Читать книгу 📗 "Кулачные бои в легком весе - Китсон Мик"

Увидев в «Чемпионе» сэра Эндрю и услышав его распоряжения, многие шахтеры решили присоединиться к облаве. Некоторые согласились с видимой неохотой, но было понятно, что участие в поимке Черного Плаща им не повредит.

Пока я протирала стаканы за стойкой, сэр Эндрю в спешке вытолкал своих работников наружу и перед самым выходом обернулся ко мне:

— А вы к нам не присоединитесь, юная дама? Говорят, вы бесстрашны.

— Нет, не присоединюсь, сэр, — ответила я. — Мне надо присматривать за пивной.

Билл крикнул из своего кресла:

— Удачи вам, сэр! Вы наверняка поймаете злодея.

Шахтеры набились в экипаж сэра Эндрю, и отряд выдвинулся по улице, которая вела к пустоши. Сам сэр Эндрю ехал во главе процессии верхом на прекрасном черном скакуне, высоко подняв кнут в руке, словно генерал, ведущий свои войска в бой. Констебли следовали за ним на своих двоих. Постепенно свет фонарей и крики затерялись в снежной круговерти.

Мне даже стало жаль бедолагу: если его поймают, парню не позавидуешь.

Глава девятнадцатая

Джейни и Энни проводили Билла до кровати. Громила, как обычно случалось в последнее время, был достаточно пьян, чтобы ему требовалась помощь на лестнице, ведущей к его комнате, но все же не настолько, чтобы не сопротивляться и не требовать от всех, чтобы они приветствовали портрет королевы и пели гимн. Он все больше напоминал больного ребенка, которому нужно помогать одеваться, раздеваться и умываться. Джейни повела Билла в спальню, и Энни услышала из-за двери, как скрипнула кровать под тяжестью его тела и как Джейни сказала:

— Билл, дай-ка я помогу тебе снять штаны.

Энни заперла входную дверь, задула лампы и свечи, вытерла барную стойку и сунула пивные кружки в ведро с водой, чтобы они отмокли за ночь. Потом досыпала угля в камин на ночь и поднялась наверх, в свою спальню.

В кровати она читала при свече Библию. Снаружи завывал ветер, в окошко стучал снег, и девушка подумала о людях, отправившихся обыскивать пустошь всего за пару дней до Рождества.

В Книге Исаии она прочитала: «Составь совет, постанови решение; осени нас среди полудня, как ночью, тенью твоею, укрой изгнанных, не выдай скитающихся. Пусть поживут у тебя мои изгнанные Моавитяне; будь им покровом от грабителя…» [14], и на этом ее сморил сон.

Разбудил ее глухой стук, доносившийся снизу. Свеча уже догорела, и Энни лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в темноту своей комнаты. Затем раздался удар, треск и звон, будто кто-то опрокинул ведро с кружками. Денежный ящик с несколькими шиллингами, полученными в тот вечер за пиво, лежал под барной стойкой. Он был заперт, но завсегдатаи паба знали, где хранится выручка. Энни окончательно проснулась и, встав с постели, приоткрыла дверь. Внизу было тихо.

А потом она услышала протяжный скрип кожаного сапога: кто-то крался по коридору к барной стойке. У Энни не было ни подсвечника, ни лампы, но она тихонько выбралась на лестницу. Снова раздался скрип сапога и легкий шорох открываемой двери, которая вела к бару. У Энни не оставалось сомнений: к ним вломились и теперь негодяй собирается добраться до денежного ящика. Она осторожно и бесшумно начала спускаться по ступенькам и пожалела, что под рукой нет дубинки, чтобы оглушить грабителя. Из коридора ей было видно, что происходит в баре. На фоне белого от снега окна вырисовывался силуэт: высокий мужчина в треуголке и коротком черном плаще.

Девушка вздрогнула, увидев знаменитого налетчика, и приготовилась обороняться, если тот вздумает напасть.

Он медленно повернул голову в ее сторону и произнес:

— Здравствуй, Энни. Извини за ведро…

Лица она не видела, но сразу узнала голос и прошептала:

— Томми…

Брат снял шляпу и развел руки, и она вбежала в зал и обняла его. От него пахло холодной грязью и снегом. Прижав ее голову к своей груди, Томми сказал:

— За мной гонятся, Энни. Я и есть Черный Плащ. — С этими словами он опустил на каменный пол тяжелый мешок.

Энни отпрянула. От тоски у нее сдавило грудь и к глазам подступили слезы. Она повернулась за свечой со словами:

— Я должна увидеть твое лицо.

