Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
— Это самое необыкновенное из животных, — продолжал камергер, глубоко затягиваясь.
Кошечке показалось, что сейчас, когда облако табачного дыма постепенно наполняет дряхлеющие легкие аристократа, старый придворный ощущает полноту жизни настолько, насколько вообще способен к этому. Счастливее он вряд ли когда-либо был или будет. Она понимала камергера и до некоторой степени сочувствовала ему: на дороге Токайдо Кошечка узнала, что самое мелкое удовольствие становится величайшим наслаждением, если ты долго его лишен.
— Мочу этого животного собирают и хранят, — произнес камергер таким тоном, словно сообщал Хансиро государственную тайну.
Взглянув на ронина, Кошечка уловила едва заметный оттенок веселья в бесстрастном выражении его лица. Это поразило молодую женщину так же, как если бы каменная статуя Дзидзо вздрогнула при ней от укуса осы. Хансиро, должно быть, как и Кошечка, представил себе несчастного слугу, вынужденного бежать с бочонком под брюхом слона каждый раз, когда огромный зверь вздумает опустошить мочевой пузырь.
— Известный предмет слона огромен, как мачта рыбачьей лодки, — продолжал камергер. — Поэтому неудивительно, что моча этого животного не имеет себе равных в этом непрочном мире как средство для укрепления мужской силы.
— Можем ли мы предположить, что вы имеете при себе немного этой чудесной жидкости?
— Как вы понимаете, спрос на нее очень велик. Ее стремятся заполучить знатнейшие люди страны. Но поскольку вы являетесь такой редкостной по красоте и благородству манер парой, я готов расстаться ради вас со своим последним флаконом этого эликсира.
— Ваша щедрость намного превосходит наши малые достоинства.
Камергер взмахнул рукавом, выражая вежливое несогласие с Хансиро. В следующий момент гость подскочил на месте: в соседней комнате кто-то упал, и от сильного удара стенки комнаты задрожали в пазах. Должно быть, принесли ванну, потому что к взрывам смеха и громкой музыке примешался плеск разбрызгиваемой воды.
— Четыре горожанина, которые веселятся за соседней дверью, будут в высшей степени разочарованы, если упустят случай воспользоваться вашим великодушным предложением, — сказал Хансиро. — Божество богатства улыбнулось им, и они смогут гораздо лучше отблагодарить вас, чем два скромных странника-бедняка, которых вы видите перед собой.
— Благодарю вас за совет. — Камергер понял, что получил отказ, но тем не менее просидел за низким столиком для игры в го весь час Собаки, рассуждая о классической поэзии с таким пылом, словно только для того и явился.
Кошечка не сердилась на старика: она предпочитала терпеть его общество, чем оставаться наедине с Хансиро, и с удовольствием сбежала бы в город вместе с Касанэ, но опасалась вызвать пересуды тех, кто считал ее учеником-любовником грозного самурая.
Когда старый аристократ наконец откланялся, Кошечка не удержалась и лукаво взглянула на Хансиро, прикрыв лицо рукавом. Она была поражена: лицо воина осветила ответная улыбка. На одно мгновение полумрак полной теней комнаты словно озарился незримым огнем. Глупость старика-придворного сблизила мужчину и женщину.
— Жадность — бездонная сума, — пробормотал Хансиро, делая очередной ход, еще один шаг на пути к неизбежному поражению Кошечки, хотя в го наилучшим исходом всегда считалась ничья. Он поставил камень на новое место с отражавшим удовольствие игрока стуком, который был усилен пустым объемом доски, игравшей роль резонатора.
— Тэндзо бито, — прошептала Кошечка. Эти слова означали «житель облаков», но могли означать и «житель чердака» — так из приличия иносказательно называли крысу.
Входная ширма, скрипнув, отъехала в сторону, и в комнату с поклоном вошла Касанэ.
— Я беспокоилась за тебя. — Голос Кошечки прозвучал резко от скрытого волнения.
— Мне очень жаль, молодой хозяин. — Касанэ бросила взгляд на дальнюю стену, за которой вечеринка «четырех правителей» дошла до кульминации, судя по воплям и плеску воды. — Я забежала за бумагой на ночной рынок.
