Читать книгу 📗 "(Не)Мой (Не)Моя (СИ) - Лейк Оливия"

Меня лично пугало другое — кома. План операции составлен давно и с несколькими вариантами развития событий. Наш таков, что Яну после кесарева погрузят в медикаментозную кому, а утром проведут операцию. Это безопасно, но меня пугало до чертей. Кома… Четыре буквы и самые дурные ассоциации.

— Позаботься о детях, если что… — Яну увозили в операционную.

— Глупостей не говори, — погрозил дрожащим пальцем. — Я люблю тебя, — поцеловал в губы. Ее увозили с большими испуганными глазами, а я схватил халат — буду контролировать! — Я останусь на ночь, — повернулся к брату. — Поезжай домой.

— Уверен? — Святослав сомневался.

— Да, — мы обнялись, поддерживая друг друга. — Успокой детей.

Я и сам пока никому не звонил, не предупреждал. Все потом: пусть сначала родит и спокойно уснет. Я буду рядом, одну не оставлю. Буду охранять свою прекрасную королеву.

Операционная, яркий свет, бледное лицо. Я сжимал кулаки до хруста, сердце заходилось в бешеном ритме и замирало до полной остановки, зубы скрипели и мысленно крошились. Яну погружали в медикаментозную кому, подключали искусственную вентиляцию легких, готовили ко сну.

— Не бойтесь, Мирослав Константинович, — тихо произнес главврач, — это абсолютно безопасно. Она просто спит.

Я повернулся и смерил его стеклянным взглядом. Глаза пустые, я ощущал это: когда мне страшно, а рядом чужак — только так и нужно. Завтра важная операция, затем период восстановления и только потом можно будет расслабиться — ее сердце будет биться до старости для нас обоих.

— А доченьку вашу выходим, — меня, кажется, пытались подбодрить и утешить.

Я перевел взгляд на неонатолога за стеклом: он поместил совсем крошечный сверток в больничной пеленке в кувез.

— Она не дышит? — метнул взгляд в главврача. Почему младенца тоже подключали к ИВЛ?! — Почему?!

— Мирослав Константинович, малышка родилась недоношенной: легкие не до конца раскрылись, незрелая нервная и пищеварительная система.

Я начал хмуриться. Нет уж! Девочка должна чувствовать себя хорошо. Ее мама так рисковала ради этой малышки. Яна обязана проснуться и взять ее на руки!

— Вы только не нервничайте: степень недоношенности не критична, выходим! Через пару недель и дышать и кушать сама будет.

— А что она будет есть?

— Грудное молоко через зонт.

— Чье? — не понял… Она должна питаться молоком матери!

— В отделении много рожениц, а в первые часы жизни малышке хватит десяти грамм.

— То есть вы возьмете молоко каких-то чужих женщин?! А они здоровы? У них есть справки? СПИД, ВИЧ, гепатит и бог знает какой заразой?! — завелся не на шутку. Пока Яна не могла дать свою материнскую любовь и заботу, за этого ребенка отвечал я! Каюсь, мне пока сложно почувствовать себя отцом для этой крошки. Не поэтому что в ней какая-то чужая кровь, просто я слишком переживал за Яну. Сейчас в моем сердце не было места для кого-то еще. Только она. Все отошла на второй план.

— Уверяю вас, что наши роженицы здоровы и обследованы, — главврач тоже занервничал. Да, я сегодня полный неадекват. — Хотите увидеть дочь? — неожиданно предложил.

Дочь…

Я растерялся. Полная дезориентация. Но кивнул, послушно двинувшись за ним. Мы оказались в отделении детской реанимации: здесь было тихо, тепло и пахло кисленькой сладостью.

— Добрый вечер, Станислав Григорьевич, — засуетилась медсестра. Возрастная, опытная, кругленькая. Такая должна любить детей.

— Малышку недоношенную привезли. Нагорная, кило девятьсот, — выдал сухие факты главврач.

Нас подвели к кувезу, где под десятком трубок, каких-то пластырей и в памперсе явно не по размеру спала крошечная девочка с русым пушком на голове.

— На последнем УЗИ говорили, что вес плода два триста, — заговорил, полностью поглощенный хрупкостью малышки. — Почему она родилась меньше?

— Иногда из-за обилия околоплодных вод и их мутности могут быть погрешности в оценке роста и веса, — ответили тихо.

