Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
По-прежнему пряча лицо под маской, беглянка прошла мимо барабанной башни и главного храма на задний двор монастыря к низкому зданию, где размещались гостевые комнаты и кельи монахов. На террасе ее остановил недоверчивый послушник: Кошечка выглядела ходячим питомником блох, и ее маска только усугубляла впечатление.
Кошечка хотела было просить послушника вызвать к ней кого-нибудь из труппы театра, но тут на ее глаза попалось нечто любопытное. Она кивком указала на груду дорожных сундуков, которые лежали возле боковой двери.
— Из какого города эта труппа? — Кошечка узнала эмблему, но крестьянский парень Хатибэй вряд ли мог быть столь образован.
— Это знаменитый театр Накамуро-дза из Эдо!
— Правда? А кто управляет театром?
— Знаменитый Накамура Ситисабуро, кто же еще. Лучший исполнитель «мягких ролей» в Восточной столице!
ГЛАВА 41
Заостри двойное зрение
То, что глава театра оказался старым знакомым Кошечки, заставило ее изменить свои намерения. С Ситисабуро она должна увидеться наедине. Чтобы добиться такого свидания, надо одеться получше. Низко надвинув бамбуковую шляпу и держа посох в руке, Кошечка повела Касанэ в лавку торговца поношенной одеждой, стоявшую как раз поблизости от ворот храма.
Беглянки сняли сандалии, раздвинули синие короткие занавески и шагнули с улицы на покрытый татами пол-помост лавки. Хозяин и приказчики весело приветствовали уважаемых покупательниц. Один из приказчиков принялся готовить путницам чай. Кошечка закурила трубку. Другой служащий раздул веером угли в фарфоровой жаровне, чтобы согреть прохладное помещение: фасад лавки был открыт.
— Я не достойна такой доброты, младший брат, — робко прошептала Касанэ.
— Достойна! — Кошечка показала рукой на ворох женских одежд: — Выбирай из этого что хочешь.
Потом Кошечка осмотрела мужские наряды. Все они были примерно одного размера, так что с этим проблемы не возникало. Но хозяину пришлось несколько раз посылать мальчиков на склад, прежде чем Кошечка сделала выбор.
Касанэ не привыкла, чтобы ее обслуживали другие люди. Слезы блестели в глазах дочери рыбака, когда она шепнула Кошечке:
— Я никогда ничего не покупала для себя.
Кошечка поняла чувства подружки. Огромное разнообразие поношенных крестьянских тряпок казалось Касанэ невероятной роскошью.
Чтобы сэкономить деньги, Кошечка поначалу хотела взять в лавке одежду только до следующего утра и вернуть ее после того, как она встретится с Ситисабуро, а Касанэ, хотя бы ненадолго, ослепит своего молодого человека. Но она изменила решение, когда увидела, каким нежным светом засияло лицо Касанэ при взгляде на жалкие товары торговца обносками. Кошечка попросила жену хозяина унести прокатные вещи и принести одежду получше, предназначенную для продажи. Материя этих костюмов слегка выцвела и воротники немного истерлись, но заплат, слава Амиде, на них не было.
За «капельки» Стрекозы Кошечка купила своей верной служанке и подружке темно-синие крестьянские штаны, серые обмотки, черные таби и подбитую ватой верхнюю куртку из темно-синей хлопчатобумажной ткани с рисунком в виде больших белых хризантем. Мысленно прикинув стоимость этих одежд и присовокупив к ней прокатную плату за свой наряд, Кошечка добавила к облачению Касанэ пояс в оранжевую и желтую клетку.
На оставшиеся медяки она приобрела две новые пары соломенных сандалий и два больших хлопчатобумажных платка для узлов. Хозяин лавки отошел в отделенный низкой перегородкой угол, где стоял его стол, чтобы взвесить монеты и занести в приходо-расходную книгу вырученную сумму. Пока он занимался этим, Кошечка и Касанэ переоделись за ширмой в задней части магазина.
Кошечка помогла Касанэ низко завязать пояс на бедрах и подобрать сзади подол куртки вверх, как это делают мальчики. Потом причесала Касанэ под «чайную метелку».
В таком виде Касанэ выглядела просто восхитительно, и она была теперь одета по последней моде женщин Эдо. Кошечка не сомневалась, что поклоннику ее спутницы этот наряд понравится. А поскольку в труппах кабуки женщинам было запрещено участвовать, а тем более появляться в гостевых комнатах монастыря, то в одежде мальчика Касанэ станет меньше бросаться в глаза.