— Нет… Не зажигай свет, — попросил Томми. — Меня гнали прямо через пустошь, и мне пришлось бросить свою славную лошадку, чтобы запутать следы, но облава скоро догадается, куда я ушел. Не надо света. Меня могут проследить досюда, и тогда мы оба окажемся в адской передряге.

Энни подошла к нему, всмотрелась в лицо брата в тусклом свете, шедшем от окон, потом подняла руки и погладила его по щекам. Они были гладкие, и холодная кожа казалась совсем мальчишеской.

— Ох, Томми… Что с тобой стало? Что стало с мамой? Вот, присядь.

В полумраке он скользнул к дальнему концу бара и сел на дубовую скамью.

— Этот мешок полон и принадлежит тебе, Энни. Тебе и Биллу Перри. Он был тебе хорошим отцом?

— Я принесу тебе пива, — предложила Энни. — Ты голоден?

— Как и моя бедная кобыла, которую я отправил в сторону Билстона, чтобы запутать констеблей… Я умираю от голода, Энни.

Девушка отправилась в кладовую и, порывшись среди знакомых полок и ведер, вернулась с разложенными на доске ломтями хлеба и сыра и кружкой пива.

Она уселась напротив брата, видя по ту сторону стола лишь расплывчатые очертания. Прежде чем приступить к еде, Томми вытащил из-за пояса два тяжелых пистолета и с лязгом положил их на стол.

— Молюсь, чтобы они мне сегодня больше не понадобились, — сказал он.

— Ты должен многое мне рассказать, Томми… — прошептала Энни.

В темноте, прерываясь лишь на глоток пива и кусок хлеба, Томми поведал свою историю.

— Знаю, я перед тобой очень виноват, сестричка. И на мою долю выпало немало бед с тех пор, как я в последний раз видел твое лицо в Халлоу-Хит. Наша мама умерла почти пять лет назад, и остальные сгинули один за другим. Бенни и Тэсс все равно что мертвы, как и младшие девочки.

Энни посидела немного в тишине, стараясь дышать ровно. Потом спросила:

— А младенец?

Томми глубоко и протяжно вздохнул.

— Он родился мертвым, Энни. Вскоре после нашего расставания. Мама к тому времени была уже на грани гибели от голода — нельзя выносить ребенка в таком состоянии.

Томми допил пиво. Снаружи до Энни доносилось завывание ветра. Она спросила:

— Почему вы не приехали и не отыскали меня, Томми? Даже не навестили?..

— Когда мы отдали тебя, то на полученные гинеи купили кибитку с тентом и пони, как мама и собиралась, а потом думали отправиться на север, добраться до Типтона, разбить лагерь и отыскать тебя. Мама говорила, что мы заберем тебя и сбежим. Отправимся в Уэльс или куда-нибудь в окрестности Бристоля. Она только об этом и говорила — как найти тебя и выкрасть. Она так и задумывала с самого начала, понимаешь… Но потом ей стало плохо. Началась лихорадка, она стала биться в приступах боли. Мы пытались помочь ей, девочки вскипятили воду, а Бенни сел на пони и поехал в Вустер за доктором. Никого из наших поблизости не оказалось: мы были в лесу к северу от Вустера. А потом мама сказала: «Начинаются роды», мы уложили ее на одеяло в кибитке, и она велела нам оставить ее. Поэтому мы сели на ступеньку и стали слушать, как мама стонет и кричит. Я попросил остальным молиться за нее и за младенца. А потом мы услышали, как мама страшным голосом кричит: «Вот мое проклятие за то, что я продала Энни!..» Мы отдернули полог и увидели ее, скрючившуюся от боли, с мертвым младенцем на руках. Это была девочка, Энни…

В наступившей тишине девушка заметила, как дрожит брат, сдерживая плач, и сказала:

— Все хорошо, Томми. Жизнь трудна и полна боли, которую нам надо стойко переносить. По крайней мере, малышка отправилась к Большому Тому.

— Это еще не самая страшная боль, Энни, — вздохнул Томми. — Не самая страшная. В общем, младенца мы похоронили в лесу: мы с Бенни вырыли могилу голыми руками, ведь лопат у нас не было, и закопали тело сестрички возле куста боярышника, чтобы в мае над ней распускались цветы. Тогда для цветов время было уже позднее, но младшие девочки нашли тысячелистник и таволгу, и мама выложила их на могиле в форме звезды Соломона. Мама просидела там всю ночь, и в ту ночь небо было полно падающих звезд.