Читать книгу 📗 "Кулачные бои в легком весе - Китсон Мик"

Кэп сказал, что купил книгу в Манчестере и она обошлась ему в девять пенсов. Энни часами переписывала и разбирала азбуку за маленьким столиком в углу «Чемпиона». Сперва она обводила каждый значок пальцем и проговаривала звук, который, по словам Кэпа, тот означал. Потом Энни стала переписывать буквы мелом на шиферную табличку и произносить вслух.

Билл посмеивался, наблюдая за дочкой, корпевшей в уголке над книжкой. Однажды он сказал соседям по столу:

— Глядите-ка… Читает. Вот вам диковинное зрелище, джентльмены: цыганская девчонка читает книгу.

Один из собутыльников ответил:

— Что ж, она симпатичнее тебя, Билли, а теперь будет еще и умнее.

— Для этого много не надо, — добавил другой.

И Энни продолжала заниматься. Всего через несколько дней она уже могла рассказать весь алфавит.

Подмастерьев, пришедших в шахты и в литейный цех из работного дома, в «Чемпионе» не привечали: Билл обычно выставлял их за порог, когда они приходили за пивом. В любом случае в основном это были еще дети, и они сорвали забастовку на шахте, когда взрослые мужчины лишились работы и вынуждены были терпеть унижение на паперти. Еще Билл закрыл заведение для чартистов и радикалов, все еще стекавшихся в Типтон, чтобы организовывать забастовки и марши, и был готов отправить в нокаут любого, кто выразит неуважение к королеве. Перри заплатил две гинеи за гравюру с портретом молодой Виктории, которую повесил над камином в главном зале и использовал как предлог для ссоры, если слышал сквернословие поблизости. Немало гвоздарей вылетели за дверь за соленое словцо, произнесенное перед королевой.

Сквернословие и радикальные взгляды прощались только одному человеку: Джейни Ми. Она часто заходила в «Чемпион». Когда драгуны убили Джека Молота, она целыми днями сидела в пабе под большой бронзовой масляной лампой, хлестала эль и плакала. Билл утешал ее, и они вместе пели баллады о разбитых сердцах, увядших розах и саванах. За месяцы после смерти Джека Молота Перри очень привязался к Джейни. Она была единственным человеком в Типтоне, который не боялся Громилы, и по вечерам они обычно вместе пили, пели и дрались. Джейни, несмотря на сквернословие и покрытые шрамами и ожогами руки, была, по мнению Билла, самой настоящей леди и очень заботилась об Энни, которую по-прежнему тренировала во дворе летними вечерами.

В октябре, когда вечера стали короче, приказчика Артура Тинсли ограбили и подстрелили по пути из порта. Кто бы его ни обчистил, он завладел мешочком с монетами, полученными от гвоздарей за привезенные приказчиком железные прутки. Грабитель, которого Тинсли описал как смуглого парня в черном плаще, забрал также пони и ускакал через поросшие лесом холмы в сторону Билстона. Раненый приказчик, пошатываясь и зажимая почерневшее от порохового дыма плечо, ввалился в «Чемпион» с воплем:

— Меня ограбили и подстрелили! Мерзавец увел всю выручку и мою лошадь!

Его усадили на стул, принесли пива и послали одного из парней за доктором и констеблем.

Когда пришел констебль, Тинсли громко потребовал организовать погоню.

— Это был молодой парень, смуглый. Вроде цыгана. Появился прямо из леса и всадил в меня пулю!

Грабитель не мог уйти далеко, но завсегдатаи, собравшиеся в пабе, сочли излишним гоняться за человеком, который умыкнул деньги расковщиков и пони ненавистного приказчика.

Оба констебля прошли по дороге в сторону леса и увидели следы копыт, ведущие от дороги, и лужицу крови в пыли там, где упал с лошади раненый Тинсли.

Билл и Джейни вскипятили соленой воды, промыли и перевязали зияющую рану на плече приказчика. Энни наблюдала за ними из-за своего столика в углу, а потом написала на дощечке и произнесла слово «подстрелили».

Грабителя особо никто и не искал, но две недели спустя рано утром по пути через лес напали на еще одного приказчика. Ограбление произошло почти точно так же. Человек в развевающемся черном плаще и глубоко надвинутой на лоб треуголке выстрелом сбил пострадавшего с лошади и выскочил из-за деревьев. Приказчик снова получил пулю в плечо, а грабителю достался кошелек с монетами и банкнотами, висевший у седла. Грабитель не произнес ни слова, только столкнул раненого ногой в придорожную канаву, после чего вскочил на приказчичью лошадь и был таков.

