Читать книгу 📗 "Элита (СИ) - Салах Алайна"
— Я впервые встретил человека, с которым мне настолько хорошо, — хриплю я, глядя себе под ноги. — А теперь она собирается уехать, и от этого я теряю контроль. Я просил Лию остаться, но она говорит, что не может бросить мать. Боится, что одна Инга не справится.
— Я просил её подумать обо всём хорошенько, Леон. Отчасти потому, что знал, как это для тебя важно. Пообещал, что Лие никто не навредит, но она едва ли меня услышала. Надеюсь, ты не демонизируешь меня настолько, чтобы думать, что я рад вашему расставанию. Но у меня есть личные принципы невмешательства в дела чужой семьи, о которых ты прекрасно знаешь.
— Нет, я не думаю, что ты рад, — хмуро бросаю я, развернувшись к двери. — Спасибо за разговор. Я пройдусь. Мне нужно ещё раз обо всём подумать.
Намотав пару кругов по двору, я возвращаюсь к Лии. Она по-прежнему спит, разметавшись поперёк кровати, дыхание глубокое, спокойное.
Я поправляю плед, осторожно убираю волосы с её лица. Уверенность в том, что она не может уехать, крепнет. Это будет слишком неправильно. Выход есть из любой ситуации, и мне просто необходимо его найти.
Тихо прикрыв за собой дверь, я направляюсь к комнате Инги. Несколько раз стучусь, но никто не открывает. Спускаюсь на кухню, но не нахожу её и там, и ни с чем возвращаюсь к себе.
На часах десять вечера, и меня неумолимо клонит сон. Поставив будильник на пять утра, я падаю на кровать. Мысли назойливо гудят в висках, сердце тревожно пульсирует. Выход есть из любой ситуации, и мне просто необходимо его найти.
Ранним утром я стучу в дверь Лии, рассчитывая разбудить и поделиться планом действий. Ответа нет. Стучусь ещё раз, но безрезультатно. Обуреваемый паршивым предчувствием, поворачиваю ручку и вхожу.
Внутри комнаты непривычно пусто и тихо. Створки шкафа приоткрыты, вешалки пусты. Паника подступает к горлу тошнотворным удушьем. Какого чёрта?! На часах пять тридцать утра. Как это возможно?!
В неверии я мечусь взглядом по комнате до тех пор, пока не обнаруживаю обрывок листа на кровати. На нём аккуратным почерком выведено:
«Электричка была ночной. Прости, что не сказала. Эта неделя была самой лучшей в моей жизни. Да и вообще каждое мгновение рядом с тобой было невероятно счастливым. Если бы я могла поступить по-другому, клянусь, я бы это сделала. Прости. Прости. Прости.
Навсегда твоя, Лия».
74
Лия
Утро пахнет сыростью и креозотом, пропитавшим железнодорожные пути — неподалёку от нашего дома находится станция пригородных поездов. Выпустив из рта струйку пара, я зябко кутаюсь в пуховик. Вчерашний дождь замёрз, покрыв хрусталём пожухлые газоны и зарубцевав трещины в асфальте.
Осторожно ступая по хрусткой наледи, я скольжу взглядом по неказистым вывескам торгового павильона: салон красоты «Венера»… Мясо и субпродукты… Займы за минуту… Вейпы и паровые кальяны… до тех пор, пока не нахожу надпись «Кофе и выпечка».
На мою просьбу сделать капучино дородная женщина в вязаной жилетке без слов отворачивается к кофемашине и из-за плеча сообщает, что терминал оплаты не работает и нужно оплатить наличными. Я хочу повозмущаться такому произволу, но, передумав, лезу в карман, нахожу пару смятых сотен и просовываю в окошко.
Капучино на вкус ощущается как дешёвый сублимированный кофе «три в одном». Отчего-то мне представляется Милена, а вернее то, как презрительно кривится её лицо, когда она его пробует. Женщине за прилавком пришлось бы много нелестного о себе выслушать.
Сделав пару глотков, я без сожаления вышвыриваю стакан в урну, накидываю капюшон и оглядываюсь в поисках ближайшей остановки.
Мы находимся здесь уже третий день, но я никак не могу свыкнуться с духом этого города. На фоне яркой, пышущей энтузиазмом столицы он ощущается медлительным и подслеповатым, будто не очнувшимся от затяжного сна.
