неприятную ватность в мышцах и заторможенно ползу под кровать. Туда, куда зовет инстинкт самосохранения любого слабого или раненого существа. Туда, где темно и узко… где воздух пахнет пылью и старым деревом… где можно хотя бы исчезнуть на мгновение, как жук в щели.
И уже там, обняв себя за плечи в позе эмбриона, на какое-то время теряю связь с миром. Гасну, ускользаю, как тающий свет сумерек за занавеской.
И тут же резко прихожу в себя оттого, что меня грубо хватают за ногу.
Понимаю это не сразу. Нога кажется чужой, отдельной от моего тела деталью. Но чуть позже до меня доходит, чья это рука. Нет, не рука, а мразотная липкая лапа. От ее касания даже на секунду в голове проясняется.
Ненавижу…
Н-на тебе, получай, мразь!
Лягаю его, как могу, собрав всю остаточную злобу в пятке. И кажется, даже попадаю… то ли в нос, то ли в лоб - не разобрать. Но главное, что он снова тонко взвизгивает, и этот кастрированный звук даже как-то приятно слышать. Он даёт мне шанс отползти еще глубже к стенке. Подальше от его дыхания… его лап… его грязной тени.
Слышу, как он рычит снаружи:
- Сука ты упёртая! - точно гиена, рвущаяся к ускользающей раненой добыче.
Внезапно он ныряет под кровать и с кряхтением принимается протискивать свою слегка похудевшую тушу внутрь. Я вяло оглядываюсь и вижу сквозь мутный туман его перекошенную рожу, потную и красную от ярости.
Дотянувшись до меня, он хватается за края моей пижамы обеими руками сразу и тащит к себе, непрестанно дергая. Пуговицы отскакивают и отлетают в темноту, как разбегающиеся жуки. Слышу, как трещат расползающиеся швы на штанах. У меня уже нет сил даже закрыть руками грудь. Всё затуманено, мысли путаются, тело будто склеено из резины. А он всё бубнит, бубнит, бубнит… что-то трудновоспринимаемое…
Наверное, его обычные мерзости и угрозы в духе “Ты была очень плохой девочкой, Яночка” и “Сейчас я тебя раздену и накажу”.
Глеб наконец вытаскивает меня наружу. Медленно, с усилием, как застрявшую тушку какого-то сонамбулического зверька из норы. Я чувствую этого, но уже не могу заставить себя пошевелить и пальцем. Потому что сознание воспринимает происходящее в форме черно-белого мутного кино, где я всего лишь отчаянно зевающий зритель. И каждая реакция в теле лагает во времени, как завирусившийся компьютер, с огромным опозданием.
