Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Ей хотелось закричать изо всех сил, чтобы заглушить удары мотыг, непонятные шуршания и протяжные крики сов, но она лишь беззвучно всхлипнула. Она вспомнила старую поговорку: «Привидения и девушки лучше всех умеют скрываться от глаз», но эти слова ее не успокоили.
— Когда их похоронили? — голос прозвучал так близко, что Касанэ замерла от ужаса. Волна страха вытеснила из ее существа все остальные ощущения, и все усиливающийся запах тления словно не коснулся ноздрей Касанэ.
— Первую — несколько дней назад. Эта провалялась почти неделю.
Теперь источник света находился так близко, что темнота вокруг Касанэ сделалась непроглядной. Но по крайней мере девушка смогла теперь разглядеть тех, кто отбрасывал страшные тени. «Лисьи уши» теней оказались торчащими вверх концами головных повязок, а сами «черти» были завернуты в грязные бумажные лохмотья.
Касанэ сжалась в комок за памятником, отмечавшим чью-то могилу, и стала следить за тем, как ее хозяин подбирается к этим людям. Деревенская девушка хотела опереться ладонью о землю, но ее рука легла вдруг на что-то холодное, похожее на резину, и эта резина как-то странно промялась под ее пальцами. Отвратительный запах мертвечины ударил Касанэ в лицо.
Касанэ вскрикнула. Потом закричала снова. И еще раз, и еще.
ГЛАВА 26
Без дома в трех мирах
Услышав крик Касанэ, Кошечка быстро повернулась и вгляделась в темноту. «Дура! — пробормотала она. — Надо было запихнуть ее в шкаф». И все же от этих криков сердце Кошечки бешено заколотилось.
«Начиная бой, кричи как можно громче; голос — знак жизни», — писал Мусаси. Кошечка глубоко вздохнула, крепче сжала посох и призвала на помощь все свое мужество. «И-эй-й!» — пронзительно крикнула она и бросилась через ряды памятников на свет фонаря.
Но там никого не было. Когда вопли Касанэ сделались тише и превратились в прерывистое всхлипывание, Кошечка услышала удаляющийся шум: грабители могил бежали, не разбирая дороги, ломясь через кусты подлеска. Держа посох по-прежнему наготове, она подняла брошенный фонарь и посветила вокруг себя. Сердце все еще сильно билось. Убедившись, что они с Касанэ остались одни, Кошечка окликнула свою невольную спутницу.
— Здесь мертвое тело, ваша честь! — послышался из темноты дрожащий голос.
— Здесь их сотни, ты, ведро с грязью! — Кошечка была так зла, что забыла наставления своего отца о том, как надо вести себя со слугами. Крик Касанэ растревожил ее и вывел из состояния сосредоточенного равновесия.
— До чего бестолковы эти крестьяне! — пробормотала она.
— Это тело не похоронено, — робко объяснила Касанэ. — Может, это неупокоенный дух.
Кошечка, светя фонарем, пошла между могилами. Касанэ сидела на корточках, обхватив руками плечи, и смотрела прямо перед собой широко раскрытыми от страха глазами.
Дочь князя Асано нагнулась, чтобы лучше рассмотреть труп.
— Это женщина. Она ушла из жизни в белых пеленах, как и положено умершим, — Кошечка понимала, что только подтверждает очевидное. — Но тот, кто хоронил ее, старался зря: эти навозные жуки выкопали ее тело. У покойницы, должно быть, есть родственники, которые позаботятся о ее душе. В любом случае мы ничего тут не можем поделать.
Кошечка выпрямилась:
— Уже поздно, мы должны найти себе место для сна.
— Здесь? — осмелилась возразить своему новому хозяину Касанэ. После встречи с потусторонними силами он казался ей сравнительно безвредным. — Черти могут вернуться.
— Они не черти. — Кошечка поддержала сундучок Касанэ, пока та надевала на плечи его плетеные ремни. Потом Кошечка привязала поверх сундучка скатанные циновки, положила на них фуросики и придерживала его, пока Касанэ надевала на грудь петлю из связанных концов платка.
— Это люди, которые так бедны, что обворовывают мертвецов. — Кошечка подала крестьянке фонарь. — Они боятся меча палача в этом мире и кары богов в мире ином. Они не вернутся.
— Я должна идти первой, господин?
— Да. — Кошечка слегка кольнула Касанэ концом посоха, чтобы заставить двигаться.