Люди здесь никуда не торопятся, но не потому, что умеют наслаждаться жизнью, а потому что им попросту некуда спешить. Улыбок вокруг катастрофически мало — их не найти даже на кассах супермаркетов. Женщины с одинаковыми сумками и пресными взглядами, мужчины с усталыми лицами. Архитектура вокруг такая же — скучные пятиэтажки, отличающиеся друг от друга разве что цветом, из достопримечательностей — памятник общественному деятелю возле центрального сквера.
Втиснувшись в маршрутку, я не сразу вспоминаю, что нужно оплатить проезд, и с недоумением таращусь на женщину, которая, постукивая ярко-синими ногтями по поясной сумке, смотрит на меня со смесью ожидания и раздражения.
— Пятьдесят, — буркает она, когда я начинаю торопливо ощупывать карманы в поисках мелочи.
Вложив в пухлую ладонь несколько монет, я забираю билет и, ухватившись за поручень, поворачиваюсь к окну.
Сидящая под ним жгучая брюнетка с безвкусно наращёнными ресницами проходится по мне нескрываемо неприязненным взглядом, отдельно задерживаясь на сумке, которую когда-то оплатил Леон. Энергия дорогой вещи фонит даже в полуживой маршрутке.
Интересно, смогу ли я когда-то целиком принадлежать какому-либо месту? В элитном вузе большинство не принимало меня из-за отсутствия голубых кровей, здесь тоже смотрят враждебно, но уже по другой причине. Тоже чувствуют, что я — не их.
Обуреваемая философскими мыслями, я доезжаю до нужной остановки и пешком иду к потемневшему от времени зданию с табличкой «Филиал государственного университета».
Внутри тепло и влажно, пахнет компотом из сухофруктов и старым линолеумом. Поплутав по коридорам, я не без помощи проходящего мимо преподавателя наконец нахожу кабинет приёмной комиссии. В очереди всего пара человек: парень в спортивных штанах и кожаной папкой под мышкой и девушка в расстёгнутом пальто, из-под которого виднеется огромный живот.
Произнеся дежурное «буду за вами», я прислоняюсь к стене и закрываю глаза, чтобы надёжно запечатать подкатывающие слёзы. Наверное, неправильно так думать, но… Здесь инородно всё. Люди, стены, запахи, цвета… Если бы мама это услышала, то наверняка задала бы излюбленный вопрос о том, кем я себя возомнила.
Я бы ответила, что не знаю. Теперь я действительно понятия не имею, кто я такая: та, кто презирает детей, избалованных родительскими деньгами, или та, кто отчаянно хочет принадлежать их миру. Та, кто считает, что нельзя судить людей по внешнему виду, или та, кто именно этим и занимается.
Когда беременная девушка выходит из кабинета и, проехавшись по мне хмуро-настороженным взглядом, буркает «заходи», моим первым порывом становится сбежать.
Усилием воли поборов панику, я заставляю себя отклеиться от стены и шагнуть в распахнутую дверь.
— Добрый день… — выдавливаю я, прочистив горло. — Вчера я звонила. Хочу перевестись на второй курс. Документы принесла.
Сотрудница, женщина лет пятидесяти со старомодной причёской, мельком смотрит на меня поверх очков и кивает на стул.
— Присядьте, сейчас всё проверим.
Пока она просматривает бумаги, я исступлённо тереблю брелок на сумке. Желание сбежать то накатывает с новой силой, то безвольно стихает. Это не меняет сути: всё здесь ощущается как километровый откат назад. Дыры в линолеуме, сквозь которые проглядывают серые пятна бетона, потянувшийся невесть откуда запах сигарет и засохший цветок герани в пластмассовом горшке.
В этом месте у меня никогда не получится мечтать или строить планы. Всё, о чём я смогу думать, — это лишь о том, чтобы поскорее отсюда вырваться.
— Всё в порядке, — спустя пару минут заключает женщина и смотрит на меня тепло и доброжелательно. Впервые за три дня кто-то здесь, кроме мамы, посмотрел на меня с теплотой, отчего мне вновь хочется разреветься. — Нужно будет принести заявление на имя ректора и пройти собеседование. В остальном проблем быть не должно.
Я улыбаюсь ей, как умею, и забираю протянутый шаблон заявления. Хочу спросить, часто ли кто-то переводится из столичных вузов, но в последний момент передумываю. Какая разница, если я уже нахожусь здесь?