Деньги в украденном кошельке причитались гвоздарям, трудившимся на некоего Гарольда Стаута, расковщика из Бирмингема, который каждую неделю присылал своего приказчика собирать товар и расплачиваться с работниками.

На этот раз погоню организовали быстро, едва гвоздари поняли, что за эту неделю денег не получат. С десяток мужчин и женщин, гремя клещами и молотами, вышли на дорогу вместе с констеблями, миновали место, где был ранен приказчик, и выбрались на пустошь, куда вела цепочка отпечатков копыт. Преследователи обнаружили взнузданного пони без седла мирно пасущимся в высокой сухой траве на дальнем краю пустоши. Бросивший лошадь грабитель скрылся в деревьях и кустарниках, которые тянулись до самого Билстона, где уже начинали плеваться в утреннее осеннее небо паром, искрами и дымом фабрики и кузницы.

Поиски человека, ограбившего двоих приказчиков, постепенно сошли на нет. Морозным вечером перед самым Рождеством, когда лужи на дороге начали покрываться льдом, сэр Эндрю Уилсон-Маккензи со своей женой леди Агнес возвращался в Ардли, и тут мужчина, вооруженный двумя пистолетами, выскочил из-за живой изгороди на Вулвергемптонской дороге и выстрелом сбил лакея, стоявшего на запятках двуконной кареты.

Грабитель, чье лицо в этот раз было закрыто платком, схватил лошадей под уздцы и направил на кучера взведенный пистолет со словами:

— Спокойно, приятель. Это ограбление. — Приказав кучеру спуститься и лечь на землю, он открыл дверцу кареты и произнес: — Добрый вечер и веселого Рождества, ваша светлость и миледи. Покорнейше прошу передать мне ваши кошельки и драгоценности миледи.

В тусклом свете фонарей кареты сэр Эндрю разглядел, что человек молод и черноглаз, а акцент его был чистейшим блэк-кантри. Леди Агнес расплакалась и воскликнула:

— Пожалуйста, не убивайте нас!

Сам сэр Эндрю сидел ни жив ни мертв от страха, когда грабитель протянул ладонь внутрь кареты, чтобы принять кошельки и прекрасное бриллиантовое ожерелье, которое леди Агнес торопливо снимала, путаясь в накидке. Руки у мужчины были длинные, с тонкими женственными пальцами, а вокруг запястья болталась красная лента. В другой руке налетчик держал грозный пистолет, зияющее дуло которого представлялось сэру Эндрю вратами ада.

Уилсон-Маккензи окликнул лакея:

— Дональд, ты жив?

Грабитель же, спрыгивая с подножки кареты, шепнул:

— У него просто царапина на плече, ваша светлость. Ваши шахтеры каждый день куда сильнее страдают от осколков угля.

Лакей, лежавший пластом на обледенелой дороге, выкрикнул:

— Я ранен, сэр! Ранен!

Грабитель снял с кареты оба фонаря и убежал в лес, оставив экипаж в кромешной тьме. Сэр Эндрю крикнул кучеру:

— За ним! У него фонари!

Но перепуганный кучер лежал не шелохнувшись, памятуя о том, что второй пистолет грабителя до сих пор заряжен. Он только крикнул в ответ:

— Я тоже пострадал, сэр! Ногу подвернул!

Через окно кареты леди Агнесс следила, как прыгающий желтый огонек фонарей становится все меньше и тусклее, исчезая вместе с грабителем за деревьями в тех нескольких акрах леса вокруг Ардли, которые еще не срубили на подпорки для шахт.

Сэр Эндрю сидел в холодной темной карете и бормотал:

— Его повесят… За это его повесят…

Не прошло и нескольких дней, как в окрестностях Типтона появились листовки и плакаты, объявляющие грабителя «до крайности гнусным и жестоким типом» и призывающие свидетелей и тех, у кого есть малейшие подозрения, явиться к магистратам и поделиться информацией. Листовки сопровождались изображением широкоплечего мужчины в коротком черном плаще и старомодной треуголке и описывали налетчика как «смуглого, безбородого, не старше тридцати лет».