Читать книгу 📗 "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф"
Миссис Хестон организовала закуски на манер шведского стола, люди ходили вокруг в самом доброжелательном настрое, с тарелками куриного салата и холодным пирогом из телятины. Мне было очень жарко из-за всех моих пробежек и есть почти не хотелось, о чем можно было только пожалеть, учитывая столь превосходное меню. Но я съел сэндвич с ветчиной и выпил несколько стаканов лимонада. Когда я подошел взять последний стакан, миссис Хестон, которая, должно быть, узнала обо мне от мужа, сказала мне на ухо:
– Я желаю тебе хорошего удара, Лоуренс.
После перерыва настал наш черед играть битой. Скотт, первоклассный бэтсмен, был до перерыва постоянным боулером [667] на одной стороне питча. Теперь же, вместе с Бетьюном, он вышел, чтобы начать наш иннинг. Как я восхищался им, когда он элегантно направился к калитке и спокойно встал в центре! Он уверенно отыграл первый овер [668], набрав два очка последним мячом.
Сидя на веранде павильона вместе с другими, приветствуя этот чисто исполненный, мощный удар, я все больше надеялся, несмотря на дружественные пожелания миссис Хестон, что мне не придется входить в игру. Хотя в своей обычной манере я сделал упор на экстравагантность, дабы было на что посмотреть, теперь, когда от меня потребовались реальные действия, перспектива одинокой прогулки до калитки начала пугать меня. До сих пор, хотя я не сделал ни одного кэтча [669], я отлично смотрелся в поле. Моей репутации надежного полевого игрока ничто не угрожало. Бетьюн, стоявший прежде на мидл и лег [670], теперь встал получать оверы от Каннингема, который, сделав длинный грозный разбег, подал свой первый мяч. Быстро и ладно отскочив от питча, мяч выбил средний столбец калитки Бетьюна. Он выбыл из игры, что стало для всех полной неожиданностью.
Когда Бетьюн вернулся на скамейку [671], встреченный потупленными взглядами своих игроков, а я занес болезненный ноль в карточку со счетом – которую сохранил до сего дня, – место бэтсмена занял Колкхоун. После Скотта он был нашим самым надежным отбивальщиком, на которого можно было рассчитывать. К сожалению, его едва хватило на десять минут и девять вымученных очков. Усилия следующего бэтсмена были столь же недолгими и еще менее заметными. Он принес три очка. Для сидящих на веранде это было как ледяной душ. С каждой минутой мое возбуждение росло. Этот иннинг как начался, так и продолжался – у нас, увы, все расклеилось, пока игру не выправил Хейли, наш уикеткипер [672], который принес крутую десятку очков, прежде чем его выбил подающий Каннингем. Наконец короткую передышку дал нам Дуглас, который, отбив все подряд, заработал четырнадцать очков, включая три случайных мяча, угодивших за край поляны, – они пролетели над головой игрока, стоящего на втором слипе [673].
Когда Дуглас вылетел и переместился на поле, счет был не более девяноста двух за восемь калиток, из которых Скотт-Гамильтон принес сорок шесть очков. И теперь меня уже стало трясти, поскольку младший Скотт-Гамильтон, который был как раз передо мной в очереди отбивающих, с важным видом направился к питчу, что заставило меня позавидовать его наглости. В Гарри было много от клоуна, ему нравилось смешить, даже в ущерб самому себе. В данном случае ему это удалось. С видом крутого бэтсмена приняв боевую стойку, он принялся затем ходить туда-сюда по абсолютно чистому питчу, выметая воображаемые соринки. Поразвлекав таким образом зрителей, число которых к этому часу увеличилось, он снова встал в исходную позицию и посмотрел на боулера. Мяч был брошен медленным лег-брейком [674]. Гарри повернулся, чтобы отбить его у ноги, потерял равновесие и сел на свою калитку. Раздался взрыв смеха, к которому поневоле присоединились даже полевые игроки. Так что в такой вот атмосфере веселья мне и пришлось входить в игру. Щитки были уже на ногах. Чувствуя ужасную пустоту в животе, я сунул биту под мышку и на ватных ногах спустился по деревянным ступеням павильона к широкой зеленой арене.