Когда довольные покупательницы вышли из лавки, хозяин, его жена и все приказчики и мальчики со склада кричали им вслед: «Спасибо за долгую благосклонность к нам!» Вступая на территорию храма, Касанэ едва могла сдержать восторг. Она делала вид, что снимает с рукава волоконца ваты, чтобы иметь предлог дотронуться до ткани, которая в дневном свете стала словно бы мягче, а краски ее сделались ярче.
Кошечка снова повязала голову полоской черной бумаги и надела маску, закрывавшую рот и нос. Маска вряд ли будет бросаться в глаза среди театральных костюмов, а Кошечка в ней чувствовала себя в относительной безопасности. Кроме того, беглянка не хотела, чтобы Ситисабуро сразу узнал ее: глава театра мог указать ей на порог, даже не выслушав. В конце концов, актер с лихвой расплатился с ней за прошлое и теперь ничем ей не обязан.
Кошечка и Касанэ до заката просидели, свесив ноги, на краю террасы монастырского общежития. Когда тот же послушник пришел наконец за Кошечкой, она оставила Касанэ ожидать ее в сумерках и вошла в дом.
В коридорах здания царили прохлада, темнота и покой. Стены здесь были с аскетической строгостью отделаны вишневым деревом. Доносившееся издалека пение священников словно очищало воздух, не оставляя в нем ни одной нечистой мысли, точно так же, как послушники не оставляли ни одной пылинки на полах и стенах помещений. Каждое утро несколько служек, подобрав подолы, становились шеренгой нога к ноге, сгибались в поясницах и пробегали по коридору, прижимая к полу влажные тряпки. Так они полировали паркет до блеска.
Когда Кошечка вошла в полную людей комнату Ситисабуро, актер любовался отрубленной человеческой головой, стоявшей перед ним на круглой деревянной крышке коробки. Голова возвышалась над несколькими листами толстой бумаги, в складки которой была насыпана смесь рисовых отрубей и золы, впитывавшая кровь. Бритая верхняя часть бутафорской головы была окрашена в фиолетовый цвет, словно кожа ее потемнела от внутренних кровоизлияний. Выкатившиеся глаза смотрели неподвижно, словно остекленели в момент смерти.
— Как тебе это нравится? — Ситисабуро одной рукой ухватил голову за волосы, удерживая ее на подставке, а другой поднял крышку, показывая свое приобретение Кошечке.
— Она весьма похожа на вас, ваша честь.
— Действительно похожа! — Ситисабуро поворачивал крышку, изучая свою деревянную копию со всех сторон. Потом он поднял резной шедевр и взглянул на его нижнюю поверхность. Там виднелись искусно вырезанные и прорисованные разрубленная кожа, обвисшие концы перерезанных мышц и сухожилий, хрящи позвоночника и гортани.
С сияющей улыбкой актер повернулся к юноше в парадной одежде — черных хакама и плаще-xaopu, — который сидел перед ним на коленях, раздвинув ноги и положив руки на бедра.
— Ваш хозяин настоящий гений, голова выглядит так убедительно, что на нее станут слетаться мухи. Я уже слышу их жужжание. И мастер вырезал ее из адамова дерева, а не из хурмы.
— Для величайшего только наилучшее, почтеннейший господин, — низко поклонился молодой посыльный. — Хозяин нижайше просит извинить его за то, что заставил вас ждать. Я торопился изо всех сил.
Посыльный осунулся и выглядел измученным: два дня и ночь езды в тряском паланкине плохо подействовали на его пищеварение, а к руке, постоянно цеплявшейся за свисавший с крыши паланкина ремень, только-только стала возвращаться чувствительность.
— Твоего хозяина вряд ли можно в чем-то упрекнуть: я уехал из столицы внезапно — меня позвала дорога.
Ситисабуро лукавил. Он покинул Эдо из-за серьезных неприятностей, точнее, просто убежал. Люди князя Киры вернулись в театр. Они не решились применить болезненные способы убеждения: пытать такую знаменитость, как Ситисабуро, означало вызвать скандал, а как раз скандала князь Кира пытался избежать любыми способами. Но эти наглецы вскользь упомянули о любовной связи актера с одной госпожой из свиты супруги сёгуна. Ситисабуро признался шантажистам, что обнаружил пропажу костюма священника, но убедил их, что не встречался с беглянкой.