Кошечка хотела выбранить служанку и объяснить нескладехе, что в «Хурме» можно получить все необходимое для письма, но сдержала себя, сообразив, что Касанэ, должно быть, понадобилась бумага высшего сорта. Ну вот, в следующий раз она захочет иметь пузырек свежей талой воды для разведения чернил. Касанэ становится слишком разборчивой для девушки своего ранга. Кошечка все еще сердилась, но в то же время понимала, что Касанэ не виновата ни в чем. От любовной болезни лекарства нет.
— Ты получила письмо от Путника?
— Да, — тихо проговорила Касанэ. — Он торопится. Он скоро нагонит нас.
— Тогда понятно, почему у тебя светится кончик носа. — Кошечка кивком указала на письменный столик: — Можешь взять мой набор для письма, если хочешь.
— Спасибо.
Касанэ отнесла столик и лампу за четырехстворчатую ширму, отгораживавшую один из углов комнаты. На расписной бумажной створке возник силуэт крестьянки, держащей в руке кисть. Как и Хансиро, Касанэ словно не замечала гомона весельчаков-соседей, сочинение стихов поглощало все ее внимание.
— Поэзия может сдвинуть с места небо и землю, — сказал Хансиро, бросив взгляд на ширму. Он цитировал строки из предисловия к «Кикинсю» — сборнику многих тысяч стихотворений, которые каждый образованный человек в Японии знал наизусть. Хансиро умолк, предоставляя Кошечке возможность продолжить фразу.
— Она улучшает отношения между полами и смягчает сердца жестоких людей.
В комнату без стука вошли горничные, лиц которых не было видно за высокими стопками постельных принадлежностей. Они расстелили за ширмой циновку для Касанэ, а потом, бросая на Кошечку взгляды, уложили один на другой три тюфяка.
Кошечка с ужасом поняла, что служанки приготовили ей и Хансиро одну постель на двоих. Когда женщины ушли, прикрыв за собой дверь, из коридора послышалось постепенно затихавшее перешептывание и приглушенный смех. Кошечка знала, о чем говорят служанки, и почувствовала, что лицо ее горит от стыда.
— Я буду спать с Касанэ, — заявила она.
— Как пожелаете, моя госпожа, — ответил Хансиро, не сводя глаз с доски для го. — Но люди заметят это.
Уединиться в такой гостинице было невозможно: в любой момент к гостям могла зайти горничная или служанка, чтобы убавить свет в лампах, подать чай или пополнить запас табака. В комнату мог заглянуть массажист, предлагающий свои услуги, или монах, собирающий пожертвования для своего храма.
— Сири сумо! (Борьба на задах!) — громко закричала одна из женщин в соседней комнате, и остальные подхватили ее крик.
Хансиро вдруг состроил такую забавную гримасу, что Кошечка против своей воли громко рассмеялась.
Участники вечеринки, как видно, дошли до той степени опьянения, когда их могло развлечь только нечто оригинальное. Пары борцов составились из «четырех правителей». После короткой жеребьевки первая пара взошла на деревянный помост. Соперники встали спина к спине на большие квадратные подушки. Торговцы согнулись в поясницах и ухватились руками за свои лодыжки. Женщины задрали весельчакам на головы подолы их синих гостиничных одежд. После сигнала каждый борец должен был попытаться столкнуть противника с его подушки самой внушительной частью своего тела.
Определить победителя оказалось нелегко: торговцы веселились уже долго и столько выпили, что едва стояли на ногах. Еще до сигнала они заступали за границу маленького неровного поля сражения и падали на пол.
Женщины помогали им встать. Торговцы опять занимали боевую позицию, женщины вновь задирали подолы их курток, ободрительно похлопывая борцов по голым ягодицам. Они поддерживали мужчин, когда те шатались, и подталкивали противника друг к другу.
И в тот момент, когда Хансиро убирал камни с доски, произошло неизбежное: один из «правителей», падая, проломил головой хрупкую стенку и влетел в комнату трех путников. Кошечка и Хансиро вовремя увернулись, и торговец не задел их, но черные и белые шашки разлетелись по всей комнате. Захмелевшие участники вечеринки столпились вокруг пролома и очумело смотрели на соседей.