— Когда моя жена сможет… — почему-то голос охрип. Девочка открыла глаза и смотрела на меня: голова на бочок, губки бантиком, личико сморщенное, но ничего, симпатичное. Маленький гномик.

— Думаю, через пару дней нужно будет пробовать сцеживаться и кормить малышку через зонт. Через неделю, надеемся, молодая мамочка приложит дочь к груди, — ответила медсестра. Я улыбнулся. — А глазюки ваши, — неожиданно хмыкнула. — Папкина девчуля.

Я тихо засмеялся. Стало приятно, хотя и невозможно. Но этой девочке нужен папа. Детям всегда нужны родители.

— Имя придумали? — медсестра разговаривала со мной так просто, что стало легче на душе. Все будет хорошо! Просто не может не быть!

— Аврора, — посмотрел на малышку. — Тебя зовут Аврора Мирославовна Нагорная.

Заря. Новый день. Свет и Надежда.

— Хорошее имя, — благосклонно кивнула нянечка.

— А можно? — дотронулся до стеклянной крышки. Не знаю зачем, но мне захотелось коснуться крохотных красных пальчиков.

— Нет, — покачал головой Станислав Григорьевич.

— Малышке нужен температурный режим, — ответил подошедший мужчина, который в операционной принимал Аврору. — Сомов Лев Игоревич, — протянул руку, — неонатолог.

Я пожал ее, затем главврачу и поблагодарил медсестру. С неонатологом мы отошли на разговор.

— Ребенок здоров? — первое, что интересовало. Я не знал могли ли проблемы с сердцем передаваться по наследству и тем более в душе не ведал, что там с генетикой у Каминского.

— Никаких патологий, угрожающих жизни нет. Недоношенность второй степени, — я слушал и кивал. — Тридцать четыре недели — это рановато, но у нас бывали и более недоношенные пациенты, — пытался подбодрить меня. — Ваша девочка вне опасности.

— Тридцать шесть с половиной, — поправил его. У меня с математикой всегда было на отлично, а эту беременность контролировал больше, чем врачи.

— Нет, — покачал головой Сомов, — после тридцати шести недель младенец с легкой степенью недоношенности. Дыхание и пищеварение сформировались…

— А вы брали кровь на анализ? — да, я заинтересовался. Неонатолог кивнул. — Какая у малышки группа?

Он порылся в документах, пока не нашел лист с натуральными каракулями.

— Четвертая положительная.

Я задумался. У меня тоже четвертая. И у Яны. Неужели и у Каминского? Хотя может быть и третья… Не помню точно, как там образовалась группа. Жаль, что биология не мой конек и познания весьма общие. Но ведь, если подумать и учесть ошибку с установкой срока беременности, то…

Возможно, стоит сделать тест ДНК? Конечно, я всего лишь человек, и если девочка моя, то это будет просто фейерверк счастья! А если нет? Я принял ситуацию и не обманывал, когда говорил, что готов растить малышку как свою.

Яна не раз делилась и переживаниями и сомнениями относительно моего решения. Я понимал: заслужил, чтобы мне не доверяли. Яна проявила какую-то запредельную фантастическую чуткость: не озлобилась, не тыкала в мои косяки, не вспоминала нелепый финт с бывшей женой. Мне кажется, мало какая женщина способна прощать. Прощать искренне, по-настоящему; верить, не оглядываясь на прошлое; любить на все времена: в дождь, в метель, с весенним запахом сирени и в летний зной. Да что женщина! В принципе не каждый человек на это способен! Я мог только стараться соответствовать планке, которую моя Яна задала, и никогда больше ее не огорчать. Нет, не предавать! Именно так это называется. Не легкое — ошибка, оплошность, слабость. Это была измена, а измена это предательство. Признаю и помню. Пусть Яна забыла, а мне нельзя. Это крест предателей: не забывать, что грешен. Если помнишь, то не повторишь. А если тебя любят, то можно жить и мучиться чуть меньше. Совсем от мук совести избавиться не выйдет, разве лет через сто. Если Яна будет со мной, то я готов.

Так стоила ли вера женщины, ее чувства, уязвимость моего спокойствия? Нет, я не хочу обидеть свою хрупкую Яну метаниями. Это моя дочь. Моя маленькая Аврора. Розовый рассвет. Прекрасное зимнее утро. Дочь, общая и прекрасная.