— Что они воруют? — шепотом спросила Касанэ. Она боялась нарушить покой мертвых и разгневать своего господина, но еще больше боялась тишины, которую нарушали лишь шуршащие звуки — движения невидимых лис, обезьян и сов.
— Из мертвого тела легко вырвать волосы и ногти. Волосы эти осквернители могил продают мастерам, делающим парики. Ногти они красиво обрезают и продают в веселые кварталы. Женщины дарят их своим покровителям в знак любви. Так женщина может обмануть многих мужчин — заставить каждого думать, что она любит только его.
— А женщины знают, откуда берутся эти ногти? — Касанэ вздрогнула при мысли, что и она могла только что дотронуться до ногтя мертвеца. Похищение, рабство, грозный новый хозяин, разрытые могилы, ограбленные трупы — от всего этого ум Касанэ заходил за разум. Крестьянская девушка тряслась так, что вздрагивало пятно света, бежавшее перед ней.
— Мы… — Кошечка тотчас заметила ошибку и поправилась: — Женщины не думают об этом. Ногти им продают перекупщики, которые скупают эти знаки любви у грабителей. Покупательницы никогда не видят негодяев, добывающих товар.
«Носильщики гробов, священники и торговцы находят способы получать доход даже от смерти», — подумала Кошечка. Она вспомнила изящные обрезки ногтей в форме полумесяца, которые однажды купила сама, и впервые осознала, с какой руки они могли быть сорваны.
Через просветы в шатре листвы Кошечка увидела ребристые очертания плоскости, покрытой серебристым мхом. Хорошо утоптанная тропа вела к простой по форме часовне без стен, стоявшей в стороне от кладбища. Кошечка слегка ударила посохом по сундучку Касанэ и указала на эту часовенку:
— Мы будем спать там.
Возле места смерти имелось место жизни: маленькая часовня внутри была увешана деревянными ковшами без дна, освященными служившим и Будде, и синтоистским богам священником, о котором Кошечка и Касанэ уже слышали. Эти ковши брали домой беременные женщины. После успешных родов молодая мать выводила тушью сама или просила кого-нибудь начертать на стенке такого ковша ее имя и возраст и возвращала его в часовню.
— Приготовь постель, — приказала Кошечка.
— Слушаюсь, ваша честь.
Касанэ с облегчением подумала, что новый хозяин не собирается убивать ее. Она торопливо развернула циновки и положила одну поверх другой, чтобы постель господина была не такой тонкой.
— На одной можешь спать сама, — проворчала Кошечка. Земляной пол часовни был холодным как лед. Как бы сильно Кошечка ни злилась на Касанэ, она не могла позволить ей спать на голой земле.
— Вы очень добры, господин. — Касанэ встала на колени и несколько раз коснулась лбом пола. Потом она захлопотала вокруг Кошечки, набивая ее маленькую трубку табаком и зажигая с помощью кремня. Пока Кошечка курила, глядя на темный лес, еле освещенный луной, Касанэ вынула из сундучка и положила на циновку хозяина бумажный дорожный плащ своего погибшего брата, а поверх этой постели набросила вместо одеяла новый плащ Кошечки.
Потом деревенская девушка легла на вторую, ничем не покрытую циновку, поджала ноги и подоткнула подол своей одежды вокруг холодных как лед ступней, напрасно пытаясь согреть их, положила голову на руку, закрыла глаза и, дрожа от холода, стала думать о доме.
Сейчас во всех хижинах ее родной Сосновой деревни — лачугах под соломенными крышами, — наверно, уже потушили огонь. Ее родители и бабушка, конечно, спят на потертых соломенных циновках в единственной комнате своего крошечного дома, нисколько не беспокоясь за нее: они считают, что Касанэ, ее младший брат и семеро остальных земляков находятся на попечении главы общества паломников и идут в Исэ, к великому алтарю.
Касанэ была уверена, что судьба больше никогда не позволит ей увидеть родных, но не кляла своей участи — в любом случае она вскоре должна была расстаться с ними: нанятая родителями сваха уже просватала ее за незнакомого молодого крестьянина из соседней деревни. Посещение алтаря богини Солнца было традиционным паломничеством невесты. Но оно обернулось ужасной бедой. Касанэ знала, что, вернувшись в родную деревню, она опозорит свой дом. Она проживет всю жизнь одна. Пути назад нет.