На полпути к калитке ко мне подошел Скотт. Бледный от гнева и разочарования, он встретил меня отборными ругательствами:
– Не подачи, а полная срань, чистое дерьмо! Эти сраные поганцы не иначе как обделались. Просто отмахивайся своим сраным концом, а я буду набирать очки.
Эта ругань едва ли укрепила мой дух. Я так дико нервничал, подойдя к калитке, что забыл принять исходную стойку. Игра превратилась в фарс, и в интересах крикета следовало немедленно удалить меня с поля. Первый мяч скользнул по моей калитке, второй, увы, саданул меня в локоть. Это был конец овера.
Пока мы менялись местами, Хестон, который судил с моей стороны, подошел ко мне, руки в карманах длинного белого пиджака.
– Прямая бита, – сказал он тихо. – Не шарахайся от мячей.
В событиях, которые далее последовали, героем стал Скотт-Гамильтон, а я был лишь соучастником. Достаточно сказать просто и кратко, что благодаря невероятному везению я каким-то чудом простоял там более трех четвертей часа, а Скотт сделал еще тридцать один ран. Он набрал семьдесят семь, у меня было не более жалких семнадцати, но, кроме того что моя калитка осталась нетронутой, я испытал момент славы, когда, не зная, что это последний мяч в матче, я решился на резаный удар, – отскочив от биты, мяч каким-то образом проскользнул мимо игроков, а затем выскочил к границе поля. Я не понимал, что это был победный удар, пока не увидел Скотта, ожидающего меня, чтобы пойти в павильон.
В павильоне, когда мы сняли щитки, он отмахнулся от всех поздравлений.
– Вот уж не думал, что буду иметь несчастье попасть в сраную кодлу сраных-пресраных поганцев. Ты, Гарри, был самым поганистым. К счастью, – объявил он, – была одна поганка, у которой все же не было ничего поганского. – Затем он повернулся ко мне. – Пойдешь ко мне домой на чай, Кэрролл?
Приглашение ударило мне в голову, как вино. Это была финальная акколада [675], это были оказанные мне честь и доверие, на которые я и не рассчитывал. Мои спортивные достижения вознесли меня на небывалую высоту. Теперь я парил, бестелесный, избранный член элиты.
Переодевшись, мы, Скотт, Гарри и я, неспешно направились к дому, который стоял неподалеку, в уединении, за лесом. По дороге мы обсуждали матч, Гарри, как обычно, шутил, Скотт посмеивался над тем, что мистер Каннингем так оконфузился. Мне же показалось, что владелец клуба совершенно не расстроен поражением своей команды, скорее наоборот, и, если не считать его зубы, он производил приятное впечатление: когда мы уходили с поля, он дружески похлопал меня по спине и сказал: «Хорошо сыграл». Но достаточно было и того, что по каким-то своим причинам Скотт ненавидел его. Шествуя небрежной походкой, с только что обретенным правом на высокомерие, я высмеивал несчастного Каннингема, выдумывая ему комические имена, одно из которых, Кролик-зубастик, было одобрено. Скотт сказал, что это в самую точку.
Территория вокруг дома была внушительной. Мы прошли вдоль каштановой аллеи, по одну сторону которой был выгул для лошадей, а по другую – сад и огород, где работали два человека, а далее я разглядел ряд красивых теплиц. Затем последовали аллея, обсаженная кустарником, и сад камней, и наконец мы вошли в дом, деревянно-кирпичный особняк, обвитый диким виноградом, с широкой лужайкой перед ним.
Высокая и худая женщина, с седеющими волосами и выразительным взглядом, пересекала лужайку, когда мы оказались возле дома. На ней были садовые перчатки, и она несла плетеную корзину, в которой лежала целая кипа распустившихся роз.
